Песнь лихорадки (ЛП) - Монинг Карен Мари. Страница 18

Он задумал какую-то ловушку, иначе не предлагал бы. Бэрронс — не жертвенная овечка. Кроме того, есть и другой, более надежный путь. Я трахну его. А потом убью. Как только мои цели будут достигнуты.

— Ты думаешь, что у тебя больше шансов против меня, чем у нее, потому что у тебя внутри есть зверь. Ты думаешь, что ты сильнее и сможешь сражаться за нее, как всегда, потому что она такая ничтожная жертва. Твой зверь, — бархатным тоном произношу я, — в моем доме будет всего лишь мышкой. Ты держишь его на цепи. Связываешь своей гребанной моралью, пусть даже теми ее ошметками, что у тебя есть.

— Испытай меня, — отвечает он таким же бархатным тоном. — Если так в этом уверена. Возьми мое тело. Отпусти ее. Ее тело хрупкое. Оно может умереть. Ты знаешь, что мое бессмертно. Логика диктует тебе взять мое тело. Если можешь, — дразнит он. — Ах, но ты не уверена, сможешь ли, не так ли?

Ярость заполняет меня. Он — журавль в небе. Я жажду его тело, но не уверена, смогу ли его заполучить.

— Тело МакКайлы — это все, чего я жажду. Я запланировала для него столько игр и веселья, — он заслуживает пыток. Он препятствует моим желаниям. Я заставляю свое лицо ослабнуть, перестраиваю черты лица, изображая беззвучный крик. Черные глаза бледнеют до зеленых, затем снова чернеют и опять зеленеют.

Я притворяюсь, будто это его Радужная Девочка под коркой крови, глупая, хрупкая и фатально травмированная. Я падаю на колени, стискивая свою голову.

— Бэрронс, — кричу я, — помоги мне! О Боже, помоги мне! Я здесь. Вытащи это из меня! Пожалуйста, Бэрронс, помоги мне! — я наполняю свой крик отчаянием, зная, что он будет слышать ее голос в кошмарах.

Я встряхиваюсь всем телом, вновь наполняю взгляд черным, вскидываю голову и рычу:

— Ты ей уже не поможешь.

— Мак, я здесь. Я не потеряю тебя, — хрипло говорит он. — Ты должна бороться. Ты можешь! Борись!

Ура-ура, гребаный чирлидер. Ему не хватает только пушистых розовых помпонов. Я едва сдерживаюсь, чтобы не покачать головой в презрении.

Я заставляю глаза менять цвет — зеленый/черный/зеленый/черный, тело дрожит, как будто я слаба и борюсь за контроль.

— Бэрронс! — кричу я. — Больно! Она убивает меня! Пожалуйста, ты должен спасти меня! У меня не осталось времени!

Он рвется вперед, но удерживается и останавливается.

Его боль — мое наслаждение.

— Ты не можешь победить меня, — я вновь позволяют глазам почернеть. — Она моя, я никогда не освобожу ее, — я встаю и неспешно подхожу к нему, покачивая бедрами, тряся грудями, вульгарно напоминая о связи, которую они делили. И могли бы делить снова — предлагает моя походка. Я облизываю губы и улыбаюсь. Мое тело горячо, отдельные его части ноют грешно-сладкой болью. Эту боль я понимаю. ПОХОТЬ. ЖАЖДА. Доминировать над ним. Посадить его на цепь. Использовать и унизить его. У меня есть на него планы.

Он бормочет что-то себе под нос, и в воздухе между нами появляется серебристая стена.

Я неспешно подхожу ближе, останавливаясь в считанных дюймах от его поспешно возведенной и даже близко не настолько сильной, чтобы удержать меня, друидской стене.

— Друидов учили Фейри, — мурлычу я. — И не очень хорошо. Мы всегда утаиваем информацию, — я тянусь за тремя меньшими амулетами, забранными у Крууса и болтающимися на моей шее, сжимаю их в кулаке и мягко бормочу, отправляя волну иллюзии, которая убедит Бэрронса опустить его друидскую стену и стать овечкой на моей скотобойне.

Друидская стена остается на месте.

Я напеваю громче, амулеты начинают светиться сине-черным огнем.

Уголки его губ приподнимаются в улыбке, и он самодовольно заявляет:

— Три меньших амулета на мне не работают. Только амулет Короля, а он у меня. Мак не знает, на что я способен. И тебе это тоже неизвестно. Но ты узнаешь пределы моих возможностей. Обнаруживая их отсутствие.

