Космос. Марс (СИ) - Андреев Никита Александрович. Страница 45

— Границы в головах при рождении закладываются, — парировал Покровский. — Только так нации выживают, мой друг.

— И начинаются войны.

— Войны будут всегда. Пока есть те, кто готов умирать по чужому приказу, — Покровский отдал честь невидимому командиру.

Молчанов кивнул и протянул Покровскому собранный прибор.

— Все вроде крепко, — ответил Покровский, повертев его.

— Можно вопрос? — спросил Молчанов.

Покровский кивнул, не раздумывая.

— Почему ты не обнародовал записи перемещений?

— Из—за того, что ты проголосовал за себя? — переспросил Покровский. Молчанов кивнул. — Ты так и не понял ничего, летописец. Я здесь чтобы обеспечить безопасность миссии. Не больше и не меньше.

Они помолчали.

— Ты умнее чем я думал, летописец. И да, я знаю, что тебе не нравиться это прозвище. У меня тоже есть слабости.

Покровский и Молчанов собрали новую “буханку”. Покровский поставил ее на место предыдущей и привинтил крышку. Когда он закончил то потянулся и сделал несколько кувырков назад. Осмотрев реактор, он развел руки в стороны и произнес:

— Ну что ж — шах.

Молчанов приблизился.

— В шахматах все в руках игрока до последнего хода.

— Тогда может док прав? — спросил Покровский. — Нам нужна дамка.

Через два дня командир Стивенсон принял решение запустить реактор. Он сообщил об этом на вечернем сборе. ЦУП поддержал. Покровский отправился в реакторный готовить ручной запуск. Молчанов решил остаться с Накой.

“Перед запуском отключаться все системы”, — пояснял Покровский по рации. —” Нужно будет перераспределить энергию. Если услышите толчок и загорится свет, считайте, что нам удалось. Если толчок будет слишком сильный, а свет яркий, как утреннее солнце, ну что ж, не переживайте. Вы даже не успеете ничего понять.

Командир Стивенсон пожелал удачи экипажу. Он был как всегда сдержан и не сказал ни одного лишнего слова.

Корабль погрузился в тяжелую тишину.

Молчанов закрыл глаза и сжал руку Наки. Почему—то он вспомнил о карцикулах, которые остались в лаборатории. Ему стало невыносимо жалко погибшие экземпляры. В любом случае, лучше уж его жизнь. Нужно думать о себе, а об этом он вспоминал последнее время все реже. Слишком много осталось нерешенных дел, слишком много...

Внезапно заиграла громкая музыка. Молчанов вздрогнул. Через мелодичный звон электрогитары, солист голосом молодого командира Стивенсона пел о хрюшках на молочной ферме, которые всегда слишком голодны. Затем хором вся группа хрюкала в микрофон, попрошайничая лакомые остатки индейки с праздничного стола у хозяйки миссис Пибблз с дряхлой, как желе задницей.

Молчанов расхохотался. Смеялись доктор Пател и Стивенсон. Смех усиливался микрофонами, затем вновь попадал в колонки и снова усиливался. Казалось, что смеется целый стадион.

“Не смог удержаться. Хрю—Хрю, миссис Пиблз”, — проговорил Покровский.

Корабль еще громче взорвался смехом.

“Ну все, достаточно. Теперь можно начинать”, — сказал Стивенсон, когда все затихли.

“Приступаю к запуску”, — сказал Покровский.

Нака пошевелила рукой. Молчанов решил, что ему почудилось, но затем движение повторилось. Ее пульс начал расти, дернулись лицевые мышцы, зашевелились губы.

— Нака! Ты слышишь меня?

Она открыла слипшиеся глаза, затем закрыла, потом снова открыла и застонала.

— Я здесь, не бойся, — сказал Молчанов, поглаживая ее по голове.

Она что—то шептала. Молчанов приблизился. Она говорила на японском.

— Я не понимаю. Это я, Андрей.

Ее затрясло. Молчанов положил руку ей под голову. Красное пятно пропитало повязку вокруг головы. Он потянулся к шприцу, чтобы ввести ей успокоительное.

— Не делайте... — прошептала она.

— Не делать что?

— Не делайте. Нельзя делать. Нельзя. Нельзя.

В этот момент все вокруг отключилось. Молчанов беспомощно зажал кнопку рации:

— Меня слышит кто—нибудь? Ваня! Командир!

Рация не работала. Только тьма и тишина. Вакуум.

— Боже мой! — воскликнул Молчанов.

Он схватил фонарь, оттолкнулся ногами и пулей полетел к выходу. По пути он кричал имена командира и Покровского. Никто не отзывался. Молчанов бился головой и боками о стены, выступы, сносил приборы. С ором он влетел в реакторный модуль и вдруг ему в лицо вспыхнула яркая вспышка, подул горячий воздух. Молчанов потерял ориентацию. Если бы не Покровский, свативший его за плечи, он бы расшиб голову о стальную поверхность реактора.

В глазах рябило. Покровский хлопнул в ладоши прямо перед его лицом. В голове словно взорвалась бомба.

— Летописец, ты что разорался!

Следом в модуль влетел Стивенсон, за ним доктор Пател.

— Иван, выключи фонарь, — сказал Стивенсон, щурясь.

Покровский отключил фонарь, служащий ему еще и обогревателем. В лицо подул отрезвляющий холодок.

— Андрей, ты слышишь меня? — спросил Стивенсон.

— Нака, она очнулась.

— И что? — возмутился Покровский. — Я готов к запуску.

— Она сказала не делать этого. Сказала нельзя, — Молчанова все еще мучила отдышка.

Покровский посмотрел на Стивенсона выжидающе. Тот задумчиво косился на реактор.

— Пока отбой, — сказал командир Стивенсон. — Хочу с ней поговорить.

ГЛАВА 9

Телеметрия. Прайм—1479

Атмосферное давление: 102 Кпа

Температура внутри: 22,1 С

Температура снаружи (датчик солнечный): 83 С

Температура снаружи (датчик теневой): —221 С

Курс: 3.2

Пройденное расстояние, км: 121 596 148

Задержка связи (сек): 403

Скорость км\с — 25,3

***

Со всего мира приходили видеосообщения. Президенты и премьеры, звезды Сети и обычные люди поздравляли экипаж с успешным запуском реактора и продолжением спасательной миссии.

Нака вела себя как стойкий боец, проводя по много часов за работой, словно и не было за ее спиной взрыва, тяжелых травм и нескольких недель комы. Молчанов носился за ней по пятам, по десять раз на дню опрашивал о самочувствии, записывал ее показатели здоровья, делал рентгеновские снимки. Каждый вечер он отправлял отчет Омару Дюпре, который только и разводил руками. Отек спадал, Нака с каждым днем хорошела на глазах.

Произошло долгожданное и волнительное событие — Молчанов получил доступ в свою лабораторию. Он пообещал себе восстановить популяцию погибших растений, а, чтобы не тратить время зря, перенес спальный мешок из каюты в лабораторию, и пока не сомкнутся глаза работал на износ.

— Лучше? — спросила Нака, задирая глаза и пытаясь оглядеть собственную рану.

Они расположились в жилом модуле - в закутке между каютами. Днем здесь было тихо, освещение оставляло желать лучшего, но все же условия были приятней чем в лаборатории, где влажность просто зашкаливала. В лабораторию доктора Патела они решили больше не соваться.

— Выглядит замечательно, — сказал Молчанов, обработав рану, — Думаю, мы снимем швы раньше.

Нака потрогала правую сторону головы, где аккуратно зачесаны за ухо черные густые волосы. На левой они отсутствовали от лба и выше, почти до теменной области. Молчанов сбрил их после взрыва для доступа к ране.

— Они отрастут. Не переживай.

— Ты уверен?

— Еще будешь вспоминать как было удобно, когда не нужно плести косы.

— Что есть косы?

Молчанов наклонился чтобы ответить. От волос Наки исходил приятный телесный аромат.

— В России девушки с древности заплетали волосы тремя прядями. Одну на другую, третью сверху и так по кругу. Это называлось косами.

Она подняла голову. Их лица оказались в нескольких сантиметров друг от друга.

— Ты покажешь как делать косы?

Молчанову стало не по себе от ее прямого взгляда. Ее сбивчивое, но уверенное дыхание ощущалось у него на коже.

— Конечно. Я научу.

Она улыбнулась. Молчанов закрепил новую повязку, положил ей руки на плечи и по—дружески похлопал.

— Ну все, готово.