Хроники Каторги: Цой жив (СИ) - Ярцев Григорий Юрьевич. Страница 46

- Разумеется, Милаха, может и больше. Любая жизнь важна и осознание того, что некоторые из нас, окруженные Каторгой, любят так сильно, что не боятся вывести на свет дитя, чудо. Разве нет?

- Наверное, - неуверенно ответила Анна.

- В твое время было иначе?

- Ти точно хочешь знать ответ?

- Что-то подсказывает, он будет из разряда грусть-печаль-и-безысходность, но да, давай, мочи.

- Ми, рожая детей, думали впервую очередь о себе, о своей старости. Боялись, что некому будет... подать стакан. Никому ми не будем нужни, понимаешь? Старики бесполезни для общества, внесли свой вклад и перестали бить нужними, порой, даже детям, которих вирастили.

Лис усмехнулся.

- Конечно иначе, у нас стариков - раз-два и нету. Одного вот я сам на тот свет переправил, - в голосе скользнула вина.

- Ти не виноват.

- В Каторге мало умирают своей смертью.

- А Непроизносимому повезло, он смог, - подбадривающе ответила Анна. И осознав, что ее мнение не является единственно-верным, и не может отражать всей правды, оговорилась: - Но и у нас, Лис, били люди, пари, рожавшие детей от искренней, чистой любви, - счастливая улыбка растянулась на лице и угасла, когда поняла: ее семья когда-то была именно такой.

- Ха-ха! - высокий голос Дага прозвучал совсем близко. - Цой, Лис! А это? - осторожно взял Анну за локоток.

- Анна, - ответил Цой.

- Ан-н-на, - вдумчиво протянул Даг и отвесил небольшой поклон, не отпуская руки. - Стало быть, Аня, - произнес так, словно размышлял вслух. - Думаю, приживется.

- Можем поговорить? - начал искатель.

- С глазу на глаз?

- Ему свой выколоть или как? - не сдержался лис, указав на Цоя.

Косички на впалых щеках Дага разъехались в стороны от улыбки.

- Лис, Лис, - мелодично ответил домовой, - никудышный шут, но прекрасный поджигатель, за что и прощаем шутки.

Ответ Дага Лиса ничуть не смутил, напротив, он добился своего: вызвал улыбку на лице Анны; прекрасные ямочки, понравившиеся ему так сильно. Забавно, отметил про себя, и на пояснице похожие. Сказка.

- Успеем до праздника? - поразмыслив, предложил Даг.

Цой кивнул.

- Малец родился? - искренне радуясь, поинтересовался Лис.

- Мужик! Здоровый, как бес! Пять килограмм!

- Кто смельчаки?

- Лея и Хан, - с теплом ответил Даг, а затем взглядом обратился к Цою, рукой указав к одному из домиков: - Пройдем?

Искатель и Даг удалились, Анна заметила неважную, но крайне старательную вышивку на спине рясы, от плеч до самого пола: феникс, горящий огнем, поднимавшийся из пепла. Лис сказал, дело рук детишек; великолепное мастерство для тех, кто едва достиг пяти лет.

- Давай, - весело окликнул Лис, - поможем подготовиться к свистопляскам.

Пока опускалось солнце и всходила луна, людей внизу собралось - не протолкнуться и хмельных лиц все больше. Славно потрудились: столы с кушаньем окольцевали толпу, на мангалах, сооруженных из ополовиненных железных бочек, жарилось мясо, которое Анна не решится отведать. Стук генераторов погряз в гуле возбужденных возгласов. Гирлянды разноцветных ламп зажглись огоньками и по периметру крыши стадиона вспыхнули прожекторы, чьи столбы света падали, освещая поле.

Наблюдала за происходящим с высоты третьего этажа, сидя на подоконнике домика, учтиво предоставленным домовым. Да, намного радушнее, чем прием Каземат. Анна не переставала удивляться, - никто ни за что не платит, у каторжников отсутствовало понятие денег, и деньги в принципе, существовали лишь ценности и долг друг перед другом. Все работали во имя единого блага, во имя единой цели - выжить.

