Ритуальные грехи - Стюарт Энн. Страница 16

— Я с предложением мира, — как всегда, тихо сказал он. — А в виде подарка — свежемолотый кофе из Суматры.

Рэйчел застыла на месте.

— Он, должно быть, отравлен.

— Я принес две чашки. Умирать будем вместе.

— Это какой-то розыгрыш, верно? С вами, ребята, не соскучишься.

— Никакой это не розыгрыш, иначе вместо кофе я бы принес отравленный напиток «юпи». Могу я войти?

— Что же, ради кофе я готова рискнуть жизнью, — сказала Рэйчел, открывая дверь шире и впуская Кальвина в полутемную комнату.

Он молча подошел к маленькому столу, разлил ароматный кофе в чашки и вручил Рэйчел ее порцию. Он не принес собой ни молока, ни сахара, но Рэйчел предпочитала черный кофе без всяких добавок. Видимо, Люк и его соратники об этом знали.

Если в кофе и был яд, то она его не почувствовала, да это ее и не очень тревожило. Она села на узкую койку, скрестив ноги по-турецки, и стала наблюдать за безобидным с виду коротышкой.

Кальвин неспеша забрался на стул с прямой спинкой — единственное украшение комнаты — и устроился на нем, смирно сложив на коленях руки, ни дать ни взять — ребенок, приготовившийся получить нагоняй. Ладошки у него были маленькие, с короткими, похожими на обрубки, пальцами. Намотав на один из пальцев кудрявую прядь черных волос, он начал по-детски теребить ее.

— Наверное, ты пришел ко мне, чтобы извиниться за вчерашнее? — спросила Рэйчел, выпив половину кружки, пока Кальвин продолжал хранить упорное молчание. — Ты хочешь сказать, что не виноват в том, что меня чуть не убили, что ты предупреждал меня об Анжеле, но я тебя не послушалась, и что ты напрасно в первый же день отвел меня в столь опасное место.

Он поднял голову и посмотрел на девушку. Его почти черные глаза абсолютно ничего не выражали.

— Нет, — спокойно сказал он. — Я тебя подставил.

От неожиданности Рэйчел поперхнулась, и часть драгоценного кофе пролилась ей на колени. Она удивилась не тому, что он так поступил, а потому что легко сознался в содеянном.

— Что ты сделал?!

— Люк сказал, чтобы я исповедовался тебе в своих грехах и попросил прощения.

— А мне он сказал, что не верит в существование грехов, — усмехнулась Рэйчел, пытаясь стереть с джинсов пролитый кофе.

— О, он верит в грехи, уж будь уверена. Да иначе и быть не может — с его-то прошлым, — сказал Кальвин. — Просто он не хочет осуждать тех, кто следует его учению.

— Но тебя-то он осудил.

Кальвин спокойно встретил ее взгляд.

— Мое преступление заключается в том, что я хотел причинить тебе вред, подстроить обстоятельства таким образом, чтобы ты сама навлекла на себя неприятности. Что ты и сделала, не долго думая.

— Ты знал, что я выпущу Анжелу!

— Разумеется. Даже слепой увидит, что ты нарываешься на неприятности, ищешь любой повод, чтобы навредить Люку. Конечно, обвинения Анжелы просто смехотворны, но я решил, что ты все примешь за чистую монету. Так и вышло, — он смущенно улыбнулся, но улыбка не коснулась его черных глаз. — Кстати, как ты себя чувствуешь?

— На удивление, хорошо. Спасибо, — холодно ответила Рэйчел.

— Тобой занимались лучшие целители Люка, они молились за тебя всю ночь напролет. А еще он использовал свой… особенный дар, чтобы ускорить процесс выздоровления.

У нее в голове промелькнули обрывки воспоминаний о прикосновении его рук, они пронеслись быстро, словно стайка летучих мышей, и тут же исчезли.

— Как это мило, — пробормотала она.

— Вобщем, я хочу попросить у тебя прощение. Мне казалось, что ты представляешь угрозу для Люка, и я решил его защитить. Я забыл, что Люк не нуждается в защите. Он сам себе закон, и никто не может ему навредить.

— Ты испугался, что я могу узнать правду о том, что здесь творится на самом деле? — резко спросила она.

Но он и бровью не повел.

— Правда тебе не понравится. Ты ее не поймешь и не сможешь принять.

— А в чем заключается правда?

