Третье пришествие. Звери Земли - Точинов Виктор Павлович. Страница 9

Изымать «попрыгунчики» я отправился в компании отца, сталкера Максима Панова, и Андрея с Леной – четы аномалов, занимавшихся домашним обучением Маришки и Ани. По счастью, рейд в Новую Голландию прошел бескровно, никто всерьез не пострадал, кроме двух громадных броневых дверей: одна прикрывала непосредственно хранилище, другая – вход в туннель, выводивший далеко за пределы острова.

О существовании туннеля нам поведал сам начальник Вивария Илья Эбенштейн по прозвищу Эйнштейн. Он явился на переговоры, когда мы, захватив «попрыгунчики», размышляли, как пробиться с ними из хранилища. А охрана, хранилище обложившая, размышляла, как будет нас оттуда выкуривать. По ходу переговоров мне очень хотелось пристрелить Эйнштейна, но я кое-как сдержался. В результате наша группа убралась с острова по туннелю, а на выходе из него получила пополнение: Наталью-Горгону (женой я ее больше не считал, но отказать в праве отправиться за нашими дочерями не смог) и Леденца, командира сталкеров Вивария, нанятого Горгоной в качестве весьма высокооплачиваемого наемника.

Третьей присоединившейся стала Жужа, восьмилетняя «дикая» аномалка Зоны. По части аномальных способностей эта девчонка если и уступала моим дочерям, то по меньшей мере играла с ними в одной лиге…

Местом для встречи и обмена Плащ выбрал Садовую улицу возле Апраксина двора, почти в самом центре Зоны.

На пути туда с нашей «великолепной семеркой» происходили самые разные приключения, в частности, мне довелось побывать в легендарном здании-призраке, в Красном Замке, и свести знакомство с его обитателями, в частности с мутантом по прозвищу Безумный Шляпник – именно под его своеобразной опекой Жужа стала тем, кем стала.

По дороге мы с Жужей не просто сдружились – сроднились, и под конец я начал считать Жужу третьей своей дочкой.

Потом был обмен… Представителем Плаща выступала Марианна Купер, аномалка с суггестивными и телепатическими способностями чрезвычайной силы. Дело было на мази, я уже видел близняшек, подходивших в тумане к месту нашего с Марианной разговора… Все изгадил майор Бабурин по прозвищу Бабуин, курировавший Виварий от ЦАЯ и заявившийся на Садовую с большим отрядом спецназовцев-«каракалов» с целью захвата или уничтожения Плаща, а на участь моих девчонок плевать хотевшего.

Началась битва всех против всех, с использованием как обычного оружия, так и аномальных способностей. Причем Андрей и Лена оказались предателями, ударили в спину нашему отряду.

В ходе побоища я сумел-таки поговорить с Плащом лицом к лицу и получил заверения, что слово он сдержал: девочкам никто не мешает вернуться к отцу, кроме отморозков Бабуина, открывших шквальный огонь… После того я подобрался к дочерям совсем близко – их никто не охранял и не сторожил, но… Ко мне они не вернулись. Как я понял, подлец Плащ все же обманул и сумел капитально промыть им мозги. Слабо утешало лишь одно: «попрыгунчики» ублюдку не достались, они хранились перед обменом у моего папаши, и тот сумел их не то вынести из боя, не то спрятать, я толком не понял, связь была паршивая и оборвалась на полуслове.

Кончилось сражение тем, что малышка Жужа в диком, непредставимом выплеске аномальной энергии буквально сровняла с землей десяток зданий вдоль Садовой, на крышах и чердаках которых засели бойцы Бабуина. После чего сама погибла от предательских выстрелов сталкера Леденца – ему она доверяла, считала за друга и соратника. Мало того, гнида Леденец вырезал у еще живой, умиравшей Жужи ее уникальные глаза, прельстившись наградой, обещанной за них в НИИ им. Менеладзе. (Именно этим «биологическим экспонатом» Авдотья фон Лихтенгаузен пыталась пробудить мою спящую память.)

Леденца я убил крайне мучительным способом. И убил бы еще раз, подвернись вдруг такая оказия… Но и сам к тому времени был при последнем издыхании – упал и отключился.

А очнулся уже в госпитале – веселый, беззаботный, клеящий медсестричек и ничего не помнящий о событиях последних дней…

– Не сходится что-то у тебя, Авдотья. Не срастается. Не вытанцовывается… – уныло говорил я.

