Там, где холод и ветер (СИ) - Северная Ирина. Страница 40

Двигаясь по квартире, с трудом представлял, как будет находиться в этих стенах, зная, что каждый сантиметр пространства пронизан присутствием Хейз.

Но если это все, что он может себе позволить, то лучше так, чем совсем ничего.

Кейран остановился у большого окна в гостиной и смотрел на тихую улочку, на которую опускались прозрачные, серебристые сумерки. Пространство перед парадным небольшое, выложенный брусчаткой тротуар неширокий. За ним проходила дорога, по которой очень редко проезжали машины, так как дальше улица оканчивалась тупиком. За дорогой начинался сквер, за ним — центральная площадь, и открывался вид на гавань, в темнеющем небе над которой носились чайки.

Кейран скорее почувствовал, чем услышал, как Хейз зашла в комнату и остановилась, не приближаясь к нему.

Очнувшись от своих размышлений, молодой человек ощутил запах кофе, наполнивший квартиру.

Повернулся, и какое-то время они смотрели друг на друга, позволяя взглядам замкнуться в цепь, по которой передавались неведомые сигналы, говорившие больше, чем слова.

— Мне нравится здесь, — сказал Кейран. — Это очень хорошее место. Честно говоря, не понимаю, почему вы решили продать квартиру.

Хейз глубоко вдохнула, словно собираясь нырнуть на большую глубину, и ответила:

— Уж поверьте, мне и самой никак не осознать свое решение до конца.

Ответ прозвучал странно.

— Шаг непростой, но я должна его сделать, — добавила она. — Так уж сложились обстоятельства.

Кейран смотрел, как она медленно шагнула вперед, подходя к большому старинному шкафу из потемневшего дерева. Прислонилась к нему спиной, скрестила руки на груди. Ворот блузки чуть сдвинулся, открывая изгиб нежной шеи, переходящий в плечо и довольно толстый темный шнурок, наверное, с каким-то украшением, спрятанным под одеждой.

— Обстоятельства могут измениться. Не будете потом жалеть? — спросил Кейран.

Она медленно покачала головой.

— Ну, что ж, хорошо, если так, — заключил он. — Я помогу вам переехать. Найму машину, грузчиков. Только скажите, когда будете готовы.

— Спасибо, конечно. Но это ни к чему, сама справлюсь, — отозвалась Хейз.

Она чуть повернула голову, глядя куда-то в угол. Темный шелк ее волос переливался под светом настенной лампы. Ему захотелось коснуться блестящих прядей, запустить в них пальцы, сжать в кулак убранную в длинный тяжелый хвост копну, потянуть, запрокидывая ее голову так, чтобы лицо девушки было обращено к нему.

Кейран сделал к Хейз два стремительных шага. Прежде, чем он осуществил то, о чем думал, успел заметить, как распахнулись ее глаза. Она подалась вперед и оказалась в его объятиях.

Он накрыл губами ее рот, проникая языком внутрь. Кейран закрыл глаза от невероятного блаженства, охватившего его. Сладость ее мягких, гладких губ покрыла его язык нектаром, который кружил голову и пьянил, как вино. Запретный вкус…

«А был он слаще меда, пьянее, чем вино…»

Она ахнула, оборвав собственный вздох, тихо простонала, и он выпил этот звук и тепло ее дыхания. Их языки встретились в медленном танце, тела напряглись в тесном касании.

Кейран углубил поцелуй, нетерпеливые ладони гладили спину девушки, проникая под тонкий хлопок рубашки. Поддерживая Хейз одной рукой, он медленно сместил вторую, скользя по ее животу вверх, к груди.

Рука коснулась медальона, спрятанного под рубашкой.

Кисть словно прошил электрический разряд. Кейран вздрогнул от неожиданности, замер, чуть отклоняясь и глядя в раскрасневшееся лицо Хейз ошеломленным взглядом.

Медленно разжал объятия, продолжая потрясенно смотреть на девушку. Потом отпрянул, делая шаг назад, развернулся и бросился прочь из комнаты.

…Застывшая на месте Хейз вздрогнула от донесшегося до нее стука входной двери.

________

*«Когда Бог создавал время, он создал его достаточно» — Ирландская поговорка.

