Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 183

Он поспешил к старику, чтобы сжать его руку в своих руках, но мистер Пексниф вмешался и стал между ними.

– Нет, молодой человек! – произнес мистер Пексниф, ударяя себя в грудь и простирая другую руку к своему гостю и как бы осеняя его крылом. – Нет, сэр, только не это. Разите меня, сэр, меня! Мечите ваши стрелы в меня, сэр, будьте так любезны, не в него!

– Дедушка, – воскликнул Мартин, – выслушайте меня! Умоляю вас, дайте мне высказаться!

– Вот как, сэр? Вот как? – выходил из себя мистер Пексниф, бросаясь то в одну, то в другую сторону, чтобы все время держаться между ними. – Разве вам мало того, сэр, что вы явились в мой дом, как тать в нощи – или, лучше сказать, как тать среди бела дня, ибо мы не можем быть излишне щепетильны, когда речь идет о правде, – и привели с собой ваших беспутных компаньонов для того, чтобы они подпирали спиной дверь гостиной и мешали входить и выходить моим домочадцам, – Марк занял эту позицию и держал ее не сдавая, – разве вам мало этого, и вы намерены поразить почтенную Добродетель? Да? Так знайте, что она не одинока! Я буду ей защитой, молодой человек! Вот моя грудь! Ну, сэр! Разите!

– Пексниф, – сказал старик слабым голосом, – успокойтесь. Не волнуйтесь.

– Я не могу не волноваться, – воскликнул мистер Пексниф, – и никак не могу успокоиться. Благодетель и друг! Неужели даже под моим кровом вам нельзя приклонить голову, убеленную сединой?

– Отойдите в сторону, – сказал старик, простирая руку, – дайте мне посмотреть на того, кого я когда-то любил так глубоко.

– Да это самое лучшее, посмотрите на него, мой друг, – сказал Пексниф. – Самое правильное, чтобы вы на него посмотрели, благородный сэр. Необходимо, чтобы вы увидели его в истинном обличье. Смотрите на него! Вот он, сэр, вот он!

Мартин, будучи простым смертным, не мог не выразить на своем лице того гнева и презрения, которые внушал ему мистер Пексниф. Но, помимо этого, он ничем не показал, что знает о присутствии или самом существовании мистера Пекснифа. Правда, один раз, и то вначале, он невольно взглянул на этого добродетельного человека с величайшим презрением, но более не обращал на него никакого внимания, словно на его месте не было ничего, кроме пустого воздуха.

Когда мистер Пексниф отодвинулся, уступая выраженному стариком желанию, старый Мартин, взяв Мэри Грейм за руку и ласково прошептав ей что-то, словно говоря, что нет никаких причин тревожиться, тихонько оттолкнул ее за свое кресло и пристально посмотрел на внука.

– И это он, – произнес старик. – Да, это он. Скажи, что ты хочешь сказать, но не подходи ближе.

– Этот человек наделен таким тонким чувством справедливости, – заметил мистер Пексниф, – что выслушает даже его, хотя знает наперед, что из этого ничего не может выйти. Какой блестящий ум! – Мистер Пексниф говорил про себя, не обращался ни к кому в особенности, он как бы взял на себя роль хора в греческой трагедии и высказывал свои мнения в качестве комментария к происходящему.

– Дедушка! – сказал Мартин с глубоким чувством. – После тревог тяжелого пути, после болезни, изведав трудную жизнь, полную лишений и горя, мрака и разочарования, потеряв надежду и отчаявшись, я возвратился к вам.

– Бродяги этого рода, – продолжал мистер Пексниф, выступая в роли хора, – обыкновенно возвращаются, когда увидят, что их мародерские набеги не увенчались тем успехом, на какой они надеялись.

– Если бы не этот вот преданный человек, – продолжал Мартин, повернувшись к Марку, – с которым я познакомился здесь и который добровольно поехал со мной в качестве слуги, но был мне с начала до конца верным и ревностным другом, – если бы не он, я бы умер на чужой стороне, вдали от родины, без помощи и утешения, даже без надежды, что моя несчастная судьба станет известна кому-нибудь, кто захотел бы о ней узнать… о, если бы вы позволили мне сказать – известна вам!

Старик посмотрел на мистера Пекснифа, мистер Пексниф посмотрел на него.

