Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 173

Том не слышал этого краткого диалога, потому что его внимание было неожиданным образом отвлечено. Рука, ухватившая его за локоть, заставила Тома обернуться как раз в ту минуту, когда миссис Грмп заканчивала свое воззвание к паровой машине, и тут, справа от себя – слева была Руфь, – он увидел своего домохозяина и очень удивился.

Тома не столько изумило присутствие здесь хозяина, как то, что он сумел подобраться к нему так бесшумно и незаметно: только что, за секунду до этого, рядом с Томом стоял совсем другой человек, и Том так и не почувствовал никакого движения или давки в той кучке людей, где он стоял. Они с Руфью часто говорили, как бесшумно появляется и исчезает из дому их хозяин; однако от этого Том удивился не меньше, столкнувшись с ним сейчас носом к носу.

– Прошу прощения, мистер Пинч, – сказал он ему на ухо. – Я человек больной и страдаю одышкой, да и глаза у меня видят плохо. Годы мои уже не те, сэр. Не видите ли вы вон там джентльмена в длинном плаще под руку с дамой – дама под вуалью и в черной шали, – видите или нет?

Если он плохо видел, странно – как же это он нашел среди всей этой толпы тех самых людей, которых только что описывал своему жильцу? И теперь он быстро переводил глаза с них на Тома, словно ему не терпелось направить на них его блуждающий взгляд.

– Джентльмен в длинном плаще и дама в черной шали? – сказал Том. – Сейчас посмотрю!

– Да, да! – отвечал тот с явным нетерпением. – Джентльмен, закутанный с головы до ног, – странно кутаться в такое утро, как будто он болен, а может быть, он даже прикрывает лицо рукой. Нет, нет, нет! Не там, – прибавил он, следуя за взглядом Тома, – в другой стороне, вон в том направлении, вон там!

И, не выдержав, он показал пальцем как раз туда, где в эту минуту толпа задержала интересующую его пару.

– Тут столько народа, и такая толкотня, и так много всего, – сказал Том, – что, по-моему, довольно трудно… нет, право, я не вижу господина в длинном плаще и дамы в черной шали. Вон там стоит дама в красной шали!

– Нет, нет, нет! – нетерпеливо воскликнул его хозяин, опять показывая куда-то пальцем. – Не там. Совсем в другой стороне, в другой стороне. Возле трапа, слева. Они должны быть возле трапа, ведущего в каюту. Видите вы трап? Вот уж и колокол звонит! Да видите ли вы трап?

– Погодите! – сказал Том. – Верно. Вон они идут. Вы ведь говорите про джентльмена, что сейчас спускается вниз и складки плаща волочатся за ним по ступенькам?

– Про этого самого, – отвечал тот, глядя, впрочем, не туда, куда показывая Том, а в глаза ему. – Не окажете ли вы мне любезность, сэр, большую любезность? Не передадите ли вы письмо ему из рук в руки? Только передать, он ждет его, сэр. Мне это поручили мои хозяева, но я опоздал, и так как я уже не молод, мне ни за что не успеть подняться на борт и сойти вовремя. Не извините ли вы такую вольность с моей стороны и не окажете ли мне эту любезность?

Его руки дрожали, и на лице было написано сильнейшее волнение; он совал письмо в руки Тому и указывал, кому его передать, словно искуситель на мрачной старой гравюре.

Не в обычае Тома было колебаться там, где взывали к его добродушию или состраданию. Он взял письмо, шепнул Руфи, что вернется сию минуту и чтоб она его подождала, и сбежал по лестнице со всей быстротой, на какую был способен. Столько людей спускалось, столько поднималось, столько переправляли тяжелых тюков туда и обратно, так громко звонили, так сильно шипел пар и такой стоял крик, что Тому нелегко было проложить себе дорогу, и он чуть не позабыл, на какой пароход ему нужно. Однако он успешно добрался куда следует, не теряя времени спустился в каюту и увидел, что предмет его поисков стоит в салоне, спиной к нему, и читает какое-то объявление на стене. Когда Том подошел, чтобы передать ему письмо, он вздрогнул, заслышав шаги, и обернулся.

Каково же было удивление Тома, когда он узнал в нем того человека, с которым однажды имел столкновение в поле, – мужа бедняжки Мерси, Джонаса!

