Невеста для демона страсти (СИ) - Борисова Алина Александровна. Страница 10

Нет, не так, к сожалению. Есть еще темная, запретная и богопротивная магия, которой владеют те, что продали душу Госпоже Преисподней. Черные колдуны и ведьмы, обратившиеся ко злу. Их сжигают, если находят. Но тот, кто не побоялся войти в храм, чтобы обмануть самого Деуса, должен быть очень силен. И очень самоуверен. И, несомненно, очень, очень черен душей.

— Выпей, Роуз, — он до краев наполняет мой опустевший кубок и подвигает ко мне. — Тебе стоит немного расслабиться. Все не настолько ужасно.

— А насколько? — угрюмо спрашиваю его и да, пью. Хотя руки дрожат, и темно-бордовые капли проливаются прямо на платье. Никогда не любила вино. Не понимала, в чем его хваленый «вкус». Кислое, горькое, терпкое — просто отрава. Еще ни разу в жизни не выпивала больше половины бокала. А тут — залпом глушила второй. И, похоже, не стану отказываться от третьего. — Кого я вижу сейчас перед собой?

— Герцога Александра Теодора Раенского, — любезно просвещает меня собеседник. — Впрочем — не только ты, его видят сейчас все посетители этой таверны. Это не морок, это вполне полноценный облик. Более чем полноценный, как ты имела возможность убедиться.

При мысли о том, как именно я убеждалась в «полноценности» его облика, дико краснею. Холодные цепи, которые я сжимаю горячими пальцами, разведенные в стороны ноги, беспомощно подергивающиеся в оковах, его восхищенное: «Белая роза», его губы… и не губы — там…

— Я имел в виду, что ты изучала наощупь мое лицо, а ты что подумала? — откровенно забавляется этот гад. — Налить еще вина?

— Не откажусь.

Снова пью, да. Нет, напиваюсь. Напиваюсь, потому что иначе я выкину что-нибудь дикое: начну истошно орать, рыдать, биться в истерике. Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы все это происходило со мной. Ну почему меня не выдали замуж за какого-нибудь мерзкого старикашку, предел мечтаний которого — горячий камин и жена, массирующая ему больные ноги? Пусть бы у него даже изо рта воняло, он бы все равно однажды помер, и я осталась бы уважаемой вдовой.

А теперь я блудница и пособница дьявола, не меньше. Я ж за этим колуном на костер пойду. Или вместо него.

— А… герцог Раенский… настоящий… он жив хотя бы?

— О да, вполне. Я вовсе не планирую занимать его место, если ты об этом.

— Зачем же вы тогда… так? — все же вина было много. Формулировать вопросы становилось все труднее. Зато возможные ответы пугали все меньше.

— Ну, должен же я дать ему хотя бы общее направление для поисков его дорогой супруги.

— А он будет… искать?

— Женщину, которая сломала ему жизнь? Несомненно.

— Я не ломала, это вы… — начала было возмущенно, но сообразила, что это вообще не важно. — А найдет?

— Захочешь — найдет, — неопределенно пожал он плечами.

— Не захочу, — в испуге выставила перед собой ладони. — Да он же меня убьет. Сразу… Зачем вы с ним так? — подумала о герцоге, которого незаметно для него женили, и стало его жаль.

— Он начальник Тайного Сыска. Начал искать не там, где надо, и не то, что следует. Приходится наказывать.

Сглатываю. И мне казалось, хуже быть не может? А он не сразу убьет. Он сначала в тюрьму — в каменный мешок, под землю. Там пытки — все как положено: огнем, водой, каленым железом. И только потом костер.

— Странный вид наказания, — мне почти удается, чтоб голос не дрогнул, — для него.

— Зато сразу поймет, за что. Ты будешь еще что-нибудь есть, или с ужином мы на этом закончим?

— Закончим, — кусок в горло мне все равно уже не лез. Да и голова начинала кружиться. Надо было уходить, пока я еще в состоянии сделать это самостоятельно.

Он кивнул и встал, отодвигая мне стул. И тут же подхватывая под руки, поскольку ноги, как выяснилось, меня уже не держали. А я полагала, мне лучше.

— Ух, какая ты у меня слабенькая, — он привычно улыбнулся. Сейчас, когда я не видела перед собой лица вечно недовольного герцога, я не сомневалась — мой колдун улыбался. Как и всегда. — Вон лестница, Роззи, видишь? Нам надо до нее дойти. Сосредоточься, ладно?