— В любви. В любви ко всему сущему, — проникновенно сказал Кальвин. Вот только если бы его глаза были не столь черны. Если бы он не был виноват в том, что она чуть не погибла, возможно, тогда Рэйчел и поверила бы коротышке. Да только она никогда не верила в любовь.

— Любовь к Анжеле? — ядовито спросила она. — Кстати, как она поживает? Все еще думает, что я исчадие ада? Или решила, что Люк все же посланник Божий, а я — его раба?

— О, Анжела нас покинула, — ответил Кальвин, соскочил со стула и направился к двери. Полуденный свет исчез, наполнив комнату сумрачной тенью, но Рэйчел не спешила зажечь масляную лампу, стоявшую возле кровати.

— Куда она девалась?

Кальвин помедлил в дверях, выражение его лица оставалось спокойным.

— Она умерла, — сказал он.

И закрыл за собой дверь.

По спине Рэйчел пробежал холодок. Она сидела в темной комнате и боялась шелохнуться. Анжела была здоровой, физически сильной женщиной — следы ее рук до сих пор оставались на шее Рэйчел, как и боль, причиненная этими руками. Она не могла умереть ни с того, ни с сего. Может, она покончила с собой после того, как Рэйчел совершила дурацкий поступок, выпустив ее из комнаты?

А, может, Анжелу убил кто-то другой, наказав за то, что она причинила вред Рэйчел? Или, наоборот, за то, что ее попытка не увенчалась успехом? Боже, кажется, она сама начинает сходить с ума, как бедная Анжела. Ну что за безумные мысли, безумные страхи лезут к ней в голову? И вообще, что здесь творится, черт побери? За всем этим океаном счастливых, улыбающихся лиц притаилась смерть, а Рэйчел даже не знала, кому можно верить. Кто заманил ее сюда с помощью письма, где говорилось об убийстве? Если его написала Анжела, то Рэйчел стала жертвой безумного бреда сумасшедшей, она только зря потеряла время, приехав в Санта Долорес с благородной миссией отомстить злодеям. Кроме того, ее жизни угрожала серьезная опасность.

Конечно, не со стороны завистного неудачника Кальвина. Люк Берделл — вот кто представлял реальную угрозу.

Ее снова охватил озноб, хотя в комнате было тепло. Ей нечего бояться, напомнила себе Рэйчел. Люк не может причинить ей вреда. Он не может заставить ее поверить в свою дурацкую религию — она хороша лишь для экзальтированных клерков, уставших от деловой суматохи Уолл-Стрит. Он отобрал у нее и мать, и деньги, а она все-таки выжила. Конечно, разозлилась, как сто чертей, но несмотря ни на что — выжила. И он был не властен над ее телом. Люк дал обет воздержания, а она вообще не нуждалась в сексе. Вобщем, из них двоих получилась идеальная парочка, усмехнулась Рэйчел.

Нужно запастись терпением. Она пробудет здесь еще несколько дней, чтобы найти того, кто написал злополучное письмо. Если за это время она не встретит никого, кроме сияющих от счастья Людей Люка, — что ж, тогда она сдастся. Может, это нужно было сделать давным-давно. Махнуть рукой на борьбу, распрощаться с законным наследством. И забыть о матери, которой у нее и так никогда не было.

Она бросила взгляд на часы. Они показывали пять часов вечера, время, когда должно было состояться второе занятие из курса ознакомления с путями Людей Люка. Она отстала на один день, но Рэйчел почему-то казалось, что она многое узнала об этих путях Люка вчера вечером, когда лежала в громадной дымной комнате, слушая звуки флейты и вторящие им песнопения. И еще там был Люк, сидевший ближе, чем следовало. Эх, если бы ей удалось припомнить хоть что-нибудь еще!

Но ведь она может спросить Люка. Скорее всего, он промолчит или улыбнется своей кроткой улыбкой, которая вызывала у Рэйчел желание хорошенько врезать ему по зубам. За всю свою жизнь она не ударила ни одной живой души. Ударить — означало к кому-то прикоснуться, и ради чего? Нет, овчинка определенно не стоила выделки.

Вот если бы они оказались наедине, возможно, тогда Люк сболтнул бы что-нибудь лишнее. С ней он вел себя по-другому, от сдержанного спокойствия, которым он одаривал свою паству, не оставалось и следа. Рэйчел собиралась воспользоваться этим различием в полной мере. Нужно было заставить его оступиться. И тогда она дала бы проходимцу хорошего пинка, пускай катится прямо в пропасть!