Невеста для демона страсти (СИ) - Борисова Алина Александровна. Страница 9

Следом за кубком из ларца извлекаются несколько флаконов разноцветного стекла с массивными резными крышками. Пара капель в кубок из одного, другого, третьего — и вот уже над белым кубком клубится густой синий туман, растревожено шипя, словно вода на углях, и заглушая этим шипением тихий шепот мужчины на древнем, позабытом всеми наречии.

С последним словом заклятья туман исчезает, и на дне чаши появляется изображение: комната, границы которой обозначены полупрозрачными шелковыми занавесями, ковер с множеством хаотично разбросанных по нему подушек, опрокинутый, давно потухший кальян. И бесчувственный мужчина, лежащий навзничь. Его белая сорочка полурасстегнута и почти полностью выскользнула из-под ремня форменных брюк. Руки расслаблены, хотя в ладони одной еще чудом удерживается мундштук кальяна. Вторая рука безвольно откинута над головой, и ее полураскрытая ладонь смотрит в небо.

— Как удобно, — улыбается тот, кто созерцает все через кубок. Чуть крутит сосуд в руках, приближая изображение мужчины. Но фокусирует не на лице — на раскрытой ладони. Она все увеличивается, пока не занимает собой все пространство чаши.

— Что ж, — удовлетворенно кивает наблюдатель и опускает кубок обратно на стол. — Примите мои поздравления с бракосочетанием, ваше высочество.

Он располагает собственную ладонь прямо над кубком и резко сдергивает с нее перчатку. Маленькая искрящаяся звездочка выпадает из перчатки и падает в чашу. Не задерживаясь, проходит ее насквозь, чтоб осесть на ладошке спящего человека. Тот чуть морщится, когда сияющая звездочка прожигает ему ладонь, забираясь под кожу, но так и не пробуждается от своего тяжелого забытья.

А белые перчатки — обе — падают на стол. Черный генеральский мундир с аксельбантами и эполетами тяжело оседает на пол. Вместе с форменными штанами, сорочкой, исподним и прочими, уже ненужными никому деталями туалета. Ведь в запертой изнутри комнате больше никого нет.

Лишь белесый, едва различимый туман неспешно вытекает в приоткрытое окно. Чтоб раствориться в бесконечности небес и позволить ветру нести себя — всюду и сразу. Он слишком долго был герцогом, он устал. Тело этого внука и правнука королей было слишком тяжелым, громоздким, не приспособленным для простых радостей бытия. Жаль, что придется воссоздавать его вновь. Но его девочка заслужила хоть один вечер в обществе «благоверного супруга». Она так жаждала на него посмотреть. Пусть. Того, что она дала ему, хватит на десяток герцогов Александров. К тому же, ужин не храм, можно ограничиться только общим внешним подобием, не тратя лишних ресурсов. А для всего остального есть завтра.

Пока же у него есть еще целый час, чтобы позволить себе не быть. Не существовать. Вообще…

Через час — вымытая, причесанная, в новом нарядном платье глубокого изумрудного цвета — я спускалась в обеденный зал под руку со своим кавалером. Он наряд не менял, но он и прежде выглядел безупречно и сейчас смотрелся все так же идеально. Нас ждал столик, накрытый для нас двоих, обильная вкусная еда и хорошее вино.

Обеденный зал был полон самой разномастной публикой — от аристократов и до людей весьма сомнительного происхождения и рода занятий, в воздухе стоял гул множества голосов. И если наше появление в зале и привлекло к себе чье-то внимание, то весьма ненадолго.

Мой спутник был молчалив, задумчиво потягивал вино и больше разглядывал меня, чем дегустировал пищу. Не могу сказать, что мне это нравилось. Взгляд у герцога был весьма колючий. Там, в темноте, он казался мне совсем не таким. Когда я представляла, что именно с этим выражением лица он разглядывал меня в карете прежде, чем назвать белой розой, становилось едва ли не тошно. И рука тоже тянулась к бокалу с вином.

— Я пугаю тебя? — все же изволил нарушить он затянувшееся молчание.

— Меня пугает неопределенность. Почему на венчании было названо имя герцога Александра, а вы утверждаете, что вы — не он?

— Потому что моей целью было ввести в заблуждение общественность и сделать женатым герцога Раенского. А обманывать тебя я просто не вижу смысла.

— Но ведь обряд я проходила с вами? — нет уж, давайте конкретно.

— Да, именно я принял твою руку у твоего отца, — согласно кивает мой визави.

