Лучшие годы жизни (СИ) - Ветер Андрей. Страница 52
– Вы хотите сами ухаживать за ней? – девушка кивнула на Татьяну.
– Да. Сегодня мне нужно обязательно на работе показаться… Я сюда прямо с самолёта. А завтра я бы с утра пораньше пришёл…
– Вам надо к завотделением. Я же ничего не решаю…
Пришлось долго разговаривать с врачами, затем состоялся мучительный разговор в Центре с начальником отдела.
– Вениамин Петрович, – сказал я под конец, – сейчас из меня работник никудышный. Все мои мысли не на службе, а в больнице. Знаю, что не должен так говорить, но поймите правильно, у каждого человека есть личная жизнь. В настоящее время мне важнее жена, важнее всего остального.
Шеф угрюмо постучал карандашом о поверхность стола.
– Что ж, я согласен дать вам отпуск за свой счёт на неделю.
– Минимум на две! А потом я ещё возьму, если понадобится.
– Юрий Николаевич, вы же не врач. Вы не можете реально помочь жене ничем. Что даст ей ваше присутствие?
– Может, ей оно не даст ничего, но мне даст очень многое. Врачи не только ничего не гарантируют, но вообще внятно не говорят… Знаете, если Татьяна вдруг умрёт, я бы хотел находиться рядом, а не в Барселоне.
– Даже если ваше присутствие в Испании будет необходимо?
– Даже… Пусть это и звучит не патриотично.
– Что ж… Мы оба выразились предельно ясно, – шеф замолчал и некоторое время смотрел мне в глаза. – Мне импонирует ваша прямота. Лучше так, чем изображать послушного работника, а втихомолку делать по-своему… Не знаю, как бы я повёл себя в такой ситуации.
– Лучше, если такой ситуации ни у кого не будет. Больница – не самое удачное место для проверки собственных чувств.
– Ладно, ступайте. Я найду, кому пока перепоручить некоторые ваши дела. Занимайтесь женой, выхаживайте её, поднимайте на ноги. Мне нужен сотрудник, у которого дома всё в порядке… Знаете, люди, не способные думать о своих близких, не способны думать и о своей стране. В сущности, мы ведь работаем ради наших семей и друзей. Это и есть наша родина. Всё остальное – пустые слова. Странно, что раньше эта очевидная мысль не приходила в мне голову…
– Мне оформить заявление на отпуск?
– Не нужно. В случае чего я дозвонюсь вам. Надеюсь, пару часов в неделю вы сможете уделить интересам работы?
– Разумеется, Вениамин Петрович… Спасибо. Я очень признателен вам…
Я не предполагал, что ждало меня впереди, не размышлял об этом. Карьера в разведке могла закончиться крахом, и литература могла превратиться в ничто. Планов на будущее у меня не было. Будущее, в том смысле как его обычно представляют, перестало существовать. Осталось настоящее, сиюминутное, мгновенное. Осталось моё присутствие возле любимой женщины, всё остальное ушло в небытие, исчезло, распалось.
Впервые всё моё существо оказалось перед пропастью безвременья. Казалось, жизнь до моего появления в этой больничной палате принадлежала не мне, а кому-то другому. Кто-то утверждался, пробивался, доказывал себе и другим свою значимость, весомость, состоятельность. И это был не я. У меня не было прошлого. У меня было только бесконечное настоящее, секунды вытянулись в вечность, растащили пространство на части и выстроили вокруг меня невидимый постороннему глазу кокон. Кокон, где отсутствовало время, чувство, мысль, ожидание. Кокон, где я был с Таней как единое целое и вместе с тем мы были с ней двумя самостоятельными сущностями, исполнявшими таинственный ритуал познания самих себя через соприкосновение с безжизненностью…
Таня узнала меня лишь через несколько дней. До этого она воспринимала мои руки и голос так же, как постоянно воткнутую под кожу иглу от капельницы, безлично. Я был частью больничной палаты, одной из её обязательных деталей. Всё моё существо стремилось к одному – превратиться в некую силу, способную проникнуть в Таню и вернуть её к жизни. Моя голова была чиста, освобождена от рассуждений, ничто не заботило меня, не интересовало, кроме Татьяны. И вот она наконец посмотрела на меня осознанным взглядом. Перелом наступил.
– Где я? – Был её первый вопрос.
– В больнице.
– Почему?
– Захворала немного.
