Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич. Страница 40

Дом, который дед с бабкой занимали тогда вместе с дядей Гошей, был слишком велик для них троих — одних комнат там было восемь, словно он существовал на "вырост", в расчете на большую семью из нескольких поколений, которой так и не получилось.

В один из первых дней они наводили порядок в комнате, которая была папиной, когда тот был еще подростком (лет до двадцати, пока не женился и не ушел в отдельный дом), а с тех пор использовалась лишь как чулан и склад для разного барахла.

Сашка пошел в комнату к бабушке, чтоб узнать, куда девать большую коробку, в которой пылились старые вещи — украшения и сувениры — к которым никто не притрагивался уже много лет.

Бабушка Алиса пряла в это время пряжу, не закрыв против обыкновения дверь. Когда она повернулась, в первую секунду Сашке показалось, что старушка не видит или не узнает его, а смотрит сквозь. Но нет, ее взгляд был все же устремлен на него. Только глаза ее были нездешними, полными чуждого и странного покоя. А через пару мгновений безмолвия она заговорила. И ее голос напомнил ему то, как говорит дядя Гоша. Будто нечто, может, и совсем не злое, но бесконечно непохожее на человека, натянуло человеческую кожу и одежду, совсем как Серый Волк из сказки.

«Бабушка Алиса…» — начал было он.

«Ты что, мальчик? — она подняла на него свой взгляд поверх очков. — Разве не видишь, что я занята? И я не Алиса… я Нона. Я парка и я плету свою нить».

Сашка тогда думал, что «парка» — это только теплая куртка.

Сидя возле прялки, бабушка наматывала нить на веретено своими старческими пальцами. Два готовых клубка лежали у ее ног. С такими любят играть кошки, подумалось Сашке. Вот только ни одна кошка не рискнула бы приблизиться к бабушке, когда она в таком состоянии. Кошки это чувствуют лучше людей.

«Я Нона, — повторила она и взяла спицы. — А иногда — Децима, — она отложила спицы и взяла ножницы. — И Морта тоже я. Захочу — обрежу. Захочу — запутаю. Но мне пока больше нравится держать эти нити в руках. Как думаешь, которая из них твоя?»

Сашка посмотрел повнимательнее. Нитки было легко спутать, потому что были они только одного цвета — молочно-белого. Их еще надо было окрасить — подержать в чане с красителем, например, с луковой шелухой, которой на пасху яйки красят (в бога они не верили, но яйки красили). Но это чтоб деткам вязать. Взрослым сгодились бы и рукавицы белесого цвета. Шерсть в кудели была овечья. Хотя в ходу была и собачачья — из нее делали не только пояса от ремантизма, но и рукавицы, и носки, те получались теплыми и мягкими. Но этой шерсти хватало только для детских вещей.

Сашка тогда испугался не на шутку. Выйдя из комнаты («мне в туалет надо»), он вернулся к бабушке только через полчаса. Она как ни в чем не бывало вязала варежки и улыбнулась ему. А когда Сашка прочитал в энциклопедии, кто такие Нона, Децима и Морта, кто такая парка… то испугался еще сильнее.

Но если не вспоминать эпизод, наполнивший его тревогой, в целом то были счастливые недели. Бабушка раньше, пока на нее не накатывало «это», была очень заботлива и щедра на подарки и сладости, хоть и вспыльчива как порох, а дед — совсем не по-мужицки внимателен и добр, только иногда бывал очень зануден со своими философическими разговорами.

«Жизнь — это такая штука, внучек… Ты словно идешь на нее в атаку без единого патрона. И... нет, не побеждаешь, конечно. Победа тут не предусмотрена. Но отбиваешь плацдарм для завтрашнего дня. А если не идти, забиться в уголок… то и зачахнешь там, и никто не заметит. Сметут в совок и выбросят в мусор», — такие разговоры старый Александр Данилов заводил примерно каждый второй день.

Или такие: «Запомни, внучок. Жизнь есть огромная неупиваемая чаша скорби и страдания. Иногда кажется, что осушил ты ее до дна, но в ней всегда оказывается новая порция. Она — как волшебный горшочек из сказки».

Или подобные: «Жизнь пройти — как поле перейти. Минное. Никогда не знаешь, какую гадость она преподнесет тебе завтра и чем расплатишься за беспечность. Самые болезненные «подарки» она приберегает к тем моментам, когда ты ничего плохого не ждешь и раскрываешься, как неопытный боксер — и тогда она бьет тебя хуком справа. Наповал».

Сказать по правде, Сашка не очень понимал его. Какая еще скорбь? Может, когда он сам станет таким же дряхлым, то поймет. Но пока это казалось неправильным. Потеряв мать, Сашка хорошо представлял себе, что такое боль. Но в основном эта боль жила где-то в глубине и не трогала его, и время его было наполнено играми и познанием мира. Иногда и работой, но гораздо реже.

Куда больше ему нравилось, когда дед был в хорошем настроении и рассказывал про события и деятелей далекого прошлого, причем не просто повествуя, а постоянно требуя, чтобы Младший высказывал свое мнение по каждому вопросу. «А скажи-ка мне, что привело к образованию централизованного государства на Руси?». «А ну-ка, за кого бы ты был, за белых или за красных?». «Какова роль Сталина в истории?». «И почему орда так легко покорила русские княжества?». И многое другое.

Когда Младший закончил с варениками, отец уже надел куртку и собирался выйти в сени. Но, вспомнив о каком-то деле, Андрей Данилов вернулся и прошел в комнату прямо в сапогах. Он всегда так делал, когда задумывался о чем-то сложном. Если бы это видели дед или бабка, они бы ворчали, хотя сапоги были не грязные и следов не оставляли.

— Не хочешь сидеть без дела? А ты молоток, — отец похлопал его по плечу. — Что ж, есть для тебя задание. Даже два. Видел, какой тыквер лежат в сенях? Аккурат для Холлуина, ха… Жрать его никто не хочет, надоели они всем хуже кабачков, но не оставлять же гнить! Тетка Оксана говорила, что заберет, но у нее ремантизм разыгрался. Отнеси ей этот чудо-овощ, у нее семья большая, каши наделают для прощального вечера. Потом собери капусту. Это тебе разминка. А потом ждет тебя дело важное, секретное. Так что не тяни.

В сенях Сашка обулся. Для грязной работы он надевал обычно галоши или резиновые сапоги, но сейчас в этом необходимости не было, поэтому он натянул новые ботинки и аккуратно зашнуровал. Пахло здесь приятно — с потолка свешивались пучки трав. Тут же сохли нанизанные на толстые нитки грибы-маслята.

С тыквером Сашка управился быстро, хоть тот и весил тонну. Взвалил на тачку и быстро докатил до домика соседей Зенковых. Был он хоть и худым, но жилистым и крепким.

Капусту, кочаны которой сиротливо теснились на пустом огороде, он убирал, перерубая кочерыжки ловким ударом топорика, на бегу, представляя себе, что рубит головы врагам. Не прошло и десяти минут, как овощи были упакованы в мешки из плотного полуэтилена. В другое время Сашка потратил бы на такое дело вдвое больше времени, постоянно отвлекаясь — например, представляя, как раньше по небу самолеты летали. Но сейчас чувствовал, что тянуть не надо. Отец не шутил насчет секретного дела.

Когда все заняты сборами, каждая пара рук на счету.

«Как приятно делать полезные вещи», — подумал он, вытирая руки тряпкой, когда услышал знакомые шаги.

— А ты молодец, — отец поглядел на свои наручные часы, когда они с дядей Гошей подошли к Сашке. Оба уже были одеты по-походному. Летом в таких куртках можно было не бояться страшных энцефалитных клещей — ни одной щелочки нет, так все прошито. На дядьке она смотрелась мешковато — тот сутулился, горбился и выглядел хуже, чем когда ел вареники. Глаза у него бегали, руки теребили завязки на одежде. Ноги в сапожищах сорок седьмого размера то поднимались, то опускались.

Все говорило о том, что приближаются дни затмения, которые бывали у него каждую весну и осень, когда он рвался убегать, бился головой об стены, орал и царапал руками лицо. Раньше, когда бывало совсем плохо, его запирали в комнату с мягким ковром и матрасами на стенах. Но в последние годы он был смирный, хватало отвара валерьяны.

— Сходи к Федору на конюшню и возьми Чернушку, -— начал инструктировать Младшего папа. — Он в курсе, но напомни, что это я сказал, если старый черт опять будет бурагозить. Пусть даст тебе новую телегу… которую он подлатал неделю назад. Ружжо возьми. И поезжай к Пустырнику. Скажи ему, чтоб не задерживал сборы, и помоги отвезти все, что он покажет, на сборный пункт. И еще. Пусть отдаст тебе свое радио. Дед говорит, что не надо лишнего в эфир болтать. Раз уж мы задумали оставить заринских с дыркой от бублика, надо чтоб комар носа не подточил.