— Значит и на алтарь вы тоже положили свою руку — свою, а не герцога. И пара к моей звездочке, — я показала ему ладошку, — на вашей ладони.

— Нет, Роуз, — он ответил очень мягко, и, будь мои глаза все еще закрыты, я сказала бы, что он улыбнулся. Вот только на его неприятно холодном лице на улыбку не было и намека. — Брачные звездочки тех, кого я забираю из отчего дома, я не храню. Смотри, — и он очень осторожно отвернул край перчатки, оголяя ладонь. Она была чистая. Ни малейших следов прохождения обряда — ни малейших!

— Другую руку, — потребовала я у него внезапно севшим голосом.

Он показал. Все так же — отвернув край перчатки. Но ладонь была видна полностью. Чистая ладонь. Звездочки не было и там.

Почти наощупь нахожу свой бокал с вином и осушаю одним глотком, не чувствуя вкуса. Не могу оторвать взгляда от его рук. Он уже оправил перчатки и взялся за приборы, но все равно — не могу.

— И что теперь? — спрашиваю едва слышно. Там, в карете, все было слишком призрачно, слишком нереально. Там, чтоб не потеряться в полной темноте, мне нужны были его прикосновения. Нужны как воздух, а все остальное просто не имело значения.

Здесь и сейчас мы словно вновь обрели краски, личности, статусы. Он мне не муж — в глазах Деуса и людей. Он… он — мой любовник, а я опорочена, обесчещена. Падшая женщина, которой уже никогда не найдется места в приличном обществе. Падшая, да. Смотрю на следы, оставшиеся на запястьях. Приличная девушка никогда бы не испытала удовольствия от подобного.

— Теперь мы ужинаем, — невозмутимо отзывается мой спутник. — А после тебе стоит лечь спать: день был тяжелый, а завтра выезжать на рассвете.

— Куда выезжать? Куда вы вообще меня везете?

— К себе домой. Тебе не стоит бояться, Роуз. Ни меня, ни своей судьбы. Поверь, она гораздо лучше той, что ожидала бы тебя без моего вмешательства.

— Вы не можете знать наверняка. По крайней мере, я осталась бы честной девушкой. Нормально вышла бы замуж…

— Нормально? С таким-то батюшкой? Роззи, милая, не смеши. Он привел тебя в храм, потому что я назначил встречу именно там. А выбери я бордель, и он привел бы тебя туда.

— Нет!

— Да. Он продал бы тебя первому, кто согласился купить, и ты это знаешь. И не факт, что другой покупатель согласился бы оплачивать покупку через храм.

— Не все обладают вашими возможностями, даже платя через храм, ставить на векселях чужое имя, — отзываюсь на это несколько раздраженно. Брак, на который согласия невесты не спрашивают, это продажа, не спорю. Но подлости его поступка сей факт не отменяет. — Как вам вообще это удалось? Обмануть алтарный камень невозможно, его бесполезно поливать чужой кровью, он считывает сущность.

— Я не поливал, Роззи, что ты. Иначе испачкал бы перчатки, а это недопустимо, — он лукаво улыбается, чуть склонив голову набок.

Нет. Это в голосе его лукавство, и в глазах вроде мелькает что-то. На краткий миг. И опять я вижу холодный взгляд. А от раздвинувшихся в улыбке губ по щекам словно трещины. Это лицо не умеет улыбаться. Оно не приспособлено для этого…

Становится жутко. Вглядываюсь пристальней. Мимических морщинок вокруг глаз нет, а ведь, судя по интонациям, он на все реагирует улыбкой. Раздражения же я от него не ощущала ни разу, а хмурые складки на лбу утверждают, что раздражает его вообще все.

— Я скопировал сущность, — добивает меня это чудовище, подтверждая все самые немыслимые догадки.

— Невозможно, — тем не менее, упрямо произношу я. Однако мои побелевшие пальцы, ухватившиеся за столешницу, говорят скорее о том, что сомнений в его словах у меня практически нет. Но — тем страшнее то, с чем я, выходит, столкнулась.

Магия храма — она священна и дарована нам самим Деусом. Через камни своих алтарей он читает в наших душах и сочетает нас узами брака — однажды и навсегда. А еще принимает клятвы, которые невозможно нарушить, и подтверждает добросовестность любых договоров. Руками своих служителей — скромных монахов братства Единого — он дарует исцеление телам и душам. А иной магии в мире нет.