Лучшие годы жизни (СИ) - Ветер Андрей. Страница 53
– Как хорошо оказаться дома!
В тот же день нагрянули её родители, просидели у нас до позднего вечера. Таня уже уснула, перебравшись из гостиной в спальню, а её мать, как всегда элегантная и яркая, ворковала и ворковала, возбуждённая встречей, и лишь настойчивость Сергея Анатольевича заставила её подняться из-за стола.
– Люда, хватит! Сколько можно!
– И вправду, – спохватилась наконец она. – Ах, Юра, мне так трудно остановиться. Я вся переполнена чувствами, так рада, что всё обошлось.
Мне сразу вспомнились слова доктора: «Диагноз-то хромает. Чёрт его знает, что с вашей женой». Никто не знал, обошлось ли… Но о плохом думать не хотелось. Жизнь сделала такой огромный крюк, чтобы с помощью страшной болезни заставить нас с Татьяной пожить бок о бок, испив до дна из чаши любви и горечи, что думать мне вообще не хотелось. Я знал, что переживания за любимую женщину что-то кардинально изменили во мне, но никак не мог определить, что именно случилось, какие изменения произойдут в ближайшем времени…
Время возвратилось в мою жизнь. Я ощущал его плотную пульсацию, его настойчивое требование участвовать в каких-то делах; оно подталкивало в спину, наступало на пятки, рвалось вперёд. А я уже отвык от него. Мне как-то совсем не хотелось возвращаться в густую массу человеческого потока, где мои коллеги ни на мгновение не переставали сплетать паутину сложных шпионских махинаций. Мне не хотелось возвращаться и в мир литературы, где меня ждали новые персонажи и новые почитатели. Мир стал после пребывания в больнице предельно ясным. Отпала нужда копаться в собственной душе и отыскивать ответы на беспокойные вопросы. Вопросы исчезли. Но я этого еще не осознал.
Циферблат моей жизни снова закрутился, маятник часов громко зазвучал в голове, проталкивая вперёд секунды, минуты, часы…
Я стал ежедневно появляться в отделе, но от выезда за границу отказывался наотрез. Шеф понемногу начинал проявлять неудовольствие. Я понимал его, но оставить Таню одну не мог. Ни родители, ни прислуга, ни кто-либо иной меня не устраивали. Я хотел ухаживать за ней сам.
– Сейчас не могу уехать. Может, позже, Вениамин Петрович, – в который раз отговаривался я в кабинете начальника.
– Надо как-то форсировать эту ситуацию, Юрий Николаевич.
– Форсировать не буду. Боюсь, нить порвётся.
– Какая нить?
Этого я объяснить ему не мог. И не желал.
Я был убеждён, что без Тани моя жизнь не нужна была мне. Это было главное, что я вынес для себя из её болезни. Сейчас нас надёжно связывала нить, которая неминуемо лопнула бы, согласись я уехать в командировку. Я физически ощущал эту связь, радовался ей и вместе с тем боялся её.
«Мистика, – крутилось в моей голове, – мистика. Ну и пусть мистика. Не в том дело, как называть то, что в душе творится, а как с этим поступить…»
До середины лета я так ни разу не выехал из Москвы. Жизнь стала размеренной, на работе повеяло скукой, и я всё чаще торопился домой со службы. Мне хотелось чувствовать присутствие Тани ежесекундно, видеть и слышать её.
Понемногу я доделал две новые книги, сам неожиданно удивившись, когда увидел, что они завершены. Вместе с «Коричневым снегом» у меня теперь было три готовых романа, которые можно было отдавать в печать. Замаячил какой-то очередной замысел, на бумагу стали ложиться разрозненные сцены, завязывались узлы, повороты событий, которые мне ещё не были известны, но которые уже протаптывали дорожку общего сюжета.
Я всё больше отдавался литературе с головой и охладевал к службе. Чаще и чаще, сидя в у себя в кабинете, я откладывал документы и делал пометки для очередной книги. Снова пробудилось во мне состояние, о котором я успел забыть, – наслаждение от купания в словах, от увязывания их во фразы и складывания из них общей мозаики книги. Вернулось ко мне знакомое чувство приятного беспокойства – когда замысел ещё далёк от воплощения, но он уже даёт о себе знать, набухает, ворочается во мне, всей массой, ещё не сформировавшейся, но ясно осязаемой, как зародыш во чреве матери. Живое присутствие рождавшейся книга будоражило нервную систему, приносило охмеление, так любимое мною. Я глубже и глубже уходил в работу, забывая, как юности, о реальной действительности…
***
– Юрка, – тихонько позвала Таня.
