Весёлый Роджер (СИ) - Вечная Ольга. Страница 43

И вот Вера на краю моста, ее держат за ноги, противно, якобы незаметно, ощупывают бедра, - хорошо, что она в джинсах. Но сегодня ее и юбка не остановила бы. Она победоносно смотрит на белого Белова, усмехается тавтологии. Ему эта идея не нравится вовсе. Качает головой, дескать, не надо, слазь, он не верит, что она это сделает. Не верит, что рискнет. Риск - это вообще не ее, она из тех, кто просчитывает шаги наперед. Но рядом с этим сумасшедшим пиратом хочется творить нереальное и несвойственное. Она обещала сама себе, что заставит его испугаться.

    - Вера, еще не поздно отказаться. Слазь, - он старается говорить беспечно, но по глазам видно - злится. Такого в планах не было.

 - Ты ж хотел острых ощущений. Переживай за меня, Вик. Чем не ощущения? - ее взгляд падает на веревку у самого крепления, которая истончилась в несколько раз, видимо, очень старая. Вера трогает ее пальцем, тут же показывает Вику. Сколько сотен людей несчастная вытащила из пропасти? Выдержит ли Веру? Его глаза округляются. - Страшно, Вик?

Он кидается к ней, но не успевает, потому что она делает рывок, прыгает вниз, зажмурившись и сгруппировавшись.

Она летит, наверное, целую секунду, пока ремни не врезаются в ноги и руки, и она не виснет одна в темноте над пропастью. Вот где она живет последние месяцы, в черной пропасти, а там наверху ждет Белов, который забирает ее с работы, везет к себе в безопасность, где заставляет хотеть жить любой, даже с вирусом в крови, просто находясь рядом.

Наконец, ему ее возвращают. В его руки, которые тут же смыкаются на талии. За время, пока ее поднимали вверх, он едва не подрался с волосатым мужиком, разняли, растащили. Она прекрасно видела и слышала, как он кричал, почему не проверили оборудование, вырывался, хотел набить тому морду. За что? За то, что сам же ее сюда и привез?

- Я ж говорил, что выдержит. А ты сразу с кулаками. Нехорошо, Виктор, - с обидой говорят откуда-то сзади.

Вик ощупывает ее, целует, трется о ее лоб своим, на котором снова капельки пота, хотя здесь совсем не жарко, даже прохладно, хочется кофту накинуть. Он тут же снимает толстовку, словно читая мысли, кутает Веру, обнимая не только руками, но и ароматом кожи с всегда одинаковой туалетной водой, ее любимой теперь. Больше ничего и не нужно.

- Никогда так не делай, - говорит строго, с надрывом. Глаза вытаращены, внимательные, она прижимается губами к его шее и чувствует, как под кожей бьется жилка. Он ошарашен, словно все еще не верит, что она это сделала и что уже в безопасности. Сжимает ее запястья. - Никогда не прыгай вниз с моста, мне не понравилось.

- Ты тоже никогда, - шепчет в ответ, все еще чувствуя, как кипит разбавленная адреналином кровь от ужаса и страха. Каждый ее день похож на прыжок в пустоту, и каждый вечер она ждет, когда снова окажется в его надежных руках. Каждый ее день - долгое ожидание Белова. Ничего особенного в том, что она только что сделала, в общем-то, и нет, прыгать с веревкой оказалось даже весело и волнующе, ей понравилось. Одиночество во много крат страшнее.

Хиппи снимает с нее ремни и веревку, дергает в месте утончения несколько раз, и та рвется еще сильнее, теперь висит на нескольких нитях. В этот момент у Белова приоткрывается рот, и он, пораженно качая головой, тащит Веру к машине за руку.

- Больше с ними никогда не буду связываться, - бормочет под нос.

Потом они долго куда-то едут под агрессивный речитатив из колонок, Вера думала -домой, а нет - оказалось, за город. Едут и едут по каким-то улицам, мимо чужих домов, автобусов с незнакомыми номерами маршрутов.

- Катаемся, - говорит он, - расслабься. Не хочу домой.

Они катаются всю ночь, практически молча, Вера допивает шампанское, слушает громкую музыку, следит за дорогой, понятия не имея, где находится. Иногда дремлет, пока Вик стискивает руль, напряженно смотрит вперед, подпевая некоторым песням. В какой-то момент, около четырех утра, она окончательно вырубается. Просыпается резко в семь - смотрит на мобильный, они все еще в машине, припарковались у закрытого на ночь супермаркета с потертой надписью. Вера смотрит в навигаторе и пораженно качает головой - они отъехали на расстояние в сто километров от города. Зачем? Белов спит, неудобно устроившись в своем водительском кресле.