Меня оскорбляет, что он владеет амулетом, который должен принадлежать мне. Меня задевает, что еще одно обстоятельство складывается не в мою пользу. Я застываю неподвижно, сдерживая пламя гнева образами его разрушения. Я буду пытать его до смерти снова и снова. Я заберу его с собой, моего узника, когда покину этот мир. Я заставлю его умолять о смерти, пока черные дыры, которые я планирую подпитывать, чтобы они быстро росли, не поглотят землю и не заточат его в ловушку, как когда-то меня.

В никуда.

Навеки.

Я возвращаю ему самодовольную улыбку, думая об этом.

Его глаза прищуриваются до темных горящих щелок.

— Я скорее убью ее, чем отдам тебе. Возьми мое тело или предложи другую сделку, какую пожелаешь заключить. Я буду преследовать тебя по всем чертовым галактикам. Я разорву тебя в клочья, покрошу в мясо и изгоню. Я не позволю ей жить в аду. У тебя есть три дня. Убирайся из тела Мак. Или умри.

Задолго до истечения трех дней я стану тем, чем должна была быть, и уйду. И он недолго будет меня преследовать. Как только я подкормлю черные дыры, он или умрет, или навеки потеряется в никуда. Я подумываю атаковать его друидскую стену другим способом, но я настолько же не уверена в нынешней силе своего тела, как и в том, что смогу завладеть его сосудом.

Я разворачиваюсь и уношусь прочь от него.

Я несусь в леса за аббатством, где оставила машину, так быстро, как только позволяет мое ослабевшее тело.

Он позволяет мне.

Как я и думала. Он не навредит телу МакКайлы.

Пока верит, что его драгоценная Радужная Девочка в пределах досягаемости.

У всех есть что-нибудь, что они ценят превыше всего. Вот что мы видим, когда смотрим на вас, это выцарапано на ваших плоских одномерных лицах.

Эта вещь значит для вас все — и без нее вас так легко сломать.

Гребанные ключи от царства.

Глава 12

Джада

Убедившись, что ши-видящие в безопасности в Честере, Джада оставила их устраиваться в комнатах на верхних этажах, и поспешила вернуться в «Книги и сувениры Бэрронса», чтобы заняться тем, с чем следовало разобраться ранее. Теперь каждая минута, каждый час жизненно важны.

Они потратили большую часть дня, одну за другой перенося женщин в клуб Риодана, посылая некоторых вперед на тех немногих машинах, что остались в аббатстве, и заботясь о раненых. Еще не покинув клуб, она потеряла четверых ши-видящих, чьи раны были слишком тяжелыми. Проломленные черепа и разрывы внутренних органов находились за пределами их скудных медицинских способностей, и хоть Круус обладал какой-то силой исцеления, он заявил, что слишком истощен пребыванием в коконе, чтобы воспользоваться этим даром. Правда это или нет, оставалось лишь догадываться. Древний принц негодовал бы от необходимости тратить свои драгоценные силы на простых людей, если только это не имело значения для него.

Они нуждались в полном сборе команды, и Риодан с его безжалостным и беспринципным интеллектом и познаниями в тайной магии был ключевым игроком. Если бы он не пострадал сегодня, он бы исцелил нескольких женщин, думала Джада. У нее самой такой способности не было, и она многое отдала бы, чтобы научиться.

Она стояла возле матраса, смотрела вниз, сквозь щелочки прищуренных глаз наблюдая за почти незаметным подниманием и опаданием его груди, сжимая кулаки и понимая, что ей глубоко неприятно видеть его боль. Раздраженная тем, что заставило ее прийти сюда второй раз за день, она сорвалась:

— Ты не спишь?

Его голова слегка шевельнулась под тканью.

— Ты не логичен, знаешь ли. Сколько ты будешь так исцеляться? Днями? Неделями? Я видела, как ты умер. И вернулся как новенький. Если ты можешь умереть и вернуться к жизни, почему не делаешь этого? Есть какие-то лимиты, сколько раз ты можешь это провернуть, типа у кошки девять жизней? Или, может, ты можешь делать это только в полнолуние? Короче, что ты такое? Кем бы ты ни был, ты бесполезен в нынешнем состоянии, — сердито произнесла она.