Роза для дракона (СИ) - "Aino Aisenberg". Страница 3

— Ты просто пользуешься тем, что мы родственники.

— И от кого я это слышу?.. В любом случае, у тебя есть время подумать. Мой испытательный срок — три месяца. Сегодня я отбываю во Францию и буду отсутствовать неделю.

Розе стало не по себе, дома так не разговаривал никто. А здесь… вместо точки — удар кулака Драко Малфоя о столешницу.

— Неделя, отец, — повторил Скорпиус, — ну, а пока, надеюсь, вы с Розой найдете общий язык.

— Миссис Малфой останется здесь? — удивился мужчина.

— Теперь ЭТО и ее дом.

Остаток завтрака Роза провела в смешанных чувствах. С одной стороны настойчивость Скорпиуса была выше всяких похвал. Он говорил ей о своем назначении и о том, что с путешествием придется подождать, но столь же сильно ее напугала незнакомая морщина, разрезавшая его переносицу. Сталь во взгляде тоже стала новинкой. Неприятным открытием.

Она провожала мужчин до парадного. И вместо вчерашнего лунного света и притихшей толпы гостей ее ждало прозаичное майское утро, холодным ветром ворвавшееся в холл, выстудившее все тепло и сказку мгновенно.

Девушка смотрела вслед быстро удаляющихся мантий. Гордая осанка, быстрый широкий шаг. Со спины отца и сына было невозможно различить. И у Розы потянуло где-то в груди. Уж не совершила ли она ошибку.

====== Осколки в ладонях ======

Она была исполнена печали,

И между тем, как шумны и резвы

Три отрока вокруг нее играли,

Ее уста задумчиво шептали:

«Несчастные! зачем родились вы?

Пойдете вы дорогою прямою

И вам судьбы своей не избежать!»

Не омрачай веселья их тоскою,

Не плачь над ними, мученица-мать!

Но говори им с молодости ранней:

Есть времена, есть целые века,

В которые нет ничего желанней,

Прекраснее — тернового венка…

Николай Алексеевич Некрасов

Сказать, что Драко Малфоя удивил выбор сына — не сказать ничего. В день, когда мальчишка привел в дом смятенную, переминающуюся с ноги на ногу рыжую девушку, он опешил. Первым желанием в ответ на фразу Скорпиуса: «Знакомься, отец, это Роза Уизли — моя невеста», — было хорошенько отшлепать отпрыска по заднице и отправить в свою комнату. Но за тем, чтобы попа сына находилась в полной неприкосновенности, с детства и до самой своей кончины следила Астория. Как скала она вставала между своими мужчинами, если в диалоге сына и отца чувствовалось приближение грозы. Узкая спина миссис Малфой всегда заслоняла не в меру расшалившегося отпрыска, разлившего, скажем, целую бутыль чернил на документы отца или запустившего собственный ботинок в утреннюю порцию овсяной каши. Но особым пунктом защиты выступали друзья Скорпиуса, время от времени появлявшиеся в благородном доме, но не соответствовавшие ему по статусу крови.

— Тс-с-с, — говорила она в таких случаях, вставая перед мужем на цыпочки, обвивая его шею руками, — милый, это же дети. Вспомни себя! Вспомни нас! Как страдали мы, лишенные возможности общаться с теми, к кому нас тянуло всей душой.

И жаркий костер возмущения моментально и без шипения гас на его бледных щеках. Одной только фразой или позой вздыбившейся кошки она могла заставить мужа поменять свое решение.

…

— В выходные мы должны навестить родителей, — говорил Драко.

— Нет, — мягко возражала жена, — как ты мог забыть, папаша? Скорпиус участвует в благотворительной театральной постановке, и мы не пропустим это.

— Его может сопроводить и няня!

–Не может! Когда у мужчины есть отец!

…

В другой раз могло произойти и такое:

— Дорогая, я немного задержусь. У меня остались дела в Министерстве.

— Такие что не могут подождать?

— Да.

— Как знаешь, но только не удивляйся, если завтра, рабочих дел у тебя станет больше, а сын забудет твое лицо. А потом и имя.

И Драко спешил домой со всех ног, плюнув на подготовку к утреннему докладу перед самим Министром. Он ворошил все эти бумажки глубокой ночью, дома, в собственной спальне, перед теплым камином и рядом со спящей женой. Любуясь, как блики робкого света самовольно рисуют на ее теле теплые кружева.

