Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 186

Не успели они войти в дом, как оттуда выбежала миссис Льюпин и, кивком подозвав их к карете, показала чемодан с фамилией «Чезлвит».

– Это муж мисс Пексниф, – сказала добрая женщина Мартину. – Я не знала, в каких вы отношениях, и очень беспокоилась, пока вы не пришли.

– Мы ни разу не обменялись с ним ни единым словом, – заметил Мартин, – и так как я не желаю более близкого знакомства, то постараюсь не встречаться с ним. Я уверен, что это он попался нам по дороге. Очень рад, что мы так удачно разминулись. Честное слово! С большими удобствами путешествует муж мисс Пексниф.

– С ним какой-то представительный джентльмен, он остановился в лучшей нашей спальне, – прошептала миссис Льюпин, косясь на окно этой самой комнаты, когда они входили в дом. – Он заказал к обеду все, что только можно достать; а усы и бакенбарды у него такие шелковистые, какие только можно вообразить.

– Вот как! – воскликнул Мартин. – Что ж, тогда постараемся избегать и его тоже. Надеюсь, что у нас хватит сил на такое самопожертвование. Ведь это всего на несколько часов, – сказал Мартин, устало опускаясь на стул за маленькой ширмой. – Наш визит не увенчался успехом, дорогая моя миссис Льюпин, и я должен ехать в Лондон.

– Боже мой, боже мой! – воскликнула миссис Льюпин.

– Да. Один встречный ветер не делает зимы, как одна ласточка не делает весны. Попробую еще раз. Тому Пинчу повезло. С помощью его советов, может быть, повезет и мне. Когда-то я обещал Тому свое покровительство, с позволения сказать, – заметил Мартин с грустной улыбкой, – и собирался устроить его судьбу. Быть может, Том возьмет теперь меня под свое покровительство и научит зарабатывать свой хлеб.

Глава XLIV

Рассказ о предприятии мистеры Джонаса и его друга продолжается.

Среди многих других прекрасных качеств, которыми обладал мистер Пексниф, было одно особенное, состоявшее в том, что чем больше его разоблачали, тем больше он лицемерил. Если он терпел поражение в одной области, то собирался с силами и вознаграждал себя, перенеся военные действия в другую. Если его хитрости и увертки раскрывал А., тем больше было причин не теряя времени практиковаться на Б., хотя бы для того только, чтобы не терять ловкости рук. Никогда он не представлял собой такого благочестивого и поучительного зрелища для всех окружающих, как в то время, когда его разоблачил мистер Пинч. Вряд ли он бывал когда-нибудь так человечен и так возвышенно и достойно добродетелен, как в то время, когда презрение молодого Мартина еще жгло его, как огнем.

Этот избыток благородных и высоконравственных чувств положительно необходимо было сбыть с рук, не считаясь ни с какими жертвами; и мистер Пексниф, услышав о прибытии зятя, немедленно усмотрел в его лице своего рода оптового заказчика или покупателя, которому следовало отпустить товар немедленно. Быстро сойдя в гостиную и заключив молодого человека в объятия, он провозгласил с ужимками и взглядами, указывавшими на смятение духа:

– Джонас! Дитя мое! Она здорова? Ничего не случилось?

– Как, вы опять за свое? – отвечал его зять. – Даже и со мной? Оставьте вы, пожалуйста, вот что!

– Скажите же мне, что она здорова, – не унимался мистер Пексниф. – Скажите мне, что она здорова, дорогой мой!

– Она не больна, – возразил Джонас, высвобождаясь из его объятий. – Ничего с ней не случилось.

– Ничего с ней не случилось! – воскликнул мистер Пексниф, опускаясь на ближайший стул и ероша рукой волосы. – Мне стыдно за мою слабость. Никак не могу удержаться, Джонас. Благодарю вас. Мне теперь лучше. Как поживает другая моя дочь, моя старшая, моя Черри-верри-чиго? – спросил мистер Пексниф, который тут же изобрел для нее это шутливое прозвище, почувствовав, что на сердце у него снова становится легко.

– Да все так же, как и раньше, – ответил мистер Джонас. – Все такой же уксус, как и была. Вы, я думаю, знаете, что она обзавелась поклонником?

– Я об этом слышал из первоисточника, – сказал мистер Пексниф, – от нее самой. Не стану отрицать, это заставило меня подумать о том, что скоро я потеряю и последнюю дочь. Джонас, боюсь, что все мы, родители, эгоисты; боюсь, что мы… но делом моей жизни было воспитать их для домашнего очага, а это такая сфера, которую Черри украсит.

