Где же ты, Орфей? (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 21

— Я почти уверена, что у них есть специальный орган, где они хранят тела. Скорее всего, он нечто вроде криокамеры. Сначала тело совсем холодное, затем оно чуть нагревается, потому что в нем теплится жизнь. Подкожный жемчуг — это нечто органическое, так?

Полиник достал из-под воротника свое ожерелье, словно хотел в этом убедиться, затем кивнул. Я продолжила:

— И наше тело очень хорошо контактирует с ним. Правильно?

— Она сняла ожерелье перед тем, как убить себя.

— Что?

— Она сняла его, — сказал Полиник. — Чтобы умереть.

Разумеется. Мы все это знали, с ним даже умереть толком не получается.

— Оно сохраняет жизнь, — сказал Полиник. — Ты замечала, что инженеры всегда выглядят бледнее?

— Они живут ниже.

— Но есть ли разница? Очистительные системы ведь одни и те же везде.

Полиник вдруг увлекся, лицо его просветлело. Он сказал:

— Впрочем, думаю это тоже играет роль. Тут сумма факторов. Один жемчуг на Свалке не защитит. Но множество жемчужин внутри могли бы...

— Сохранять их жизни, — сказала я. — Несмотря на отсутствие тепла и пищи.

Мы понимали друг друга с полуслова. Я не думала, что мы родственные души, или что-то в этом роде. В конце концов, у нас просто был очень ограниченный набор информации и способов ее получить. Мы пришли к одинаковым выводам, потому что количество возможностей было столь мало, что не оставило нам маневра. И все же это было отличное начало.

— Думаю, подкожный жемчуг это то, что у них получается из жизни на нашей планете. Красивое, белое, светящееся. Оно питает их, а излишек может помочь им сохранять тела и использовать их.

— Не думаю, — сказал Полиник. — Что ожерелье на шее может навсегда предотвратить смерть. Но оно может сделать ее невероятно медленной и очень мучительной. Поэтому мисс Пластик и сняла его.

Американская слащавость ее комнаты заставила Полиника так назвать эту бедную девушку. И хотя никакой Америки больше не было, если на земле и оставалось нечто настолько же сияющее, и в то же время плоское, как картинка в мультфильме, это была комната, в которой мы сидели.

— Но если она знала об этом, — сказала я, но не закончила свою мысль. Все знали, но не многие задумывались. Полиник все понял. Он кивнул. Мисс Пластик тоже много думала о том, что такое подкожный жемчуг, потому что кто-то, кого она любила, был заключен в ее хозяине. Она тоже думала об этом так напряженно, что неизбежно пришла к этому выводу.

А затем ей стало так грустно, что захотелось умереть.

Мы продолжили разговор только через несколько минут. Я сказала:

— Но что бы ни делали наши солдаты четыре тысячи лет назад, у них не получалось повредить их так, чтобы увидеть хоть что-то. А подкожный жемчуг видим.

— Наверное, он очень глубоко.

Мы и не заметили, как перешли на шепот. И хотя у меня не было страха перед ними, потому как Сто Одиннадцатый никогда не интересовался тем, что я хотела вернуть Орфея, я все равно не могла говорить об этом громко. Наших хозяев, казалось, больше волновала возможность потери цикла Моне, посвященного Руанскому собору, чем любые наши попытки убить их. Симптоматично для этой части истории.

— Не знаю, можно ли до него добраться с помощью оружия, — сказал Полиник. — Но вообще-то, когда они...достают их.

Я скривилась, словно мне стало дурно.

— Да, когда достают, — повторил Полиник, словно хотел приучить себя применять такие слова по отношению к той девушке, Исмене, доставшейся Семьсот Пятнадцатой. — Тогда есть шанс, наверное, вытащить их и привести в себя.

— Если только в это время Сто Одиннадцатый и Семьсот Пятнадцатая будут в трансе вроде того, который бывает у них от музыки или звучащей речи, или картин.

Мы думали очень быстро, но все это были теоретические, далекие от чего-то реального рассуждения. Успокаивающие компрессы для душ и разумов. Я увидела нас в большом зеркале над баром. Мы выглядели такими похожими. Оба растрепанные, лихорадочные, с побелевшими костяшками пальцев.

— Но нужно заставить их войти в это состояние, пока они используют тела твоего брата и Исмены.