И что ей теперь делать? Ждать десяти утра? Возможно, она бы дала ему еще несколько часов, попыталась бы подремать сама, но хочется в дамскую комнату, а поблизости ни заправки, ни открытого магазина. Она выходит из машины, оглядывается - ничего, где можно укрыться или спрятаться, а автомобили уже ездят мимо, встречаются и редкие прохожие.

- Вик, милый, просыпайся, - осторожно трогает его за руку.

- А? Что? - он подскакивает на сиденье, трет глаза, вопросительно оглядывается.

- Мы где?

Кажется, он сам не знает, где они. Помятый, взъерошенный, не выспавшийся и без настроения Белов смотрит в телефон, снова выглядывает из окна, судя по лицу - удивлен не меньше нее, затем кивает сам себе.

- Не пугайся, дела тут есть. Поехали - возьмем кофе на заправке, умоемся и уже сделаем это.

    - Сделаем что?

Он заводит машину, и они снова куда-то едут по проселочным дорогам незнакомой ей деревеньки, мимо заборов и домов, которых она раньше никогда не видела, объезжая скот, неспешно бредущий вдоль и поперек улиц. После посещения заправки удается почувствовать себя чуть лучше, кажется, Вику тоже, он даже пытается выдавить подобие улыбки. Они тянут черный крепкий кофе навынос, несутся в сторону Москвы, но на очередном перекрестке вдруг сворачивают в направлении кладбища.

- Вик? - подает голос Вера. - Может, ты хочешь мне что-то объяснить? Так не сдерживай себя.

Он усмехается.

- Сегодня двадцать первое июля, нужно кое-кого навестить, одного важного для меня человека. Я каждый год к нему езжу. Это традиция.

- Хорошо, давай.

 «Кашкай» несется по бездорожью, подпрыгивая на кочках и ямах, Вик резко поворачивает руль, едва вписываясь в повороты, не сбавляя скорости, как на ралли. Кажется, отлично знает этот путь, в навигатор даже и не смотрит.

Через несколько минут он тормозит, выпрыгивает из машины.

- Холодно, ты лучше жди внутри, - бросает и захлопывает дверь.

Еще чего, не будет она ждать и смотреть, как он один ходит по кладбищу, выходит следом. Он, без сомнений, слышит, как закрывается ее дверь за спиной, но не оборачивается, ничего не говорит. Видимо, ему все равно. Идет несколько минут вдоль могил, пробираясь между покосившихся оградок, перешагивая поросшую бурьяном траву, Вера не отстает. Наконец, он останавливается и смотрит на дешевый невысокий могильный камень. Табличка такая маленькая, а надпись мелкая, что приходится подойти совсем близко, чтобы разобрать ее. Белов вдруг широко улыбается, хмыкает, а потом смачно и с чувством плюет. Плюет прямо на могилу. На место захоронения этого важного для него человека, судя по надписи - Чердака Льва Геннадиевича.

Замерев в нескольких шагах, Вера потирает плечи, вдруг становится холодно даже в его толстовке, крупная дрожь пробегает по телу, аж зубы постукивают, приходится их сжать, а кожу начинает стягивать, как от сухости. Хочется под горячий душ. Сложно поверить в то, что она только что видела. Белов осквернил могилу усопшего.

Вик между тем достает из заднего кармана пачку сигарет, в руке он сжимает зажигалку. Закуривает, глядя на скромный памятник. Курит и смотрит сверху вниз, под ноги, тут же стряхивая пепел.

- Ну что, мразь, лежишь? - говорит так, словно перед ним стоит человек: с вызовом, надменно. - А я вот нет, смотри-ка, хожу, живу, наслаждаюсь каждой минутой. Курю, жру, трахаюсь; кислород, как видишь, усваиваю. В мире и добре. А ты сгнил уже? Или нет? - зачерпывает носком обуви землю, пинает ее прямо на табличку. - Ничего у тебя не вышло, ублюдок. Зря старался, время тратил. Сдох зря. Идем, Вера. Здесь все.

Он тушит сигарету о камень, бросает окурок тут же и направляется в сторону машины, приходится почти бежать, чтобы не отстать и не остаться здесь одной. В какой-то момент, на полпути, он все же вспоминает, что она позади, оборачивается и ждет. Лицо непроницаемо. Берет за руку, ведет за собой, помогая преодолевать препятствия.