Глава 14

Глава 14

«Чокнутая», «ненормальная», «сумасбродка» и прочие нелестные эпитеты сыпались в мой адрес из уст Пэтти, когда я, наконец, рассказала друзьям о переменах в своей жизни.

На несколько дней сведя общение с Брайаном и Патрицией к минимуму, я позвала их к себе после того, как получила на руки документ, подтверждающий, что отныне являюсь владелицей коттеджа по такому-то адресу.

Мы втроем сидели в гостиной квартиры, уже не являвшейся моей, пили пиво, заедая чипсами и острыми колбасками, и пытались общаться. Патриция солировала, навешивая на меня гирлянды своих умозаключений, больше похожих на анамнез и диагноз. Я не пыталась объясняться или оправдываться, поэтому больше молчала, великодушно позволяя Пэтти вспоминать все мои «необъяснимые» с ее точки зрения поступки. При этом подруга очень выразительно поглядывала на Брайана. Она до сих пор не знала наверняка, что у нас с ним произошло, и пыталась либо прояснить это для себя, либо «предотвратить» возможное.

На Брайана я не могла смотреть без того, чтобы мое сердце не сжималось болезненно. Он был по-прежнему внимателен и нежен со мной, но замирал каждый раз, как мы случайно касались друг друга. Брай словно выключался, утрачивая присущий ему внутренний свет. Он не спрашивал меня, почему я изменила свое решение не продавать квартиру. Не спрашивал вообще ни о чем в отличие от Патриции, которая докапывалась и допытывалась, желая вывернуть меня наизнанку и узнать истинные причины моего внезапного решения.

А что я могла сказать, если сама не знала толком этих истинных причин?

Я позвонила родителям и выложила все начистоту. Вопреки ожиданиям ни мама, ни отец не удивились и не осудили меня. Напротив, именно родители дали мне убедительные ответы на вопросы, порожденные моим поступком. Правда, ответы эти предназначались скорее для других, чем для меня. Сама я до сих пор не очень понимала, какие силы побудили меня сделать этот шаг.

— Мы догадывались, что после всего случившегося ты, родная, будешь нуждаться в переменах, помимо возвращения в родной город. Только эти перемены должны являться проявлением твоей доброй воли, а не результатом стихийного бедствия. Тебе, Хейз, нужно свое собственное убежище, но уж точно не полный покой в пропахшем нафталином бабушкином гнездышке. Там ты плесенью покроешься.

Мама, как всегда, сделала свои выводы.

— Ма-ааам, а мне жаль бабулину квартиру, — не выдержала я, шмыгая носом и стараясь сдержать слезы вины и раскаяния.

— Хейз, милая, ты же не память о бабуле продаешь, а всего лишь квартиру, в которой она когда-то жила. Это только стены, — отозвалась мама. — Что сделано, то сделано, дорогая, жалеть не о чем. Квартира твоя и ты вправе делать с ней все, что захочешь. Нам с папой она тоже ни к чему, мы возвращаться не планируем, тебе это хорошо известно. Так в чем проблема? Даже больше скажу — я очень рада, что ты будешь жить не в городе.

— Почему это? — удивилась я.

— Потому что, — лаконично отрезала мама и пояснила, сделав паузу, — зная, какая ты домоседка, мы уже с ужасом представляли с папой, как ты снуешь с работы домой и обратно, попеременно запираясь в четырех стенах офиса или квартирки. А тут у тебя не будет возможности отсидеться в доме. Говоришь, у коттеджа есть садик?

— О да, — мрачно подтвердила я. — Настоящие джунгли.

— Вот и отлично, — резюмировала мама. — Начинай осваивать садоводство. Вырасти урожай и учись печь пироги с начинкой по бабушкиным рецептам. Ты, кстати, их не потеряла?

— Нет, — уныло отозвалась я.

Да уж скорее я позволю буйной растительности коттеджа напрочь оплести дом, чем надену резиновые сапоги, перчатки и возьму в руки секатор.

Потом в разговор включился папа и твердо, но дипломатично (профессия у него такая) и окончательно стабилизировал мое состояние.

Меня не осуждали самые дорогие мне люди, и я даже не представляла, какое облегчение испытаю, переговорив с родителями. Мне словно дали отпущение всех грехов.

Дальнейшие события понеслись с отчаянной быстротой, не давая возможности задумываться и предаваться сомнениям.