Где же ты, Орфей? (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 23

— Это мой дом, — сказал Полиник. — Что тебе тут нужно?

Девушка тут же нахмурилась.

— Он не твой. Этом дом Леды.

Девушка выглядела оскорбленной, так что никаких сомнений не было в том, что Леда и есть мисс Пластик, а не какая-нибудь ее бывшая сожительница, которую переселили отсюда после приезда Семьсот Пятнадцатой.

— Ладно, не мой, — покорно кивнул Полиник. — Но ты все равно не имеешь права тут находиться!

Девушка перешла в наступление. Она сделала пару шагов в Полинику, склонилась над ним.

— Слушай, Леда мертва, а мы были подругами. Я скучаю.

Я вдруг заметила, что у девушки на бедре пятно крови. Такое неожиданное на мятном пространстве ее юбки, довольно большое и очень вязкое. Я поняла, почему не замечала его раньше — девушка ходила, говорила и вела себя так, словно не замечает его.

— И ты пробралась сюда, рискуя собственной жизнью, чтобы забрать альбом с вашими детскими фотографиями? — спросила я. Меня это восхитило, и я улыбнулась. Девушка криво оскалилась — улыбка у нее была неожиданно неприятная, зубастая, как у собаки. Затем взгляд ее стал серьезным. Полиник сказал:

— Если она и поверит в это, то я — нет.

— Только не пытайся казаться страшнее, чем ты есть, а то я на тебя наступлю.

— Ладно, хорошо.

Девушка цокнула языком и закатила глаза. А затем сказала:

— Все, уговорили.

Мы не очень-то уговаривали.

— Этот альбом нужен мне для жутко тайных секретных дел на Свалке. Теперь пропустите?

Она знала, на что давить. Никому, даже Гектору, не пришло бы в голову сдать ее нашим хозяевам. В мире, где у жертв нет ничего общего с захватчиками, не может быть коллаборации. Теперь я уважала ее, и я бы многое отдала, чтобы помочь ей.

— Леда была нашим агентом, — сказала девушка. — Я — Ио. И я пришла, чтобы забрать альбом. Для этого мне пришлось играть в дурацкую игру с переодеваниями и потерять много крови.

Она кивнула на свою ногу.

— Так что, давайте-ка подумаем, как мне отсюда выбраться.

Мы с Полиником кивнули. Ио тряхнула рыжими волосами, видимо, ей было привычнее носить хвост. Она добавила:

— Тварь поглотила ее отца. Леда сделала все, чтобы помочь нам. Она была героиней.

Мне стало жалко Леду, так любившую папу. А потом я поняла, кого так люблю я, и кого так любит Полиник. И мы оба поняли, что, в таком случае, может быть в этом альбоме. Ио расслабилась, она не ожидала, что мы попробуем отобрать у нее альбом теперь, когда она сказала, что ее дела связаны со Свалкой, а значит и с бунтовщиками. Она была куда более умелой, но нас было двое.

— Вы чего?!

— Дай посмотреть!

— Нам тоже нужно!

Мы боролись за альбом чуть больше десяти секунд. Когда Ио победила, я услышала, как открывается дверь.

— Полиник! Я дома!

Голос был совсем девичий, нежный и звонкий. В нем нечто было не так, но такая короткая фраза не давала понять, что именно. Мы трое замерли. Ио посмотрела на нас отчаянно, бравада из нее тут же выветрилась, и я увидела молодую, испуганную девушку. Я толкнула ее в сторону от двери, и она всем телом прижалась к стене за ней, когда Полиник сказал:

— Иду! — Ио глубоко вдохнула, и больше не дышала. Полиник вышел первым, а я — за ним следом. В конце концов, если мы хотели отвлечь Семьсот Пятнадцатую, нам стоило действовать вместе и быть как можно более интересными.

Она стояла у двери, опираясь на нее. Голова ее была чуть запрокинута. Семьсот Пятнадцатая прекрасно подходила этому месту. Я поняла, отчего Полиника поселили в ячейке Леды, аквариуме с мертвой рыбкой. Семьсот Пятнадцатая, должно быть, влюбилась в это место.

