По ту сторону Алой Реки. Потерявшие судьбу (СИ) - Криптонов Василий. Страница 127

Эмарис и Торатис говорили мало, как и другие князья, присоединявшиеся к посольству. Именно Левмиру выпадало стоять перед тронами власть имущих и произносить нужные слова. Потом - показательный бой. Слова Эмариса о земельных наделах. Князья соглашались - один за другим.

- Они идут ради земель, - сокрушался Левмир вечерами на корабле, под тихий плеск весел.

- Не так важно, - отвечал Эмарис. - Мы ведь исполняем волю Реки.

Проблемы возникли с последним князем. Выслушав и посмотрев все, что, уже как отрепетированное представление, рассказали и показали Эмарис и Левмир, он пожал плечами:

- Ну что ж, я рад, что вы решились. Но когда вы все уйдете, я лучше останусь здесь, со своим войском.

- А как насчет совместного удара армий остальных княжеств? - спросил Эмарис.

Князь вздрогнул, посмотрел в сторону застывших без движения соседей.

- Он говорит от лица всех?

Тридцать голов безмолвно склонились. Князь развел руками.

- Ну... Так когда выступаем?

На обратном пути Левмир видел множество кораблей, готовящихся к выходу. Вереницы людей заполняли трюмы припасами. Огромная махина войны пришла в движение.

Однажды утром Левмир стоял на носу корабля, неподвижный, будто изваяние, и смотрел на безоблачное небо. Сзади к нему приблизился Эмарис.

- Хотел поговорить так, чтобы никто не слышал, - сказал бывший король. - Я не просто так водил тебя в каземат, Левмир. Вернее, не только для того чтобы очистить кровь. С этим, думаю, ты бы справился и сам, со временем. Я хотел посмотреть, как ты переживешь убийство.

Левмир продолжал вглядываться в незаметную человеческому взгляду точку на небе. Эмарис продолжал:

- Когда мы войдем во владения Эрлота - а это будет нескоро - люди начнут погибать. В огромных количествах, каждую ночь. И вину за это будешь ощущать ты. Поэтому осознай уже сегодня: великая армия, которую мы ведем на запад, обречена на смерть.

- Тогда зачем? - тихо спросил Левмир.

Эмарис помолчал. Проследил взгляд Левмира и нашел точку на небе. Нахмурился.

- Пока они будут подыхать, мы с тобой получим возможность добраться до Эрлота. И чем скорее мы испепелим эту обезумевшую тварь, тем больше людей выживет.

- Мы? - удивился Левмир. - Ты признаешь меня таким сильным, чтобы...

- Я признаю, что понятия не имею, что свершила с тобой Река, - перебил Эмарис. - Признаю, что у тебя открылись и другие силы, которых, судя по всему, Река вовсе не знает. А еще я знаю, что ты свершил паломничество, а значит, способен одолеть самых страшных врагов, тех, что внутри. Считай эти слова проявлением отцовской заботы, если тебе так легче. Почаще представляй, как ты, обессиленный, с переломленным хребтом, истекаешь кровью в руках Эрлота на вершине башни и видишь, как погибают остатки армии Востока. И в этот момент...

- Эмарис, - перебил его Левмир. - Я ценю заботу, правда. Но видишь ли, здесь я кое-что понял. Возможно, понял в каземате, возможно - раньше, когда пришел к тебе с той дурацкой просьбой. Или еще раньше. Может, я начал это понимать еще тогда, в поселке, когда сжигал беззащитного баронета.

Левмир вытянул руку вперед, продолжая говорить, и Эмарис увидел, как издалека, яростно хлопая крылышками, приближается маленькая серая птичка.

- Я не хороший человек. Меня не пугает смерть невинных. Если Солнце и Река могут равнодушно взирать на то, как гибнут миллионы, то почему я должен волноваться больше? Они умрут? Пусть так. Зато исполнена воля Реки, что прислала меня сюда. И плевать, если ее воля - это просто глупая надежда маленького мальчика, вытащенная откуда-то из глубины и облеченная в слова. Я не хочу в этом разбираться, не хочу рассуждать о добре и зле. Волнуешься, смогу ли я пережить смерть великой армии ради освобождения Запада? Не беспокойся. Я сам готов уничтожить их ради встречи с ней. Я помню, ради чего шел к Реке. Все остальное давно уже не имеет смысла.

Птица уже близко и летит прямо к Левмиру, к его вытянутой руке, словно летучая мышь, несущая весть.

