Где же ты, Орфей? (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 26

Искусственную кровь Тесей называл "Красной капитуляцией", а Орфей говорил мне, что это изобретение пресекло, наконец, историю. После него ничего не было.

Я толком не знала, как действуют эти красные таблетки. Капсулы, в которых содержалось множество алых шариков, и если их потрясти, можно было увидеть, как шарики переливаются внутри.

Эти таблетки могли спасти человека, потерявшего три четверти объема крови, и никакого переливания не требовалось. Полсекунды, чтобы засунуть таблетку в рот, и человек будет жить. Эти таблетки изобрел три тысячи лет назад фармацевт по фамилии Ночевский. Он спас миллионы людей и одновременно погубил нас всех.

Тогда наши хозяева только начали приходить к мысли о том, что людей можно держать, словно домашних животных. Еще не полностью были разрушены страны, а мир был намного чище.

Художница Эсперанса (а ведь Эсперанса на том языке — надежда) Альварес вскрыла себе вены в ванной. Многие другие последовали ее примеру. Люди носили красное из солидарности с теми, кто томится в плену. Тогда мы думали, что скорее умрем, чем будем несвободны. Многие так и сделали. Люди думали, что во избежании эпидемии самоубийств, детей и взрослых, запертых с тварями, отпустят. Тогда еще никто не знал, что с ними будет безопаснее.

Так не случилось. Наши хозяева объявили, что отныне за смерть одного человека искусства несет ответственность сотня "просто особей". И они не лгали.

Этот метод пресечения самоубийств оказался эффективным. Примерно в то же время Ночевский изобрел "Красную капитуляцию". Почти полностью обескровленных людей спасали в считанные секунды, и такой способ умереть ушел в историю почти как натуральная оспа или вероятность быть сбитым запряженной лошадьми повозкой (хотя сегодня она отчасти вернулась в некоторых регионах Зоосада).

У людей оставалось еще множество способов убивать себя, еще больше можно было измыслить. Но никто не хотел забирать с собой сотню человек.

"Красная война", как ее называли, постепенно сошла на нет, а "Красная капитуляция" стала символом эпохи. Шутили, что если люди начнут вешаться, изобретут лекарство от веревки.

Никто больше не убивал сотню людей за одного, не захотевшего жить в неволе.

Тем и закончилась история. Можно было сказать, что у нее счастливый конец. Большинство людей пережило те времена. С тех пор ничего больше не происходило.

Я закончила свой рассказ тогда же, когда в моей голове подошел к концу другой, про "красную капитуляцию". Андромеда сказала:

— Если честно, я не совсем понимаю.

— Как не понимаешь? История кончилась, потому что больше не было никаких перемен и не происходило ничего значимого. На сцене опустился занавес, и мы стали готовиться выйти через черный ход, как отыгравшие свои роли актеры, и устремиться в ночь.

— Что ты несешь?

Тогда я поняла, что Андромеда говорит не о "Красной капитуляции", а об Ио, которая в ней нуждается.

— О, прошу прощения. А что ты не совсем понимаешь?

— Кто ее ранил, если она все еще здесь? Значит, не один из господ и никто из тех, кто выдал бы ее. Кто же?

— Я об этом как-то не думала, — ответила я. — Не до этого было.

Андромеда вдруг засмеялась, а затем посмотрела на меня и вздохнула так, словно устыдилась своего неожиданного веселья. Я сказала:

— А правда, у этого вопроса нет очевидного ответа.

Андромеда нахмурилась, а я все думала, кто же способен на такую подлость. Я не знала таких людей, которые могли бы напасть на незнакомку с ножом. Разве что Неоптолем, но об этом бы в таком случае знал весь Зоосад, и он выдал бы такой поступок за искусство.

Мы с Андромедой молчали, и она включила музыку. Кто-то пел нам песню о том, как страшно просыпаться после того, как научишься летать. Такая забавная, легкая, как перышко, песенка со страшным смыслом. Когда припев повторился в третий раз, ко мне пришел ответ.

Я уже знала человека, который нападает на незнакомцев с ножом. Я познакомилась с ним вчера.

— Одиссей, — прошептала я.

— Кто?

— Питомец Первой. Он — серийный убийца.