– Ей не мешает украсить какую-нибудь сферу, – заметил его зять, – потому что сама-то она не бог знает какое украшение.

– Мои девочки теперь обеспечены, – сказал мистер Пексниф. – К счастью, они теперь обеспечены, и я трудился недаром!

Совершенно то же самое сказал бы мистер Пексниф, если бы одна – из его дочерей выиграла тридцать тысяч фунтов в лотерею, а другая нашла бы на улице кошелек с золотом, по всей видимости никому не принадлежащий. И в том и в другом случае он весьма торжественно призвал бы отеческое благословение на главу счастливицы и поставил бы это событие себе в заслугу, словно предвидел его, когда она была еще в колыбели.

– А не поговорить ли нам о чем-нибудь другом для разнообразия? – сухо заметил Джонас. – Согласны, что ли?

– Вполне, – сказал мистер Пексниф. – Ах вы шутник, проказник вы этакий! Вы смеетесь над стареньким любящим папой. Что ж, он это заслужил. И он не обижается, потому что в чувствах своих находит себе награду. Вы погостите у нас, Джонас?

– Нет. Со мной приятель, – сказал Джонас.

– Приводите и приятеля! – воскликнул мистер Пексниф в порыве гостеприимства. – Приводите сколько вам угодно приятелей!

– Это не такой человек, чтобы его приводить, – презрительно заметил Джонас. – Я думаю, забавно было бы видеть, как это я его «приведу». Спасибо все-таки, но он для этого слишком высокопоставленное лицо, Пексниф.

Добродетельный человек насторожил уши: любопытство его пробудилось. Для мистера Пекснифа быть высокопоставленным – значило быть великим, добрым, благочестивым, мудрым, гениальным, а лучше сказать – избавляло от необходимости быть всем этим и само по себе стояло неизмеримо выше всего этого. Если человек имел право смотреть на Пекснифа сверху вниз, то последний не мог взирать на него иначе, как снизу вверх, и притом почтительно согнув спину, в избытке смирения. Так всегда бывает с великими людьми.

– Я вам скажу, что вы можете сделать, если хотите, – сказал Джонас, – можете прийти пообедать с нами в «Драконе». Этой ночью мы приехали в Солсбери по делу, а утром я заставил его отвезти меня сюда в своей карете, то есть не в своей, потому что она сломалась нынче ночью, а в наемной, но это все равно. Так смотрите, знаете ли, ведите себя поосторожнее. Он не привык якшаться с кем попало, вращается только в самом лучшем обществе.

– Какой-нибудь молодой вельможа, который занимает у вас деньги под большие проценты, не так ли? – сказал мистер Пексниф, игриво грозя ему пальцем. – Буду в восторге познакомиться с юным гулякой.

– Занимает! – отозвался Джонас. – Как бы не так! Если у вас имеется хоть двадцатая часть его капиталов, можете уходить на покой! Мы с вами были бы богачи, если б могли вскладчину купить его мебель, серебро и картины. Станет такой человек занимать деньги! Да, с тех пор как мне подвернулся случай (и, кстати сказать, хватило ума) обзавестись паем в страховом обществе, которого он председатель, я нажил… неважно, впрочем, сколько я нажил, – сказал Джонас, как будто вспомнив обычную свою осторожность. – Вы меня отлично знаете, я о таких вещах не болтаю. Но, ей-богу, кое-что я приобрел.

– Право, дорогой мой Джонас, – с большой горячностью воскликнул мистер Пексниф, – такому джентльмену следует оказать внимание. Может быть, он захочет осмотреть церковь? Или, если он имеет вкус к изящным искусствам – в чем я не сомневаюсь, – я могу послать ему несколько папок с чертежами. Солсберийский собор, дорогой мой Джонас, – в связи с упоминанием о папках, а также стремясь выказать себя с наилучшей стороны, мистер Пексниф перешел на обычный для него в таких случаях цветистый слог, – есть здание, освященное для нас вековыми традициями и внушающее самые возвышенные чувства. Здесь мы созерцаем работу прошлых веков. Здесь мы слушаем раскаты органа, прогуливаясь под гулкими сводами. У нас имеются чертежи этого прославленного здания с севера, с юга, с востока, с запада, с юго-востока, с северо-запада…