- Если бы ты шел к Реке ради этого, Река бы вас не разделила, - сказал Эмарис. - Не она твоя страсть, парень. Путь к ней. Твоя бесконечная попытка стать вровень. И ты готов умножать эту бесконечность снова и снова, отбрасывая себя назад. Можешь смеяться, но я хорошо знаю свою дочь. Она бы не смогла спокойно глядеть на гибель даже котенка, не говоря о людях. А у тебя нет этого страха, и потому ты боишься. Потому готов свернуть горы, нырнуть в пучину войны и увидеть столько смерти, чтобы отыскать в ней ужас для себя. Починить свою душу. И тогда уже воссоединиться с ней.

- Пустые слова, - прошептал Левмир, когда в указательный палец вцепились коготки.

Поднес птицу к самому лицу, всмотрелся в бусинки глаз. Рука задрожала. Взгляд вновь переместился к точке на небосводе.

Издав измученное щебетание, птичка перескочила на плечо к Эмарису, и вампир вздрогнул, покосившись на нее. Когда же повернулся к Левмиру, успел заметить лишь его силуэт, который тут же распался на сотню таких же маленьких птичек. Стая устремилась вперед и вверх, туда, где все отчетливей прорисовывалось красное пятнышко в небе. Пятнышко, означающее смерть.

- "Пустые слова", - повторил Эмарис. - Похоже, сегодня малыш кое-что о себе узнает.

***

Открыв глаза в последний раз, Айри увидела кусочек голубого неба и ярко-красный бок воздушного шара. Должно быть, высоко поднялся. Холодно. Или просто знобит. Какая теперь разница.

Айри положила себе не закрывать больше глаз. Лететь к Солнцу и прятаться за фальшивой темнотой? Вот уж глупости!

Холодно, тошно, оборвать бы все мучения разом. Да нельзя, Солнце таких не примет.

Чтобы отвлечься, Айри принялась перебирать все свои счастливые воспоминания. Сначала из раннего детства. Вот они гуляют с мамой по берегу моря. Айри нашла огромную раковину, и мама смеется. "Ты мой маленький Лучик", - гладит по голове. Айри рада. Айри еще не уверена, что ее зовут Айри. Чаще всего она - Солнечный Лучик.

Еще несколько ярких картинок с улыбающимся маминым лицом. Потом улыбка меркнет, лицо бледнеет и превращается в красный воздушный шар. Айри бежит за ним. Спотыкается, падает, расталкивает собравшихся на улице зевак.

Никто ее не удержал, никто не утешил. Отец предавался скорби в одиночестве. Кажется, он забыл вовсе об Айри. И она бежала до самой пустыни и дальше, по пескам. Когда крошечное пятнышко воздушного шара скрыла тьма, Айри еще продолжала бежать. В памяти почему-то крутились легенды об Алой Реке, дойти до которой можно, только перешагнув отчаяние. Может, и здесь так же? Если совсем-совсем не сдаваться, то рано или поздно получится вернуть маму. Или не вернуть, а пойти с ней, куда поведет.

Рано утром обессилевшую княжну нашел пустынник. Не иначе как благодаря чуду один из этих странных молчаливых людей подошел так близко к людским поселениям, заметил занесенную песком девчонку и узнал ее. Пустынник донес Айри до самого дворца и, положив на крылечке, удалился. Он все время молчал, весь день. Айри тоже молчала. Наверное, они поняли друг друга так хорошо, как не смогли бы за годы болтовни. Айри поняла, почему люди уходят жить в пустыню - там спокойно и одиноко, нечего терять, кроме воды и еды. Пустынник понял, что за горе выгнало девочку в путь, и не позволил ей отправиться вслед за матерью.

Словно разматывая клубок ниток, Айри пыталась отыскать еще хоть одно светлое воспоминание, но видела лишь ужас. Пусть так. В последний раз можно вспомнить все.

Трепещущий бок воздушного шара превратился в раскрасневшееся от выпитого лицо князя Торатиса. Отца, так правильно. Теперь можно, недолго вздрагивать осталось.

Середина лета, Айри празднует день рождения. Гостей немного, их с каждым годом все меньше. Несколько министров из богатых семей пришли с детьми. Айри исполняет танец живота, двое мальчишек не отрывают от нее глаз. Должно быть, один из них сегодня попытается поговорить наедине. Айри тринадцать лет, а значит, она может заключить брак, достойный и выгодный. Один из мальчишек ей нравится. Он почти не смотрит на ее тело, пытается встретить взгляд и улыбается. Рядом сидит его сестра, с таким же добрым, открытым лицом. Она после окончания торжества подходит к Айри, предлагает съездить на прогулку. Конечно, Айри согласна. Нужно только сказать отцу, который перебрал вина и ушел к себе, сославшись на важные дела.