…

Драко никогда не мог избавиться от воспоминаний быстро. Особенно, когда флэшбэки касались Астории. Он чувствовал, что становится слабым и уязвимым, но не мог отказаться от слишком живых картинок в собственной голове. Астория жила вопреки аристократическому воспитанию: спала обнаженной, крепко прижимаясь к нему, делая нормальный сон мужчины невозможным. Она заливисто смеялась и так громко чихала, что Драко прибегал из другого конца дома спросить, все ли в порядке. А еще она пользовалась только мужским седлом, умела стрелять из ружья и свистеть — в общем, делала все то, чего не мог делать Драко. За исключением поездок в мужском седле.

Скорпиус не впитал уроков Астории и от рождения не был наделен чертами Малфоев. В мальчике отсутствовали авантюризм матери, упорство отца, логика Нарциссы и гордость Люциуса. Мальчишка старался взять свое очарованием, ведь, разбавив чрезмерно острые малфоевские черты, кровь Гринграссов сделала Скорпиуса настоящим красавцем, и с возрастом харизма обещала проявляться сильнее. Но не всегда получить желаемое можно только за счет красивых глаз, а иного оружия природа юноше не пожаловала. Чувствуя близкий проигрыш, юный Малфой впадал в слепую ярость, справляться с которой умела только Астория. Драко же в такие моменты предпочитал исчезнуть, дабы не растерять авторитета. С возрастом глупая злость смягчилась коктейлем хитрости и изворотливости. Драко не хотел себе признаваться, но Скорпиус виртуозно овладел искусством лжи. Астория не узнала мальчика таким. Она покинула чистого светловолосого ребенка и растерянного, убитого горем ее угасания мужчину ранним октябрьским утром, накануне Дня рождения своего ребенка.

С тех пор сын и отец отдалялись. Нет, конечно, Драко помогал Скорпиусу решать его проблемы в школе, проводил с ним по нескольку часов в выходные, но только после переезда Нарциссы и Люциуса на Побережье не стало и этого.

Старшая миссис Малфой не раз заводила разговор о продаже дома, когда появлялась у Драко в гостях. Нарцисса просила сына перебраться поближе к ней, мотивируя переезд тем, что ДАЖЕ ЛЮЦИУС считает продажу Малфой-Мэнора разумной мерой: дом слишком велик, и необходимость в нем отпала, когда стало ясно, что семья не вернет былого величия. Но Драко понимал — причина в другом, и Мэнор потерял для отца свою ценность после того, как во времена Второй Магической войны в их особняке располагалась штаб-квартира приспешников Волан-де-Морта.

Для Драко же отчий дом всегда оставался чистым, светлым, родным. Несмотря ни на какие события, ступни мужчины помнили прогретые солнцем доски террасы, разбежавшись с которой, он с головой нырял в бассейн, когда был ребенком. Стены, ковры, портьеры дома хранили его воспоминания о материнской заботе, о мальчишеских играх, юношеских волнениях и о первой ночи с Асторией. В общем, о расставании с Мэнором не могло быть и речи.

Что за «фрукт» вырос на семейном дереве Уизли в лице Розы, рыжему семейству стало понятно далеко не сразу. Ведь в детстве и ранней юности девочка проявляла незаурядные способности к учебе. Однако лет в тринадцать Розу одолела столь страшная лень, что ее табель из отметок «превосходно», скатился в «удовлетворительно» по всем предметам.

Получив на руки годовые оценки дочери, Гермиона Уизли пришла в полный ужас и устроила допрос с пристрастием на тему: «ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?!» В ответ на вопросы и упреки девочка равнодушно пожимала плечами и однозначно отвечала: «Нет, не влюбилась», «Никаких темных историй», «Никто меня, мам, не обижает».

Начав наблюдать за дочерью пристальнее, Гермиона с удивлением обнаружила, что Роза не похожа ни на кого из Уизли или Грейнджеров. Девочка не интересовалась спортом — один вид квоффла вызывал в ней панический ужас. Дочь терпеть не могла готовить или возиться с маггловской техникой. Она избегала разговоров о медицине, потому что жутко боялась вида крови, а при рассказах дядюшки Чарли о драконах и вовсе начинала стучать зубами. Со временем странную бездарность Розы заметили все Уизли, причем если Рону было достаточно видеть генетические признаки, чтобы не сомневаться в принадлежности девочки к их клану, то, к примеру, дядюшка Перси при каждой встрече рассматривал Розу не в пример подозрительно.