Насколько понял Том, Джонас пробормотал, какого черта ему тут надо; однако догадаться было нелегко, так невнятно он говорил.

– Мне самому ничего от вас не надо, – сказал Том, – минуту назад меня попросили передать вам это письмо. Мне указали, где вы, но я не узнал вас в этом одеянии. Возьмите же!

Джонас взял письмо, распечатал и прочел то, что было в нем написано. Содержание оказалось, по-видимому, очень кратким – не более одной строчки, – но оно поразило его, словно камень из пращи.

Волнение Джонаса было так странно, что Том, никогда не видевший ничего подобного, невольно остановился. Как ни кратковременны были колебания Джонаса, колокол перестал звонить, пока он стоял в нерешительности, и хриплый голос сверху осведомился, кто здесь возвращается на берег.

– Да, – крикнул Джонас, – я, я схожу. Дайте мне сойти. Где эта женщина? Идем обратно, идем сейчас же!

Он распахнул дверь в каюту и скорее потащил, чем повел Мерри за руку. Она была бледна и испугана и очень удивилась, увидев старого знакомого, но не успела с ним заговорить, потому что наверху поднялся шум и движение и Джонас быстро потащил ее на палубу.

– Куда мы идем? Что случилось?

– Мы идем обратно, – сказал Джонас. – Я передумал. Я не могу ехать. Не спрашивай меня, не то дело плохо кончится для тебя или для кого-нибудь другого. Погодите же, погодите! Нам надо на берег, слышите? На берег!

Он обернулся, невзирая на все безумие этой спешки, и, злобно нахмурившись, погрозил Тому кулаком. Немного найдется человеческих лиц, способных выразить такую ненависть, какая выражалась в его чертах!

Он тащил Мерри наверх, а Том следовал за ними. Он яростно тащил ее по палубе, через борт, по зыбкой доске и вверх по ступеням, не удостаивая ее ни единым взглядом и все время пристально рассматривая лица стоящих на пристани. И вдруг обернулся и крикнул Тому с ужасным проклятием:

– Где он?

Прежде чем Том, негодуя и возмущаясь, успел ответить на вопрос, которого он вовсе не понял, какой-то человек подошел к ним сзади и окликнул Джонаса Чезлвита по имени. Он был похож на иностранца, с черными усами и бакенбардами, и его учтивое спокойствие странно противоречило поведению Джонаса, изобличавшему отчаяние и тревогу.

– Чезлвит, дорогой мой, – сказал этот джентльмен, приподнимая шляпу в знак внимания к миссис Чезлвит, – двадцать тысяч раз прошу у вас извинения. Мне в высшей степени неприятно расстраивать семейную прогулку такого рода (я знаю, как это всегда очаровательно и освежающе действует, хотя сам и не имею счастья быть семейным человеком, что составляет величайшую трагедию моего существования), но дела, дорогой мой друг, дела… Вы не представите меня?

– Это мистер Монтегю, – сказал Джонас, по-видимому давясь словами.

– Самый несчастный из смертных, миссис Чезлвит, – подхватил Монтегю, – и более всех сокрушающийся о том, что эта маленькая прогулка не состоялась; но, как я уже говорил моему другу, дела, наши общие дела… Вы, я вижу, задумали небольшую поездку на континент?

Джонас хранил упорное молчание.

– Хоть убейте, – воскликнул Монтегю, – но я потрясен! Честное слово, я потрясен! А все эти проклятые дела, наш улей в Сити! Все остальное не считается, когда надо собирать мед, и в этом мое лучшее оправдание. Тут, справа от меня, все время приседает какая-то странная особа, – сказал Монтегю, прерывая свою речь и глядя на миссис Гэмп, – с которой я не знаком. Кто-нибудь ее знает?

– Ах, еще бы они меня не знали, господь с ними! – начала миссис Гэмп. – И ваша веселая женушка тоже, сударь, дай бог ей подольше быть веселой! Позвольте пожелать, чтобы все (она произнесла это, как произносят тост или поздравление) так же радовались и цвели красотой, как один будущий папаша, которого я называть не стану, чтобы никому не было обиды, боже сохрани! Дорогая моя дамочка, – тут она сразу перестала улыбаться, а до тех пор делала вид, будто страх как весела, – что-то вы уж очень бледны!

– И вы тоже тут, никак? – проворчал Джонас. – Ей-богу, а не слишком ли вас много?