Белая ворона (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт". Страница 76

— Хватит, — проскулила она, когда дышать стало возможно. — Пожалуйста…

— Мы остановились на ненависти.

Монтроз привстал, потянулся к ее рукам, щелкнув застежкой наручников, и одним движением перевернул Маред на спину? Она закусила губу, ожидая боли, но та куда-то ушла, притихла. Остался только жар, он расплылся по всему телу плавящим его сладким маревом, и кожа чувствовала каждое касание. Грудь, живот, бедра. А под горящим задом была мучительно шершавая простыня…

— Маред?

Лэрд склонился над ней, вгляделся в лицо и удовлетворенно кивнул. Снова заговорил тем же невыносимо спокойным голосом:

— Ненависть, да? И злость. Ты злишься на меня, на себя, на обстоятельства… Злишься, но молчишь. Стараешься быть хорошей девочкой, как тебя учили. Только хорошая и послушная — это очень разные понятия. Согни ноги в коленях.

Что? Он хочет… Маред замотала головой, боясь разомкнуть губы, вцепившись в простыню, комкая ее в пальцах.

Монтроз погладил ее грудь, приласкав соски, провел пальцами к самому низу живота. Снова склонившись, почти лежа на ней, тихо и нежно напомнил:

— Злись, девочка. Сколько хочешь, сколько можешь. Дай себе волю.

Уверенно согнул и развел ее ноги, дернул Маред на себя, поднимая вверх и вперед, укладывая бедрами себе на колени. Прижался к входу в ее женское естество своим, горячим, твердым.

— Ну, говори!

Один толчок — и у Маред перехватило дыхание. Всякое неудобство ниже спины потерялось в ощущении пальцев лэрда, скользнувших по ее пылающей коже, а внутри стало горячо и наполненно.

— Ненавижу, — выдохнула Маред прямо ему в лицо. — Ненавижу… вас…

Еще один толчок, и медленно скольжение назад. И жесткие сильные пальцы держат ее за бедра, не давая уклониться, да уклоняться уже не хочется, потому что внутри разгорается пожар, и затушить его может только одно.

— Знаю, — так же нежно согласился Монтроз. — Говори.

— Тварь… мерзавец… скотина…

Узкие горячие губы — никакой мягкости и нежности — коснулись ее рта, приникли, влажный кончик языка провел по нижней губе Маред, словно пробуя на вкус, нырнул в полуоткрытый рот и вынырнул, дразня, мучая.

— Чтоб вас… самого… так…

— Какая забавная мысль. Я подумаю, но вряд ли…

Издевается, негодяй! Сволочь, скотина, Корсар!

Маред безнадежно всхлипнула, уронила ладони на чужое обжигающе знойное тело, вцепилась в плечи, подаваясь навстречу. Мотнула головой, ловя воздух и ритм движения, взмолилась:

— Ох, да скорее же!

— Обними меня.

Неужели он все-таки не железный? Вон, капли пота на висках, и губы дрожат, и глаза — яростный серебряный расплав. Обрадовавшись подсказке, Маред потянулась, обхватила приникшее к ней тело, глухо ахнула — Монтроз приподнял ее, стиснул пальцы на бедрах, направляя, и новый толчок внутри пришелся именно туда, куда следовало. И снова — раскаленным удовольствием, жаркой сладостной истомой.

— Ненавижу… — всхлипнула она отчаянно, теряясь в ощущения, мыслях, чужих и своих вдохах…

Жгуче, остро, и с каждым разом острее, беспомощнее… Что-то она шептала, зло и отчаянно, наслаждаясь немыслимой свободой, что-то шептали ей. Этой злости хотелось еще и еще, как воды в жаркий день, она была живая, яркая, пьянящая. И когда стала совсем невыносимой, мешаясь с наслаждением, Маред почти потеряла сознание, судорожно извиваясь в крепких, до боли сжавших ее руках.

— Тише… Ну все… Маред… моя девочка…

Она пошевелилась, но не потому, что хотелось двигаться, а проверить — послушается ли тело. И сразу опять замерла, боясь потерять ощущение покоя, что обволокло её и пропитало насквозь.

— Ненавижу, — снова прошептала она из чистого упрямства, едва шевеля губами и не надеясь, что будет услышана, но лэрд, не просто обнявший ее, а приникший всем телом, лениво уронил единственное слово:

— Убедили.

Глупо, конечно. Глупо, пошло и… Мысли оборвались, никак не желая сворачивать на привычную тропу самопорицания. Слишком уютно и спокойно было лежать вот так, чувствуя блаженную пустоту в мыслях. Словно она очистилась изнутри, со словесной гадостью излив накопленную злость и страх. А ведь Монтроз прав, она боялась. Показать раздражение, выглядеть невоспитанной, глупой, никчемной. Копила все это в себе. Но… что теперь делать? Наговорив столько — и такого!

— Ваша светлость…

— Да?

Глаза Маред закрыла, но Монтроз ощущался всеми другими чувствами: жаркая мягкая тяжесть, запах, дыхание…

— Я… сказала…

— Да. Успокойся, девочка. Я помню, что ты сказала. Каждое слово. Ничего нового, ты уже это говорила. Или давала понять, какого мнения обо мне. Лучше скажи, как себя чувствуешь?

Не злится? Или ему все равно? Ох, да какая разница, нельзя же вечно просчитывать каждое слово и движения, боясь наказания! Но вот как ответить?

— Не знаю, — сказала она осторожно.

Самолюбие и остатки стыдливости мешали признать, что восхитительно, хотя каждая частичка блаженно нежащегося тела просто мурлыкала об этом, и Маред, подумав, с трудом выдавила:

— Хорошо…

— Боги, какой немыслимый прогресс правдивости! Только каждый раз выбивать ее из вас подобным способом несколько утомительно.

— Я вас не просила! — вспыхнула Маред, дернувшись из объятий, но Монтроз, хоть и тоже разомлевший, обладал тяжелой вязкой цепкостью огромного удава.

— Не просили, — согласился он, удобнее прижимая Маред и для верности закидывая на нее ногу. — Но напрашивались. Лежите, успеете еще принять гордую позу. Во всех смыслах…

— Да ну вас, — буркнула обнаглевшая Маред. — Мне нужно в ванную.

Бедра и промежность были скользкими, да и надо же посмотреть, что у нее там сзади…

— В ванную или в уборную? — так же лениво уточнил лэрд. — Если только первое, то на столике салфетки, пропитанные лосьоном. Я знаю, что вы аккуратистка, Маред, но после такого не грех побыть в постели.

Он снова был прав. Стоило приподняться, как тут же захотелось лечь обратно. И не вылезать до утра. Нежиться, подставляться под ленивые, такие же расслабленные ласки…

Маред честно постаралась содрогнуться от подобной аморальности, но что-то изменилось. Та Чернильная Мышь, которая готова была в слезах вырываться из спальни лэрда, куда-то исчезла. Да, это было неправильно. Гадко, безнравственно, а стоило вспомнить шлепки — еще и стыдно до изнеможения. Только вот лэрд стряпчий, которому она наговорила такого, первым делом спросил, как Маред себя чувствует. Выходит, ему не все равно?