Русская зима (СИ) - Изверин Алексей. Страница 43

— Таня! — Откуда-то сбоку к нам бежал капитан Фролов. — Таня, кто еще с тобой?

— Новенькие. — Как-то с сомнением глядя на Лешку, ответила Таня.

Фролов тоже быстро заглянул внутрь.

— Живы? Здоровы? Машина как? Сдавайте вездеход, и в казарму до особого! Тань, ты мне срочно…

— Постой, что случилось? — Таня выбралась из вездехода. — Это нападение?

— Сам пока что ничего не знаю! Через десять минут чтобы была у меня, сейчас времени нету! — Фролов мигом нырнул в какую-то неприметную дверку рядом со стеной, и был таков.

Таня сдавленно хмыкнула.

— Веди к тому синему зданию, с табло над воротами, видишь? Там сдаем машину. И давайте обратно в казарму… Ивановой я доложу.

Ленка быстро вывернула руль, и дала газ.

«Вепрь» бодро покатил к ангару.

За ночь снова шел снег. Еще бы — середина зимы, черт бы ее побрал…

Полковнику Джорджу Додсону было холодно.

Впрочем, холодно ему было уже лет сорок. Со времени окончания войны с русскими, еще с тех времен, как его отец, четырехзвездочный генерал американской армии Мэтт Додсон вернулся из этой проклятой страны снегов, как он пришел в дом их, милый уютный домик в пригороде Хьюстона. Соседи их и не подозревали, что живет тут не простой генерал, а сам Мэтт Додсон, человек, который делал политику США в последние десять лет, и который зачастую ее определял…

— Сын, — сказал генерал тогда, входя в дом. — Сын мой…

Джордж, тогда еще совсем маленький — что такое двенадцать лет тогда против неумолимых лет теперь? — выскочил из своей комнаты и помчался вниз, прыгая через ступеньки — он всегда так делал, это ему казалось взрослым, как-то по серьезному, а не так, как в детстве…

— Папка!

Генерал подхватил своего сына на лету, закружил по комнате. Холодный снег сыпался с его плеч на ковер, на стол и на кресла, мелькали лица матери и сестренки. Она тогда еще меньше его, пять лет…

Тогда Джордж впервые ощутил этот страшный холод, пробирающий до костей, от которого нет защиты…

— Папка, ты победил? Папка? А мы в Россию поедем? Москву уже разбомбили? А Кремль цел?

Мэтт Додсон грустно смотрел на сына.

А дальнейшие его слова поселили в маленьком Джордже тот самый холод уже навсегда.

— Нет, сынок. Мы отступаем, уходим из этой проклятой страны… Боже, храни Америку…

И что-то в мире Джорджа рухнуло.

Ведь как это раньше было? И в школе, и дома Джордж знал, что он гражданин Соединенных Штатов Америки, самой справедливой, сильной и вообще единственной державе на Земле, с волей который нужно считаться!

Конечно, не все было хорошо. Были и у них ошибки, как поддержка русского диктатора Салтина, и прочее тоже было, но это все были всего лишь маленькие ошибки, которые не имеют большого значения, не должны иметь… Ведь главное — это свобода, демократия, и первая в мире страна, граждане которой действительно стали свободными…

А теперь что получается? Что война проиграна, проиграна, проиграна…

И Джорджу стало холодно. Ему было просто холодно, тонкие острые щупальца вползли в душу мальчишки, свились в уютное гнездышко и остались там навсегда…

В те времена впервые пошатнулся гордые Звезды и Полосы. Он уже не отбрасывал тень на половину мира — он немножко замкнулся в себе…

Высоко в небе раздался гул. Черная тень снижалась, мчалась над снежной равниной, сметая снег с особенно высоких сугробов. Снегопад метнулся в стороны, как грубо раздернутые занавески.

Взлетно-посадочная полоса со вздохом приняла на себя громадную тушу стратегического бомбардировщика Б-540. Один из полусотни, который имеется на вооружении, и один из десяти, что может летать. Шасси мерзко свистнули по занесенному легким снежком бетону, вокруг корпуса бомбардировщика мигом поднялся настоящий снежный вихрь, полосу успело изрядно занести снегом.

Когда бомбардировщик остановился, распахнулись ворота громадного подземного ангара, появились пара тягачей.