– А ты что делаешь тут?
– За компанию устроился сюда, – прошептал я ей на ухо.
– Понятно…
Она не поняла до конца, как оказалась в палате, и не отреагировала на мою шутку. Чёрные глаза её перебегали с предмета на предмет, ощупывали стены, шарили по потолку.
– Больница, – проговорила она. – Надо же! Я ведь никогда не болела.
– Тогда ты многое упустила в жизни, но не самое интересное.
– Да?
– Теперь навёрстываешь, – я погладил её по голове. – Ты не хочешь покушать?
– Нет…
По её лицу стало понятно, что она мучительно пыталась вспомнить события последних двух недель, но ей не удавалось.
– Знаешь, я видела какой-то золотой город, – с недоумением сказала она. – Я куда-то ездила… Нет, летала… Ты не знаешь, куда?
– Не представляю.
– Странно… Разве мы не вместе летали? Ты не помнишь эти золотые стены? До самого неба… И небо золотистое… И розовый на вкус воздух…
– Как это розовый на вкус? – Меня радовало, что она разговорилась.
– Ну, он был розовый… Не знаю, не могу объяснить… Разве ты сам не помнишь?
– Нет.
– И не помнишь, где я была? Не помнишь, что ты был со мной? Как странно. Там было так чудесно… Мне там столько всякого рассказали… Только я теперь ничего не помню, ровным счётом ничего…
Я опустился на корточки рядом с кроватью и провёл рукой по лицу Тани. Оно по-прежнему было болезненно опухшим, рыхлым.
– Ты вернулась, Танюха… Остальное – чепуха. С остальным мы справимся.
– А что со мной? Почему я больнице?
– Хрен его знает. Врачи разводят руками. Но лекарствами тебя пичкают на всю катушку. Лечат…
– Лечат?… – Её губы снова отяжелели, язык стал ворочаться труднее. – Милый, а ты откуда взялся? Разве ты не в Барселоне?
Я обрадовался, несмотря на то, что видел накатившую на неё усталость. Таня вспомнила всё. Реальность отслоилась от бредовых видений. Теперь я был уверен, что дело пойдёт на поправку.
– Тебе, наверное, скоро возвращаться туда? – спросила она.
– Нет, никуда я не поеду, пока ты не поднимешься.
– Правда? – её бледное лицо озарилось счастьем. – Погоди, а как же твоя работа?
– Всё в порядке. Забудь об этом.
– А книги? Ты привёз их? Ты выправил тексты?
Даже в таком состоянии она думала о моих книгах! Невозможно было поверить в это.
– Танюш, давай позже об этом. Для начала тебе надо немного прийти в себя.
– Да, – согласилась она и добавила: – устала, хочу спать.
– Вот и спи…
Наблюдавший её доктор пригласил меня в свой кабинет:
– Если честно, Юрий Николаевич, я не надеялся. Грешно говорить, но случалось в моей практике и такое, что приходилось виновато разводить руками. Лечишь, бывало, лечишь, а болезнь словно взбесилась, вытворяет что-то своё, ломает больного то в одном месте, то в другом. И никаких сил нет справиться с нею. Лекарства, Юрий Николаевич, иногда ведь ведут себя не так, как врачи предполагают. Сколько раз было, что медикаменты только хуже делали, губили больных… Признаюсь, глядя на вашу жену, я не надеялся. С её-то анализами жить ей оставалось недельку, не больше… У меня есть коллега, который ходит в церковь, свечи ставит за некоторых пациентов. Но я не верю в Бога, даже те немногие крохи суеверия, что когда-то ютились в моём сердце, и те растерял за долгие годы врачевания. Наука, знаете ли, держится всё-таки на фактах, а не на сказках. Но должен признать, что с чудесами я тоже сталкивался, редко, но сталкивался… Вот и ваша жена тоже… Кхм… Ну, что ж, очень рад, что оно так повернулось. Теперь у меня появилась надежда.
– Только надежда? – уточнил я.
– Пока только надежда. Говорить наверняка не осмелюсь. Не понимаю, что за случай такой. Диагноз-то на обе ноги хромает… Хотите чаю? Извините, что сразу не предложил.
– Нет, спасибо, – мне дьявольски хотелось водки.
Минуло два месяца, прежде чем Таню выписали и я привёз её к себе. Она была совсем слабенькой, утомлённой, но счастливой.