– Что?
– А ты знаешь, что ты был мой первый мужчина?
– О чём ты говоришь? Ты же была замужем, когда мы с тобой сошлись.
– И всё же…
– Не понимаю, Тань, что ты имеешь в виду. Ты иносказательно?
– Видишь ли, мне было лет семнадцать, когда я увидела один очень странный сон.
– Какой сон?
– Ты пришёл ко мне и сказал, что должен скрыться. У тебя на лице была какая-то чёрная маска.
– Маска?
– Да, вроде чужого лица.
– Любопытно.
– Да, и ты сказал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь.
– Это уже совсем интересно. Не тот, за кого выдаю себя? Так ведь это о моей службе, о разведке!
– Может быть. Не знаю.
– Ты никогда не говорила, что обладаешь способностями предвидеть.
– А я никогда не помнила, что видела этот сон. Только что вдруг почему-то всплыло в голове… Но я-то не об этом, я не это вспомнила сначала.
– А что?
– Ты ушёл…
– В том сне?
– Да, ушёл, исчез, но я продолжала ощущать твоё присутствие. И ты овладел мной.
– Ты же говоришь, что я ушёл. Стало быть, ты не видела меня?
– Нет.
– Однако ты уверена, что это был я.
– Уверена. Я знаю это, чувствую это, помню это… Ты знаешь, это был настоящий сексуальный акт, а ведь я к тому времени ещё ни одного мужчины не знала, никаких сексуальных отношений не имела. И всё же я почему-то точно знала, что это именно и есть физическая любовь.
– Получается, что мы с тобой связаны очень давно? Дольше, чем на самом деле?
– Дольше, милый, значительно дольше. Мы связаны с тобой всю жизнь. И я очень рада этому. Пусть тебя всё время нет рядом, пусть я всё время зову тебя, но ведь я знаю, что ты есть.
Её история взволновала меня. В силу того, что моё воображение сильно развито, меня трудно чем-то удивить. Поэтому я всегда радуюсь, если в руки вдруг попадается книга, способная хоть чем-то привлечь внимание. Несмотря на мою главную работу, я привык то и дело окунаться в мир фантазий, создавать города, выстраивать там сюжеты, сплетать судьбы сочинённых мною людей, и редко отыскивается художник, способный насытить меня новыми цветами и мыслями. И вот Таня рассказала мне про свой удивительный сон. Рассказала скупо, однако даже в скомканном виде её сон проник мне в душу и разбередил её. Он оказался очень близок мне, реален, почти осязаем. Передо мной проявилась из синюшной темноты величественная фигура в маске, блеснула золотом рукоять клинка…
– Выходит, что мы связаны с тех пор, – проговорил я. – Всё было предначертано заранее.
– Заранее и навечно…
Неожиданно у меня заныло сердце. Я ушёл на кухню и заварил себе чаю.
Было воскресенье. Мы с Таней намеревались немного прогуляться по городу и заглянуть в недавно открывшуюся картинную галерею, которую основал один из наших знакомых. Но уже в двери нас остановил телефонный звонок.
– Может, ну его к чёрту? – сказал я.
– Ладно, подойди уж, – Таня махнула рукой.
Звонил Павел Костяков.
– Юра, привет. На с тобой ждёт шеф.
– Когда?
– Срочно.
– Твою мать! – сорвалось у меня. – Воскресенье же! Неужто заранее нельзя было предупредить?
– Юр, я тут ни при чём. Петрович велел тебе прозвониться и притащить в отдел. Извини, старик.
– Чего уж там!
Мне казалось, что я готов лопнуть от злости.
– Минут через сорок я за тобой заеду, – предупредил Костяков.
– ЧП? – Спросила Таня, когда я положил трубку.
– Понятия не имею…
– Что ж, мы долго жили вместе и тихо, – проговорила она задумчиво. – Похоже, пора возвращаться в былую колею…
– Не обижайся, что так вышло.
– Ты тут ни при чём…