Глаза Андромеды округлились. Она боялась серийных убийц, кислотных дождей и вечеринок, гриппа и даже плохой погоды, хотя она ее не касалась.

Я сказала:

— Поэтому не ходи одна, хорошо? Думаю, это он напал на Ио. Но это не точно.

— И кто тогда? Какова вероятность, что в нашем секторе случайным образом оказалось двое маньяков?

— Ладно. Ты права. Это точно.

Я подумала о Медее. Нужно было проводить ее до выхода. В конце концов, дальше нельзя было ни мне, ни Одиссею. Машина, наконец, остановилась. Я и не думала, что мой рассказ занял так мало времени. Мы вышли, и Андромеда вдруг спросила:

— Как он выглядит, этот Одиссей. Действительно страшный?

— Не особенно, — сказала я. — Но ты не волнуйся о нем сейчас. Мы спасем Ио, и я все тебе расскажу.

— Так что ты будешь делать с ней после?

— Ничего. Она свободный человек и сама распорядится собой.

Мне нужно было только, чтобы она была в порядке. А еще посмотреть ее альбом. Дверь оставалась открытой. Это значило, что Полиник и Семьсот Пятнадцатая не вернулись. Только сейчас я поняла, какой опасности подвергла Ио. А если сюда забрел бы Одиссей?

Мы вошли внутрь.

— Здесь зловеще, — сказала Андромеда. — Но мне даже немного нравится.

Она очень волновалась и пыталась скрыть это за цинизмом и безразличием.

Ио все еще лежала на полу. Она казалась мне удивительно бледной, и ее рыжие волосы оттого совсем были похожи на огонь. В своей форме официантки и нелепых кроссовках Ио казалась скорее пьяной, чем умирающей. Ее крепкое тело даже сейчас производило обманчивое впечатление здоровья и благополучия.

Андромеда подошла к ней, приподняла ей веко, обнажив зеленую радужку и слабый зрачок, пощупала пульс. Я тем временем подняла альбом.

— Жива, — сказала она. Теперь я была абсолютно уверена в том, что если бы не ожерелье, мы непременно нашли бы Ио мертвой. Я увидела под ней лужу крови. Она блестела. Андромеда тут же скормила Ио три таблетки искусственной крови и быстро перевязала рану новенькими бинтами. Повязка вышла некрасивой, совсем не как в фильмах про больницу.

— Помоги-ка мне погрузить ее в машину.

И я помогла. Я держала ноги Ио, сжимая альбом под мышкой.

— Что это? — спросила Андромеда.

— Нужная ей вещь.

Больше Андромеда ничего не спрашивала. Когда мы выходили, я ногой толкнула тяжелую дверь. Она с автоматическим щелчком закрылась.

Мы положили Ио на заднее сиденье, и Андромеда все ругалась и ругалась, что ей придется отмывать салон, даже когда я сказала, что помогу. Так что, когда машина тронулась, я просто открыла альбом. На внутренней стороне обложки повторялась золотая звезда, зеркально-глянцевая и приятная на ощупь. Красивым, детским почерком вывела свое имя девочка Леда. Первая запись была короткой.

"Доброе утро, дневник! Сегодня первый день, когда я тебя веду. Вчера мне исполнилось семь лет, а сегодня ничего не происходит!".

На второй странице появились покрытые блестящим лаком сердечки. У меня на глазах выступили слезы. Я увидела перед собой человека, который много позже умрет. Это была счастливая маленькая девочка, ей подарили на день рожденья забавную тетрадку. Я обернулась. Ио лежала на заднем сиденье. Кожа ее порозовела, но лицо оставалось неподвижным. Быть может, она и вправду просто скучала. Я бы тоже добавила, что пришла по тайным, секретным делам, чтобы меня воспринимали всерьез. Рыжие пряди Ио потряхивало от движения.

Следующая запись была больше.

"Привет, дневник! Я не вела тебя почти полгода, но сегодня мы с Рыжей решили, что нужно всегда записывать свою жизнь, чтобы не забыть, когда мы станем старыми. События на сегодня:

1. Мороженое.

2. Он ПОСМОТРЕЛ.

3. Было тяжело дышать, но уже стало легче.

4. Мы плевали в стену, и я плюнула выше всех.