Только не заставить. Уговорить. Мне казалось, мы близки к разгадке. Что-то носилось в воздухе, я хотела поймать это, как бабочку, спрятать в ладонях ответ на вопрос, который мы еще даже не задали. Как? Мы замолчали, чтобы уловить то, что оба хотели сказать. Но ничего не вышло, потому что мы услышали шаги. Они были тихие и от этого жуткие. Не шаги — шажочки. Глаза у Полиника округлились. Я подумала о том же, о чем и он. Это призрак! Это призрак мисс Пластик, умершей среди упаковок от таблеток, сорвавшей с шеи ожерелье и понявшей, что выхода нет. Полиник сильнее вжался в диван, а я подумала, что это плохая идея. Вряд ли Мисс Пластик покажется приятным, что кто-то почивает на месте ее гибели. Я дернула Полиника за руку, и он прыгуче встал. Шаги не прекращались. На секунду меня посетила надежда:

— Может, это Семьсот Пятнадцатая? — спросила я.

Глупо было так думать, учитывая взгляд Полиника. Он покачал головой. Мы слушали. Кто-то ходил по дому, словно все это было ему хорошо знакомо. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Мне хотелось посмотреть, и в то же время я не могла и шагу сделать. Я верила в призраков. В детстве Орфей, как и все мальчишки, любил книжки про монстров и призраков, про все загадочное, и мы часами разглядывали иллюстрации в статьях про ужасные кровавые пятна, которые не оттираются от пола, или скелеты, найденные в подвалах. За каждой загадкой стояла грустная история, где кто-то умер или убил. Это мне не нравилось. Но красивые, эфемерные создания, чистые человеческие души в невесомых одеждах, казались прекрасными. Я всегда хотела потрогать призрака.

А еще, когда-то люди говорили, что инопланетяне это глупости. А теперь они правят нами четыре тысячи лет и восхищаются картиной "Артаксеркс, Аман и Эсфирь" Рембрандта.

Было бы странно упорствовать в том, что призраков нет. Если чудовище в Лох-Нессе давным-давно, наверное, умерло, вместе с рыбами и водорослями, то существование призрака зависело не от жизни, а от смерти. Было бы даже здорово стать призраком, ведь им не страшна гибель Земли, они уже пережили свою собственную. Несмотря на все эти детские фантазии, я не была до конца уверена в том, что хозяйка дома хорошо отреагирует на наше присутствие здесь. Она умерла дурно и отчаянии, наверное, настроение ее оставляет желать лучшего.

— Ты что боишься призраков? — спросил Полиник. Я сказала:

— Я боюсь призраков, которые злы на меня.

Полиник помолчал, потом прошептал:

— Ладно, я тоже боюсь.

Мы увидели тень под дверью, кто-то прошмыгнул мимо со скоростью, показавшейся мне нечеловеческой. Жаль, у меня не было фотоаппарата. В книге Орфея было сказано, что призраков можно сфотографировать или засечь с помощью люминесцентного детектора. Как только мы увидели тень, то сразу замолчали, сердце в груди забилось часто и громко, за все несказанные слова. Я ожидала увидеть прелестную белокурую головку мисс Пластик, склоненную набок, губы, покрытые блеском и пеной, пустые глаза. У нее должен был быть шаг, как у пьяной, и красивые коленки, и смятое платье. А главное, она могла попасть сюда в любой момент. Могла даже оказаться за нашими спинами. Я обернулась. Никого не было. У меня не осталось сомнений в том, что мы столкнулись с духом, ведь мы не слышали, как открывается тяжелая дверь. Никто не мог проникнуть снаружи, но мертвые ведь всегда остаются внутри. Я сделала шаг вперед, но Полиник удержал меня за руку. Мы переглянулись. Шаги замерли, и тень замерла. Она заметила нас. Быть может, она стояла сейчас прямо перед дверью, некрасиво приоткрыв рот, наблюдая за нами сквозь пластик, глазами такими зоркими и в то же время как будто незрячими. Полиник сказал:

— Так, нет, пойду проверю.

— Ты чего? — зашептала я. — Не шуми. Мисс Пластик убьет тебя.

— Ну, убьет так убьет, — сказал он и сделал пару шагов вперед. И я удивилась тому, какую смелость могла давать его депрессивная апатия.