Мы вновь сидим рядом. Уже не за столиком, с ним случилось нехорошее, и столиком он быть перестал. Устроились мы рядышком на туго надутом матрасе, тому удары кулаков и ног съехавшего с катушек Питера Пэна нипочем. А пустить в ход зубы я не догадался, по счастью.

Сейчас я в порядке… Почти. Об убранстве гаража этого не скажешь. Хозяин, вернувшись из своей деревни, неприятно удивится. Имущество Авдотьи тоже пострадало, и не только столик. На стульях теперь не посидишь, на плитке ничего не сготовишь.

Удивительно, но посреди разгрома и раздрая стоит целенький и новенький биотуалет. Подозреваю, что в обезумевшем мозгу сохранился-таки крохотный, микроскопический уголок здравого сознания. Сохранился, оценил все ароматные последствия данного конкретного акта вандализма – и направил разрушительный порыв на что-то иное…

Рука зампомеда и доктора медицинских наук обнимает меня за плечи – или, что точнее, пытается обнять, плечищи у меня о-го-го. Не каждый доктор так плотно общается с пациентом, но никакого эротического подтекста в этой позе нет: словно любящая мать утешает сына… Хотя по возрасту Авдотья годится мне лишь в старшие сестры.

Похоже, тело и мозг Питера Пэна решили, что будут дежурить посменно, на манер медсестричек Полины и Люси. Не так давно мозг отключился, позволив телу ломать и крушить. Теперь же мышцы отдыхают, а извилины лихорадочно трудятся, пытаются придумать какую-то защиту от вываленной груды информации, осознавать которую невыносимо, найти в ней нестыковки, противоречия и радостно объявить все вновь обретенные воспоминания фальшивкой, не пойми зачем засунутой в голову Авдотьей…

Я же, Питер Пэн, хозяин и тела, и мозга, наблюдаю за потугами моего серого вещества несколько со стороны, с любопытством, но без особой веры в успех… Скажите, доктор Лихтенгаузен, это и в самом деле шизофрения?

– Не сходится что-то у тебя, Авдотья, – говорю я. – Не срастается. Не вытанцовывается…

– Объясни. – Голос у нее безмерно усталый, намаялась со мной, непутевым.

– Смотри, что получается: допустим, есть методы, позволяющие обнулить память таким, как я, – она о них узнала и научилась использовать. Но почему тогда меня в госпитале сторожили целых три лба, не считая штатной охраны? Именно сторожили, а не охраняли от угрозы извне… Меня – безопасного, ничего не помнящего и свято уверенного, что всего лишь схлопотал приступ от переутомления?

Авдотья задумчиво смотрит на мой профиль, потом на емкость с глазами Жужи (контейнер небьющийся и лишь оттого уцелел) – и не спешит ответить.

Мое скептичное альтер-эго чует слабину и развивает наступление:

– И я недаром сказал: «Допустим, есть методы». Допущение крайне шаткое… Горгона в свое время из кожи вон лезла, пытаясь забраться мне в голову, взять под контроль. И обломалась. Нет у нее методов против Питера Пэна! Как же она сумела этак препарировать мои воспоминания, а?

Авдотья вновь не отвечает. Снимает руку с моего плеча. Достает пачку сигарет.

«Да я ведь тоже курю!» – рапортует обновленная память. Эх, как раз вот этот факт, в виде исключения, госпожа полковница могла бы и оставить в тумане забвения…

Не помнил – и не хотелось. А теперь увидел пачку и готов сменять десять лет жизни на пару затяжек.

– Угостишь? – Угощает, не подозревая, что только что могла задешево получить изрядный кусок жизни Питера Пэна. – А-а-а, ментоловые… Ненавижу.

– Оторви фильтр.

Отрываю, прикуриваю от ее зажигалки. Некоторое время молча и сосредоточенно дымим, стряхивая пепел на пол. После всего, что здесь произошло, заботиться о чистоте и порядке смысла нет.

Потом Авдотья говорит:

– На твой второй вопрос, Петя, ответить проще. Другим вопросом: а ты сам-то остался на том же уровне аномальных способностей, что и десять лет назад?

– Я-то нет, но… Видишь ли, я развивал то, что у меня уже было. Если у тебя изначально нет рук, бицепсы не накачаешь – хоть ты умри в тренажерном зале, хоть анаболиками и стероидами завтракай, обедай и ужинай. Так?