– Вы что-то сказали, многоуважаемый? – с улыбкой произнес мистер Пексниф. – Старик покачал головой. – Я знаю, что вы подумали, – сказал мистер Пексниф, еще раз улыбнувшись. – Пусть его продолжает, мой друг. Проявления эгоизма в человеке всегда любопытно наблюдать. Пусть его продолжает, мой друг.

– Продолжай! – заметил старик, казалось машинально повинуясь словам мистера Пекснифа.

– Я был так несчастен и так беден, – сказал Мартин, – что мне пришлось обратиться к милосердию чужого человека, в чужой стране, чтобы вернуться сюда. Все это только восстановит вас против меня, я знаю. Я даю вам повод думать, что сюда меня пригнала единственно нужда и что ни любовь, ни раскаяние ни в какой мере не руководили мною. Когда я расставался с вами, дедушка, я заслуживал такого подозрения, – но теперь нет, теперь нет!

Хор заложил руку за жилет и улыбнулся.

– Пусть его продолжает, многоуважаемый, – сказал он. – Я знаю, о чем вы думаете, но не надо этого говорить раньше времени.

Старик поднял глаза на мистера Пекснифа и, по-видимому, опять руководясь его словами и взглядами, сказал еще раз:

– Продолжай!

– Мне остается сказать немного, – возразил Мартин. – И так как я говорю это, уже не рассчитывая ни на что, как бы ни улыбалась мне надежда, когда я входил в эту комнату, – прошу вас об одном: верьте, что это правда, по крайней мере верьте, что это святая правда.

– О прекрасная истина! – возопил хор, возводя очи кверху. – Как оскверняется ныне твое имя служителями порока! Ты обитаешь не в колодце [127], священный принцип, но на устах лживого человечества. Трудно мириться с человечеством, уважаемый сэр, – обратился он к старшему мистеру Чезлвиту, – но мы постараемся претерпеть и это с кротостью. Это наш долг; так будем же в числе тех немногих, кто не пренебрегает им. Но если – продолжал хор, воспарив духом в горняя, – если, как говорит нам поэт, Англия надеется, что каждый исполнит свой долг [128], то Англия самая легковерная страна на свете, и ее ждут постоянные разочарования.

– Что касается той причины, – сказал Мартин, спокойно глядя на старика и только на мгновение переводя взор на Мэри, которая закрыла лицо руками и опустила голову на спинку кресла, – той причины, которая посеяла несогласие между нами, в этом отношении мой ум и сердце не способны измениться. Что бы ни произошло со мной после того злополучного времени, все это лишь укрепило, а не ослабило мои чувства. Я не могу ни сожалеть о них, ни стыдиться их, ни проявлять колебаний. Да вы бы и не пожелали этого, я знаю. Но что я мог и в то время положиться на вашу любовь, если бы смело доверился ей; что я без труда склонил бы вас на свою сторону, если б был уступчивее и внимательнее; что я оставил бы по себе лучшую память, если бы забывал себя и помнил о вас, – всему этому научили меня размышления, одиночество и несчастие. Я пришел с решимостью сказать это и попросить у вас прощения, не столько надеясь на будущее, сколько сожалея о прошлом; и теперь я прошу у вас только одного: чтобы вы протянули мне руку помощи. Помогите мне достать работу, и я буду честно работать. Мое несчастие ставит меня в невыгодное положение: может показаться, что я думаю только о себе, но проверьте, так это или не так. Проверьте, так ли я своеволен, упрям и высокомерен, как был, или меня выправила суровая школа жизни. Пусть голос природы и дружеской привязанности рассудит нас с вами, дедушка; не отвергайте меня окончательно из-за, одного проступка, как бы он ни казался непростителен!

Когда он замолчал, седая голова старика опустилась снова, и он закрыл лицо дрожащими пальцами.

– Досточтимый сэр, – воскликнул мистер Пексниф, склоняясь над ним, – вам не надо бы так поддаваться горю. Ваши чувства вполне естественны и похвальны; но не следует допускать, чтобы бесстыдное поведение человека, от которого вы давно отреклись, так волновало вас. Возьмите себя в руки. Подумайте, – сказал мистер Пексниф, – подумайте обо мне, мой друг.