Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 175

– Я вернулся, – сказал Джонас, – чтобы избежать шума.

– Вы поступили мудро, – возразил его друг. Джонас не промолвил ни слова; он все так же глядел на улицу, подперев голову руками.

– Так вот, Чезлвит, – сказал Монтегю, – невзирая на то, что произошло, я буду с вами откровенен. Вы слушаете меня? Я вижу только вашу спину.

– Слышу. Дальше!

– Я говорю: невзирая на то, что произошло, я буду с вами откровенен.

– Вы это уже говорили. И я вам уже сказал, что слышу. Дальше!

– Вы несколько раздражены, и не удивительно; сам я, к счастью, настроен как нельзя лучше. Так вот, давайте посмотрим, как обстоят дела. День или два назад я намекнул вам, любезный друг, что мне как будто бы удалось сделать открытие.

– Да замолчите ли вы? – крикнул Джонас, яростно оборачиваясь и бросая взгляд на дверь.

– Так, так! – сказал Монтегю. – Весьма здраво! Совершенно правильно! Если мое открытие получит огласку, с ним станет то же, что и с многими открытиями в этом честном мире, – мне уже не будет от него никакой пользы. Вы видите, Чезлвит, как я бесхитростен и прост: я показываю вам самое слабое место своей позиции! Но вернемся к прежнему. Я сделал, или думаю, что сделал, одно открытие и при первом удобном случае сообщил вам об этом по секрету, в том духе доверия, которое, как я поистине надеялся, существует между нами. Быть может, тут есть что-нибудь; быть может, и нет. У меня на этот счет имеется свое мнение, у вас – свое. Не станем об этом спорить. Но вы, любезный друг, проявили слабость: я именно хочу указать вам на то, что вы проявили слабость. Возможно, я желаю воспользоваться этим незначительным случаем к своей выгоде (а я именно этого желаю, не стану отрицать), но моя выгода заключается не в том, чтобы расследовать этот случай или обратить его против вас.

– Как это обратить против меня? – спросил Джонас, который стоял в той же позе.

– О, в это мы входить не будем, – сказал Монтегю с улыбкой.

– То есть превратить меня в нищего? Вы это имели в виду?

– Нет.

– Как это нет? – злобно проворчал Джонас. – А то в чем же ваша выгода заключается? Ведь это вы правду сказали.

– Я, конечно, хотел бы, чтобы вы еще немножко рискнули вместе с нами (риск тут самый небольшой) и не поднимали бы шума, – сказал Монтегю. – Вы обещали, и должны исполнить обещанное. Я говорю вам прямо, Чезлвит: должны. Рассудите сами. Если вы не сдержите слова, моя тайна теряет всякую цену для меня; в таком случае, пускай она становится общим достоянием – это даже лучше, потому что такая огласка сделает мне некоторую честь. Я хочу, кроме того, чтобы в одном случае, о котором я вам уже говорил, вы сыграли роль приманки. Я знаю, это вам ничего не стоит. До того человека вам дела нет (вам вообще ни до кого дела нет, вы слишком умны, – надеюсь, и я не глупей), и вы перенесете чужие потери с благочестивой твердостью. Ха-ха-ха! Вы начали с того, что попробовали улизнуть. Улизнуть вам не удастся, уверяю вас. Это я вам доказал сегодня. Я, как вы знаете, не слишком щепетилен. Меня нимало не трогает, что бы вы там ни сделали, какую бы маленькую неосторожность ни совершили; но я желаю воспользоваться этим, если можно, – и такому умному человеку, как вы, признаюсь в этом откровенно. Не один я грешен. Каждый пользуется оплошностью своего соседа, и больше других – люди с самой лучшей репутацией. К чему же вы мне доставляете столько хлопот? Все это должно кончиться дружеским соглашением или полным разрывом. Иначе и быть не может. В первом случае вы пострадаете очень мало. Во втором – ну, вам самому лучше знать, что тогда может случиться.

Джонас отвернулся от окна и подошел совсем близко к мистеру Монтегю. Он не смотрел ему в лицо – это было не в его привычках, – он только обратил глаза в его сторону и, глядя куда-то ему в грудь или в живот, заговорил с видимым усилием, медленно и раздельно, как пьяный, еще не потерявший сознания.

– Что толку врать! – сказал он. – Я хотел уехать сегодня утром и договориться с вами оттуда.

– Ну разумеется! Разумеется! – ответил Монтегю. – Ничего не может быть естественнее. Я это предвидел и принял свои меры. Но я, кажется, прервал вас.

