Желания боги услышали гибельные... (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 13

— А кого бы вы хотели послушать, Джустиниани?

Тот не затруднился с ответом.

— Я недавно купил библиотеку мессира Альдобрандини. В 13-м томе «Gr. Lat. Conc.» опубликован акт унии между греческой и римской церквями тысяча четыреста тридцать девятого года, он напечатан под редакцией Амброджо Траверсари, магистра камальдулов и легата папы Евгения IV на базельском и ферраро-флорентийском соборах. Да вот беда, лист с названием потерян. Нельзя ли вызвать дух Траверсари да узнать его? — Винченцо на самом деле просто издевался, прекрасно зная название акта.

Пока он говорил, к Елене успела подойти Катерина, и теперь обе девицы, не сговариваясь, захихикали. Донна Поланти, переглянувшись с медиумами, поморщилась.

— Бог мой, Винченцо, ну откуда духам знать такие сложности?

— Стало быть, духи знают не больше медиумов? — деланно удивился Джустиниани.

— Вы зря смеётесь. Да, скептики часто утверждают, что спириты вызывают не духов, а собственные воспоминания. Однако это вздор: на нужные вопросы духи всегда дадут ответ. Но, может, вас интересует что-то важное?

— Ну… — Винченцо снова сделал вид, что задумался, — наверное, глупо и спрашивать о труде «Rime spirituali sopra salmi» Сципиона Аммирато? «Tractatus contra articulos inventos ad diffamandum Bonifacium VIII» Августина Анконского духи тоже, наверное, не читали? Жаль… — Он виновато развёл руками. — Но тогда, может, вызвать дух Парацельса? У меня к нему пара вопросов, в частности, о солях ртути.

Однако его предложение опять не поддержали, все решили вызвать дух Никколо Макиавелли. Последний не замедлил появиться, оповестив о себе постукиванием, которого, впрочем, никто, кроме мессира Чиньоло, не слышал. Сам маркиз сказал, что видит дух в виде призрачного мерцающего облака. Все уважительно промолчали, лишь на лице мессира Пинелло-Лючиани появилось скептическое выражение. Духа, как водится, загнали под блюдце, и спросили, готов ли он общаться с ними? Блюдце в ответ ходило по кругу, указывая риской на определённые буквы, Чиньоло трактовал ответы и твердил, что для медиума самое главное — расковать стихию разума и не поддаться действию слепых сил. «Давайте чувству свободу, но держите его в узде!» — то и дело повторял маркиз несколько противоречивую, на взгляд Джустиниани, формулу спиритического искусства.

Супруга графа Массерано сидела рядом с Убальдини и что-то время от времени шептала ему на ухо, касаясь коленом его ноги, при этом — не спуская глаз с самого Джустиниани и откровенно раздражая Винченцо. Сам Массерано сидел неподалёку от спиритического стола и что-то читал. Он, безусловно, видел заигрывания супруги с Убальдини, но это, видимо, мало его заботило. Елена и Катарина посмеивались и сопровождали сеанс ехидными замечаниями, но Винченцо заметил, что Джованна за столом очень серьёзна и сосредоточена. Элизео ди Чиньоло, стоя у входа, в упор смотрел на него самого, и взгляд его был теперь несколько озадаченным.

— Некоторые просто помешаны на этом, — сказала Катарина, — вы тоже считаете спиритов ненормальными?

— Мой приятель-медик рассматривает склонность к магии как симптом душевного заболевания, но я далёк от таких оценок, — рассудительно заметил Джустиниани. В болтовне за спиритическим столом и задаваемых вопросах, по его мнению, проступила лишь суетность собравшихся, но он, будучи человеком светским, не счёл нужным говорить об этом. Однако его удивило, что мессир Нардолини, человек с очень умными глазами, задавал духу удивительно пустые вопросы, а мессир Пинелло-Лючиани не нашёл ничего умнее, как спросить Никколо Макиавелли о загробной участи своей бабки. Что за представление здесь разыгрывают?

В соседней зале уже накрыли ужин, и после прощания с духом Макиавелли все направились туда. Донна Поланти не могла простить Винченцо его скепсиса и надменно назвала людей, не признающих магии, «близорукими рационалистами»:

— Только близорукие рационалисты отвергают существование магии, — хмыкнула она на весь зал. — Даже наука не отрицает вещей, выходящих за пределы чувств. В сфере магии происходят необъяснимые вещи, вы же не будете отрицать этого? — не отставала герцогиня от Джустиниани.