Исмена была ровесницей Полиника, миловидной брюнеткой с широко распахнутыми, круглыми глазами маленькой девочки. Семьсот Пятнадцатая превратила ее хрупкое тело в китч и пластик, так подходящий этому дому. Она была покрыта плотным слоем макияжа, так что, при желании, с лица Исмены, наверное, можно было снять маску. Все лицо было в тональном креме и пудре, так что в нем было что-то от манекена. Губы блестели ярким, конфетным розовым, таким сильным цветом, что он с трудом воспринимался глазами. Длинные накладные ресницы не двигались, ведь Семьсот Пятнадцатая не моргала. Веки были тронуты блестками, блестели и скулы, кончик носа, ямочка на подбородке. Безвкусица была передана настолько точно и аккуратно, что, казалось, она и была целью. Исмена была похожа на очень богатую выпускницу школы, желающую устроить праздник и на своей коже. Тиара со стразами на голове и броская, похожая на балетную пачку юбка, усиливали это впечатление. Колготки на Исмене были порваны, и кое-где проглядывали ссадины темного, фиолетового цвета, такого неожиданного на фоне вездесущего розового. Я увидела обломанные ногти, покрытые розовым блестящим лаком. Они были искалечены, но не так, как у Ио. Семьсот Пятнадцатая не умела падать. Она делала это так неудачно, что, пытаясь удержаться, могла сорвать ногти с мясом.

— Я пришла, — повторила она и улыбнулась. Мне захотелось отвернуться. Ярко накрашенные губы обнажили кровоточившую десну. Наконец, мне стало понятно, что именно не так с ее голосом. Семьсот Пятнадцатая невероятно сильно выделяла слово "я", словно оно было центральным во всем. Ей, несомненно, хотелось быть собой. Она прошлась, заводя одну ногу за другую, как пьяная и готовая упасть в обморок от голода супермодель. Ее губы коснулись щеки Полиника, оставив на ней розовый след. Затем Семьсот Пятнадцатая ударила Полиника с размаху, но не слишком больно — рука ее была слабой.

— Ты почему не поцеловал в ответ? — спросила она. — Соприкасаться. Хочу, чтобы прикасался. Я хочу. Трогать, рвать.

— Я забыл, — ответил Полиник и склонил голову. Я подумала, что он, наверное, хотел целовать Исмену, и теперь ему просто больно. Семьсот Пятнадцатая посмотрела на свою руку и снова улыбнулась. Доминатрикс в доме мечты, так бы сказала Медея.

А что сказал бы Орфей?

Несомненно, ему бы стало так отвратительно.

Взгляд Семьсот Пятнадцатой скользнул по коридору, и только тогда она заметила меня.

— Кто? Кто это? Это кто?

Она прошла ко мне, и я поразилась тому, как не анатомичен ее способ ходьбы. Семьсот Пятнадцатая облизнула губы, посмотрела на мое ожерелье.

— Сто Одиннадцать, — сказала она, взяла меня за подбородок, а потом потянула за собой, поставила рядом с Полиником, отошла и склонила голову набок. — Пробовать. Пробовать.

Она зашептала что-то сама себе, затем улыбнулась.

— Скучные, — сказала она. — Скучные, не двигаются, не говорят. Я пришла.

— Хочешь покажу тебе еще кукол? — спросил Полиник.

— А я могу рассказать о том, что здесь происходит. Я выросла в этой части Зоосада.

Мы медленно отходили от закрытой двери, чтобы увести Семьсот Пятнадцатую в гостиную. Она, как зомби-старшеклассница, следовала за нами, раскачивалась из стороны в сторону. Когда мы оказались у порога гостиной, она замерла у двери, за которой стояла Ио. Семьсот Пятнадцатая покачалась около двери, затем прошла дальше.

— Есть, я хочу много есть. Что ела та, которая жила. Жила до меня. Дышала. Ела. Носом втягивала воздух. Я помню, что ты говорил.

— Я думаю, — сказала я. — Она ходила в ресторан. У нас здесь замечательный ресторан. Хотите сходить?

Семьсот Пятнадцатая сняла со стены одну из фотографий в рамке, коснулась языком стекла там, где было лицо Леды.

— Красивая, — сказала Семьсот Пятнадцатая. — Красавица.

— Да, — сказал Полиник. — Она очень красивая. Такая милая. Жаль, что умерла.

Вдруг Семьсот Пятнадцатая резко, как птица, обернулась к нам.

— Нервничают.

— Нет, — сказал Полиник. Я подумала, что ему больно смотреть на то, что Семьсот Пятнадцатая не бережет тело Исмены. Она двигалась так, что Исмене было бы больно.

Если бы только она могла чувствовать. Я вспомнила об альбоме с золотой звездой. В нем могли быть хоть какие-то ответы.

Семьсот Пятнадцатая сказала:

— Глупость.

Мы с Полиником молчали, потому как не поняли, что она имеет в виду. Ее пальчик с обломанным ярким ногтем ткнулся мне в грудь.