– За коим чертом, – продолжал Джонас, видимо через силу, – вас угораздило выбрать такого посыльного? Где вы его разыскали, я вас не спрашиваю, а только он не первый раз подставляет мне ножку. Если вам действительно ни до кого дела нет, как вы только что говорили, вам должно быть все равно, что станется с этим куцым дворнягой, и вы предоставите мне рассчитаться с ним по-своему.

Если бы Джонас поднял глаза на своего компаньона, он увидел бы, что тот явно его не понимает. Но так как он стоял перед Монтегю, избегая глядеть ему в лицо и прерывая свою речь только для того, чтобы смочить языком пересохшие губы, то он этого не видел. Внимательный наблюдатель заметил бы, что пристальный и неподвижный взгляд Джонаса тоже говорил о совершившейся в нем перемене. Этот взгляд был прикован к одному месту, хотя мысли его блуждали далеко: так фокусник, идущий по канату или по проволоке к своей опасной цели, для сохранения равновесия смотрит на какой-нибудь предмет и не сводит с него глаз, чтобы не оступиться.

Монтегю быстро нашелся: он сказал наобум, что между ним и его другом нет ни малейшего разногласия по этому вопросу, ни малейшего.

– Ваше великое открытие, – продолжал Джонас с исступленной усмешкой, от которой не в силах был удержаться, – может быть, верно, а может быть, и неверно. В чем бы оно ни заключалось – мне думается, что я не хуже других.

– Нисколько, – сказал Тигг, – нисколько. Мы все одинаковы, или почти одинаковы.

– Я хочу знать вот что, – продолжал Джонас, – это открытие вы сделали сами или нет? Вы не удивляйтесь, что я задаю такой вопрос.

– Да, я сам, – подтвердил Монтегю.

– Да? – возразил тот резко. – А кому-нибудь еще оно известно? Ну же. Отвечайте, не мямлите!

– Нет, – сказал Монтегю без малейшего колебания. – Как вы думаете, чего бы оно стоило, если бы я не хранил его про себя?

Тут Джонас в первый раз посмотрел на него. После недолгого молчания он протянул руку и засмеялся.

– Ну что ж, не очень меня донимайте, и я буду ваш. Не знаю, может этак я больше выгадаю, чем если бы уехал сегодня утром. Но уж раз я остался, то дело кончено, можете дать присягу!

Он говорил хриплым голосом и, откашлявшись, прибавил уже менее напряженно:

– Ехать мне к Пекснифу? Когда? Скажите только!

– Немедленно! – воскликнул Монтегю. – Его надо привлечь как можно скорей;

– Ей-богу, – с диким смехом ответил Джонас, – а ведь забавно будет поймать этого старого лицемера! Я его терпеть не могу. Может, мне поехать нынче ночью?

– Да! Вот это похоже на дело! – восторженно отозвался Монтегю. – Теперь мы понимаем друг друга. Нынче ночью, любезный друг, разумеется.

– Поедемте вместе, – предложил Джонас. – Нам надо огорошить его: приехать в карете, захватить с собою документы, потому что это продувная бестия и ловить его надо умеючи, а то он не пойдет на удочку, я его знаю. Вашу квартиру и ваши обеды я туда повезти не могу – значит, надо везти вас самого. Можете вы ехать нынче ночью?

Его друг колебался; по-видимому, он не ждал этого предложения и не слишком ему радовался.

– Мы сговоримся насчет наших планов по дороге, – сказал Джонас. – Поедем к нему не прямо, а свернем из какого-нибудь другого города, будто бы повидаться с ним. Может быть, и не понадобится вас знакомить, но вы должны быть под рукой. Говорю вам, я его знаю.

– А что, если он меня узнает? – спросил Монтегю, пожав плечами.

– Он узнает! – воскликнул Джонас. – Да разве вы не рискуете этим пятьдесят раз на дню? А разве ваш отец вас узнает? Разве я узнал вас? Что ни говорите, вы были совсем другой, когда я впервые вас увидел. Ха-ха-ха! Как сейчас вижу дыры и заплаты! Ни парика, ни крашеных бакенов! В те времена вы были совсем другого рода фигура, да, да! Вы даже говорили по-другому. С тех пор вы так усердно разыгрывали джентльмена, что и сами себе поверили. А если даже он вас вспомнит, что за беда! Такая перемена доказывает ваш успех. Вы это сами понимаете, иначе не открылись бы мне. Так поедете?