— Не буду, — обречённо кивнул Винченцо. — Магия, соглашусь, являет собой не плод фантазии, но бездну помрачённого ума, а помрачённый ум способен порождать самые необъяснимые вещи, с чем тут спорить-то? — Винченцо начал надоедать этот нелепый разговор.

Донна Поланти недовольно хмыкнула, и тема была оставлена.

За ужином перемалывались привычные сплетни, донна Гизелла рассказала о своем успехе на прошлом заезде на ипподроме, когда она поставила на аутсайдера и после падения фаворита выиграла сорок луидоров, причём, повествуя об этом, герцогиня зашлась диким смехом, от которого у неё жутковато содрогалась нижняя часть подбородка. Потом все обсудили новую интрижку графа Боминако с леди Ривз, женой английского посланника. Винченцо вдруг показалось, что семи минувших лет не было вообще, и он только вчера слышал всё те же ехидные подтрунивания и злые насмешки. Бывшие его дружки — Берризи, Рокальмуто и Убальдини лениво обсуждали рассказанную сплетню, Андреа Пинелло-Лючиани и Альбино Нардолини улыбались всякий раз, как он обращался к ним, маркиз ди Чиньоло настойчиво приглашал его на вечеринку в будущую среду, девицы сидели вместе и тихо перешёптывались. Джустиниани внимательно следил за Джованной, пытаясь понять, кому она отдаёт предпочтение. Неужели её пленил Умберто?

Винченцо слишком хорошо знал его, чтобы радоваться этому.

Тут, однако, с ним произошло нечто странное. Он совсем мало пил, но неожиданно почувствовал себя опьяневшим. Стол поплыл в глазах, пламя свечей расползлось пятнами, чуть стеснилось дыхание. В ушах зазвенело, потом на миг всё стихло, стол словно отодвинулся, превратившись в загрунтованный холст, и Винченцо увидел жуткую картину, которая возникала перед глазами, словно рисуемая лихорадочными мазками чудовищной кисти сумасшедшего живописца. Скатерть превратилась в антиминс, на котором происходило невиданное в своей мерзости действо: там корчилась и змеилась комическая вакханалия вихляющихся полуистлевших женских скелетов в распущенных юбках и похотливых мужских скелетов в расстёгнутых штанах. Все они свивались в угаре Содома и Гоморры и казались видением терзаемого яростной похотью могильщика. Действо развёртывалось, блудные акты чередовались с безумной быстротой, казалось, Винченцо видел ожившую картину, и одновременно — овладевающее мозгом художника ужасающее безумие. Потом скелеты стали одеваться плотью, дебелой и рыхлой, продолжая своё распутство, но теперь он узнавал этих людей: Гизеллу Поланти и Марию Леркари, Альбино Нардолини и Рафаэлло Рокальмуто, Глорию Монтекорато и Ипполиту Массерано, потом возник Пинелло-Лючиани, почему-то в образе дьявола. Его руки возбуждённо жестикулировали, локти же оставались неподвижными, как у паралитика. Убальдини и Берризи с длинными, остро отточенными когтями, смотрели на него глазами убийц, видел он и какого-то безусловно знакомого человека, чьё имя, однако, не мог вспомнить, и какую-то странную девицу с безумными глазами, — и всё свивалось, выло и стонало истерическим и распутным наслаждением.

— Винченцо, что с вами?

Свет померк, Джустиниани сжал зубы и вонзил ногти в ладони, пытаясь совладать с собой. В глазах медленно рассеялась мгла, Винченцо поднял голову. Оказалось, он всё так же сидел за столом, по левую руку от него стояла Мария Леркари. На лисьем лице её милости читались страх и нездоровое любопытство. Справа за столом в него чёрными глазами впилась донна Поланти.

— Вам дурно, Джустиниани? Вы так бледны…

Винченцо вздохнул полной грудью и незаметно огляделся. Ужин заканчивался, подавали десерт. Пинелло-Лючиани на другом углу стола привстал, Альбино Нардолини смотрел на него с лёгким беспокойством и нескрываемым любопытством. Сам Джустиниани заметил своё отражение в серебряной вазе и тоже подивился своей меловой, даже синюшной бледности. Он медленно проговорил: