Барбаросса. Роман-размышление. Том 2 - Пикуль Валентин. Страница 6

Фердинанд Гейм был извещен, что на его пост начальника штаба 6-й армии скоро пришлют полковника Артура Шмидта, но Паулюс просил Гейма не торопиться с укладкою чемодана:

– Мы неплохо сработались, и, чтобы не терять вас для своей армии, я прошу вас, Гейм, принять Четырнадцатую танковую дивизию, где служит и мой сын Эрнст-Александр, с которым, – сказал Паулюс, – я стараюсь встречаться пореже, чтобы его не заподозрили в отцовской протекции. Сейчас он капитан и при мне капитаном останется, а вас, Гейм, я постараюсь рекомендовать для производства в генерал-майоры.

Гейм осторожными намеками дал понять Паулюсу, что полковник Артур Шмидт выдвигается на его место не столько оперативными талантами, сколько «иными качествами». Паулюс намек понял.

– Очевидно, – сказал он, – чтобы я не свихнулся, ко мне решили приставить идейную гувернантку… Неужели и полковник Баграмян тоже водит маршала Тимошенко на политических помочах? Мне, как и Блюхеру, необходим только Гнейзенау.

Вечером в казино Харькова немецкие офицеры смотрели советский документальный фильм довоенных времен «Борьба за Киев», в котором – на примере маневров Красной Армии – была показана ее высокая мобильность, ее передовая тактика, массированная мощь ударов – воздушных и танковых. Паулюс, как генеральштеблер, изучил этот фильм еще в Цоссене, а сейчас просмотрел снова – глазами придирчивого специалиста.

Вечер выдался хороший и теплый, после сеанса в душном казино было приятно прогуляться под липами харьковских переулков. Попутчиком Паулюсу стал генерал-майор Отто Корфес, командир пехотной дивизии, склонный ко всяческим историческим аналогиям. Сейчас, сопровождая командующего, доктор Корфес первым делом переложил «Вальтер» из кобуры в карман мундира.

– Советую и вам поступить так же со своим «парабеллумом», – сказал он Паулюсу. – Вечерние прогулки в России опасны…

Конечно, доктор Корфес в отличие от Паулюса еще весь находился под впечатлением документальной киноленты:

– На экране все выглядит превосходно, и хочется аплодировать. Но я никак не могу понять, к у д а все это делось? Красная Армия в тридцатые годы, бесспорно, была лучшей армией мира. Но сталинские наркомы, кажется, погнались потом за рекордами – кто выше прыгнет, кто дальше плюнет, кто глубже нырнет и никогда не вынырнет. Я думаю, – рассуждал Отто Корфес, – легче всего приготовить одного стахановца, дающего сразу тысячу процентов нормы. Но гораздо труднее наладить работу многих-многих тысяч рабочих, дающих сто обязательных процентов нормы – и  н и  о д н и м  п р о ц е н т о м  б о л ь ш е! В конце тридцатых годов все утерянное русскими в погоне за рекордами освоили мы, немцы, и теперь наш вермахт ставит «рекорды», взятые из поучительной практики прошлого Красной Армии…

Размеренные шаги гитлеровских генералов резко звучали в тишине мертвых улиц оккупированного ими города.

Паулюс, доселе молчавший, вдруг заговорил:

– Я не боюсь маршалов вроде Тимошенко; но следует остерегаться новых русских полководцев, которые еще никому не известны, но которых Россия обязательно сыщет в своих необъятных недрах. Они, эти люди, может, и не смотрели кинохроники «Борьба за Киев», но они наверняка многому научились на жестоких уроках прошлого года… научились у нас!

Мимо генералов, освещая улицу фонариками, процокал сапогами патруль автоматчиков, а позади немцев – с карабином на плече – шел русский полицай в кургузом пиджачке и пролетарской кепке.

На площади Дзержинского генерал Корфес спросил:

– Правда ли, что Гейма заменяют Артуром Шмидтом?

– Да. В назначении Шмидта меня смущает лишь отсутствие у него высшего военного образования. Впрочем, такого образования не имеет и фельдмаршал Лакейтель, услуживший фюреру.

Корфес уже был замешан в острых конфликтах с войсками СС, которые, словно тень, сопровождали 6-ю армию, и сейчас, стоя под одиноким фонарем на площади Дзержинского, он вдруг заговорил о загадочном «кружке друзей Гиммлера»:

– Надеюсь, вы о таком кагале слышали?

– Кое-что, – ответил Паулюс. – Но в этот кружок, насколько мне известно, входят нацистские интеллектуалы или очень богатые люди… Разве Артур Шмидт принадлежит к их числу?

– В роли интеллектуала он выглядел бы смешно. Однако не забывайте: Шмидт из богатой семьи гамбургских коммерсантов.

– Ах вот оно что… Впрочем, – сказал Паулюс, – нацистские убеждения Шмидта вряд ли могут помешать исполнению им своих обязанностей. Спокойной ночи, доктор Корфес, я покидаю вас, а то мой зять, наверное, уже волнуется. Время позднее…

Были первые числа мая, и до немецкого наступления – 18 мая – оставались считанные дни, когда состоялось знакомство Паулюса с новым начальником штаба 6-й армии. Артур Шмидт оказался вульгарным крепышом с круглою головою, плотно вросшей в широкие плечи. Бодрый, хорошо упитанный, коренастый, на вид – лет сорок, не больше. Небрежным жестом он вынул из кармана пачку сигарет «Аттика» и достал зажигалку. Одновременно с язычком пламени из зажигалки выскочил забавный смешной чертик.

– Чем только мой чертик не шутит, – сказал Шмидт…

Отныне эти два человека, Паулюс и Шмидт, столь разные, станут неразлучными до самого конца Сталинградской эпопеи, и они оба умрут на родине: Паулюс – в Лейпциге, а Шмидт – в Гамбурге, разделенные не только географией, но и политикой. Между ними скакал этот пламенный чертик!

– Позвольте посмотреть, – протянул руку Паулюс.

– Пожалуйста, – показал ему Шмидт свою зажигалку. – Это мой амулет. Пока мой чертик пляшет в огне, я за свою судьбу спокоен. Только бы не посеять эту зажигалку.

Паулюс, смеясь, показал ему свою расческу.

– А вот и мой амулет, – сказал он, находя тему для установления первого контакта с начальником штаба. – Купил на Фридрихштрассе в магазине еврея Либензона, когда получил первый чин фенрика. С тех пор прошло много-много лет, но эта расческа всегда остается при мне… я, как и вы, суеверен.

Шмидт внимательно осмотрел амулет Паулюса:

– Странно, что за все эти годы из расчески не выпал ни один зубчик и выглядит она совершенно новенькой.

– Да, – отвечал Паулюс, – в блаженные и невозвратные времена «Вильгельм-цайта», когда у нас еще не было фюрера, немцы из любого дерьма умели сделать шоколадную конфетку.

– Хоп! – сказал Шмидт, щелкая зажигалкой с чертиком, и, раскуривая сигарету, он охотно согласился, что в старые времена вещи были добротнее. – Останется ли что-либо от наших эрзацев?

– Осколки, вынутые из наших ран. Вот они останутся.

– Осколки – не эрзацы, – отвечал Шмидт. – Они-то как раз сделаны очень добротно. Даже слишком добротно…

Не думали они тогда оба, и Паулюс и Шмидт, что эти их амулеты, зажигалка с чертиком и старинная расческа, доставят потом немало лишних хлопот советским генералам-победителям.

12 мая 1942 года – ровно в 06.30 по московскому времени – фронтовые радисты выудили из бездонных омутов эфира долгожданный сигнал «777», и сразу заработали «катюши», выстреливая по горизонту огненные трассы: жжув-жжув-жжув-жжжув…

Юные комроты и молоденькие комбаты выдергивали из кобур черненые пистолеты ТТ и призывали бойцов:

– За мной, славяне… даешь Харьков! Робеть не надо, а поиграть придется… Урра-а-а!.. Все там будем!

Удар, тщательно подготовленный Паулюсом на 18 мая, маршал Тимошенко предвосхитил на шесть дней, а боевой порыв его войск, устремленных на Харьков, в германских штабах восприняли радостно, почти восторженно, оперативники даже поздравляли друг друга:

– Для нас это волшебный дар небес… подарок судьбы! Спасибо маршалу Тимошенко – он облегчил исполнение наших планов в операции «Блау», как будто все эти годы он получал жалованье не от Сталина, а от нашего фюрера…

Яснее всех выразился в это утро сам Паулюс:

– Лучшего мы и ожидать не смели! Нам уже не придется ломать последние зубы, прогрызая оборону противника. Русские сами лезут в капканы, для них расставленные. Как верующий человек, я могу только воскликнуть – с нами Бог!