Джордж облегченно вздохнул, и пошел внутрь. Стоять вот так, на холодном ветру — так недолго и простудиться.

Ангар не отапливался. Еще не хватало. Чтобы тепловые детекторы выявили зимой прямо посреди белой снежной пустыни такое вот теплое пятно… Это же тогда придется либо переносить аэродром, либо строить тут такие укрепления, что это все влетит в десяток новых миллиардов, которые вполне могут и не выделить. Сейчас хватало работы и на родине, чтобы вбухивать большие средства в секретные военные базы на другом конце шарика.

Майор Ричард Робинсон уже вылезал из нутра громадного самолета. Техники облепили бомбер плотно, как муравьи гусеницу, ревели тягачи, подтаскивая к люкам здоровенные шланги с дефицитной ныне горючкой. Бомбер пришел почти сухой, баки пусты. Маскировочный режим жрет горючки больше, чем обычный.

Майор даже не стал снимать комбинезон. Всего то он удосужился стянуть здоровенный черный полетный шлем, и нес его в руке, как чемодан. Лицо не выражало абсолютно ничего, как и всегда.

Вообще, майор был похож на здоровенного робота, обтянутого тугой резиной. Такая же пластика, ни одного лишнего движения, все жесты скупы и выверены, глаза простые, курчавая растительность на черепе смотрится как не слишком хорошо сделанная голливудская декорация, призванная убедить всех в том, что майор Робинсон все же живое существо.

— Вашего доклада ждут. — Сухо сказал полковник. — Этим вы займетесь в свободное время. А пока что…

Это у них был заведенный ритуал.

В небольшой комнатке, положенной полковнику по штату, майор позволил себе немного расслабиться.

— Сэр, наш полет прошел как обычно.

— И вас что-то обеспокоило? — Мягко спросил Мэтт.

— Да не совсем чтобы обеспокоило, сэр. — Майор замялся. — Трудно это выразить, сэр. Облака все такие же плотные, уже над Индией не видно, что на земле твориться, сэр, вся аппаратура с ума сходит по-прежнему. Но все же есть там какое-то напряжение… Словно перед грозой. Только и жди, когда молния бабахнет, сэр.

— Схожие впечатления есть у нашей разведки. — Обронил полковник. — Кстати, как там наши знакомые?

— Не знаю, сэр. — На широком лице робота впервые промелькнуло полностью человеческое чувство — крайнее отвращение. — Мы выбросили груз как всегда, ничего нового…

— А как ваши системы? Ничего не засекли?

— Не засекли, сэр. У них пока что проблем хватает. Истребителей не видели, экраны чисты, но вы же сами понимаете, что мы перед ними. Вполне возможно, за нами и наблюдали, сэр.

Джордж призадумался, потер рукой лоб. Да, как же хорошо в свое время жилось его отцу! Американские бомбардировщики летали над всем миром, и не было места на Земле, где не легла бы тень громадных черных крыльев.

Не было места на Земле, где вольготно жили коммунисты и диктаторы — они чувствовали подползающую к ним черную тень, чувствовали, хотя и видеть не могли. Где-то высоко в стратосфере, там, где почти не было воздуха, куда не могли достать их примитивные ракеты и еще более примитивные зенитки… Там были они.

Американский орел, символ мира, свободы и демократии. Символ всего, что только надо любому человеку независимо от цвета кожи, разреза глаз или пола.

Разве не благо это — самому решать свою судьбу? Разве не благо, что гибнут под бомбами коммунисты и террористы, разве не благо пройти по таким чистым и спокойным городам…

Югославия, Афганистан, а потом и эти смешные страны, проросшие подобно бледным поганкам на теле большой страшной империи, последнего оплота коммунизма на Земле…

Казалось, ничто не сможет остановить этот победный марш. Вот уже усмирен беспокойный Афганистан, сделано то, что не удалось коммунистам много лет назад, вот уже совсем немного — и не будет уже их…

Кого именно не будет, Джордж тогда не задумывался. Ясно, кого! Сначала — коммунисты. Потом — террористы, неумытые звери с автоматами Калашникова (какое смешное имя у этого русского! Все проблемы от них!), и эти непокорные нефтяные шейхи, что никак не хотят устроить на своей родине демократические свободные выборы, чтобы их смели с тронов собственные подданные… А там и до узкоглазых чайнизз время дойдет.