Мы дошли. Правда, я почти висела на его подставленной под мой локоть руке, а второй рукой он крепко придерживал меня за талию. Но кто же знал, что вино так коварно? Что голова еще вроде соображает, а ноги уже совсем не слушаются?

— Расколдуйте меня, — прошу его жалобно, пока мы с трудом поднимаемся по лестнице.

— Это как? — любопытствует он.

— Чтоб мне протрезветь… Не знаю, как. Вы же колдун.

Смеется.

— Значит, по-твоему, я колдун?

— А по-вашему — святой отец из ближайшего храна?.. — спотыкаюсь, не осилив подняться на очередную ступеньку. — Храма, — исправляю неправильное слово.

— Готов побыть немного святым, — он легко подхватывает меня на руки. — Но от должности отца решительно отказываюсь. Не отцовские у меня к тебе, Роззи, чувства, — и целует. В губы. Держа на руках, прямо в обеденном зале. Нет, на лестнице, что ведет из него, на возвышении — чтобы вообще всем посетителям прекрасно видно было!

— Что вы… творите? — сумела выговорить, отдышавшись.

— Расколдовываю, — смеется это чудовище. — Что, не помогло?

— Нет… Только хуже… Не надо, — от его низкого, вибрирующего у меня в животе голоса, от его близости, от его поцелуя действительно голова идет кругом и последние мысли теряются. — Вы же позорите…

— Я несу молодую жену в постель, сгорая от страсти, — невозмутимо заявляет он мне в ответ. — Пусть запомнят, как я был пылок и нетерпелив.

— Только ради этого? — я поникаю в его руках.

— Нет, — шепчет он мне так серьезно и проникновенно, что хочется верить, — не только.

На его руках так тепло и уютно, что глаза закрываются сами. Нет, я не сплю, я просто хочу туда, во тьму. В тот миг, когда я просыпалась у него на плече, и было не страшно.

— Ну вот, Роззи, — я вновь касаюсь ногами пола, и это не очень радует. — Постой секунду, я сниму с тебя платье.

— Раньше оно вам не мешало, — бормочу, не открывая глаз.

— А раньше я не спать тебя укладывал, — смеется в ответ, умело борясь с крючочками. — Спать в платье — гадко, Роззи.

А я таю от его голоса — этих низких вибраций, похожих на мурлыканье огромного сытого кота.

— Скажите, а голос… — тороплюсь узнать, когда голова моя касается подушки. Ведь сейчас он исчезнет. Или я совсем пропаду. — А этот голос — он ваш, или тоже герцога?

— Голос мой, — успокаивает он, вынимая из моих волос жемчужные шпильки. — У герцога он грубее, резче — мне не нравится. Можно воссоздать, но зачем?

— А вы можете воссоздать… любой?

— Любой.

— И облик?

— И облик тоже. Какой ты хочешь, Роуз?

— Не знаю, — мои глаза уже плотно закрыты, и в этой тьме мне не нужен его облик, мне хватает голоса и прикосновений.

— Но все же, Роззи? Каким ты представляешь меня? — он уже закончил со шпильками, и теперь просто перебирает мне волосы, легонько массируя при этом голову. И это приятно, а главное — голова практически не кружится. Уютно.

— Не знаю, — бездумно повторяю я. — Черным… Черным-черным колдуном… Красивым… Как ваши лошади… Только не лошадь, а…

Смеется. Даже руку от моих волос убирает, так хохочет. Обидно. Сам спросил…

— Ну, спасибо, что хоть не лошадь, — потешается этот гад.

А я что? Просто лошади — они красивые и черные, и он тоже — красивый и черный. Потому что черный колдун, потому что во тьме… Нет, черный колун быть красивым не может, он же злой, а злые, они… Вот только голос… голос… красивый…

ГЛАВА 4.

Настойчивый стук в дверь будит меня, когда за окном еще серые предрассветные сумерки. Гастон. Корректен, вежлив, но неумолим.

— Прошу прощения, моя госпожа. Через полчаса мы выезжаем. Ваш завтрак ждет вас внизу, поторопитесь.

Киваю. И тут же взвываю: голова болит дико. А еще понимаю, что кивала напрасно: за дверью сего не видно.

— Хорошо, — повышаю голос, лишь бы только не подходить к двери.

— Прислать вам горничную, госпожа?