Заметила, как медленно, словно нехотя, спускался лифт из комментаторской рубки, что возвышалась над стадионом. Доскрипев донизу, двери лифта открылись, и перед собравшимися каторжниками предстал Даг, держа в руках заботливо закутанного в ткани младенца; дите не испугалось, услышав вопли восторга, выкрикиваемые толпой в честь его появления. Люди рассыпались перед Дагом, позволив добраться до пьедестала.

- Догма! - возбужденный гул поутих, и воцарилась абсолютная тишина, где главенствовал один только сильный голос домового, тенору которого могли бы позавидовать все оперные певцы разом. - Сегодня мы празднуем Жизнь! Его жизнь, - вознес младенца над головой, - и этой ночью мы выберем ему имя! И выберем его так, что вся Каторга узнает: Мы ж-ы-ы-ы-ы-вы-ы-ы! - не жалея связок, закричал домовой.

В небо поднимались неудержимые крики, визг и вопли, в которых перемешались взбудораженность, сила, желание и нескончаемая отрада. Каторжники будто вошли в единый транс, глухо и размеренно оттопывая знакомый Анне мотив, но название ускользало из мыслей и соскальзывало с языка каждый раз, когда она почти вспоминала его.

Домовой развернулся, обращая к народу чадо на вытянутых руках. Толпа выдала разобщенные звуки, невпопад выкрикивая буквы. Он развернулся в другую сторону и оказавшиеся за его спиной замолчали; в хоре возбужденных голосов отчетливо слышалось то ли протяжное «Я-я», то ли «А-а». Даг пристукнул босой ногой и, вытянув руки сильнее, поднял младенца выше, требуя единого решения. Одной буквы.

«Я», - протяжный гул пугающим эхом отскакивал от стен бесчисленных домишек и воспарял, уносясь через крышу.

- Я, - подхватил Даг, и голос его покрыл нарастающий гул собравшихся каторжников. Повернулся в другую сторону и голоса сплелись в нечто среднее между «Эн» и «Эм», а мгновение спустя звук «Эн» стал преобладать и, наконец, восторжествовал.

- Ян! - гордо объявил домовой, удерживая ребенка.

«Ян! Ян! Ян!», - буйно подхватили каторжники, словно выкрикивая воинский клич.

- Несите Пузо! - бодро крикнул Даг. Ликуя, толпа сгущалась у входа, откуда когда-то под приветствия болельщиков выбегали игроки. Ор обезумел, когда на массивных носилках десять мужиков вынесли то, что прозвали Пузом. Несуразное, неуклюжее и неправильной формы создание, похожее на огромный кусок теста, восседало на носилках, прогнувшихся под его весом. Пузо страшно походило на адскую карикатуру недалекого ребенка, страдающего сильным ожирением, но круглая голова, кривой рот и блестящие глаза создания искрили беззаботной, младенческой радостью и... тупостью. Кажется, его даже забавляло происходящее. Носилки поместили у самого пьедестала, и несшие его мужики выстроились перед массивной тушей, зияющей дырами - огромными порами.

Даг дал отмашку, и те принялись лупить в огромный живот создания.

Пузо получал удовольствие, когда необъятное чрево поглощало их кулаки. Они вбивали в него ручища, получая звуки в ответ, но самый громкий получился, когда один из каторжан, разбежавшись, влепился в живот; его мигом отфутболило обратно, в толпу, поймавшую его в руки, точно рок-звезду и встретившую радостным ором. Пузо ликовал; удары, сродни щекотки, заставляли поры высвобождать звуки, похожие на духовые органа. Каторжане подхватили; визг, свист, улюлюканье, - над Догмой воцарилась вакханальная какофония. Мужики продолжали топить кулаки в туше Пуза, мастерски манипулируя октавами и закручивая мелодию. Будто сам Дьявол сподобился покинуть Ад, дабы сыграть в честь появления младенца.

Чудовищное зрелище, но отчего-то забавное.

Домовой согнулся и пустил кричащего во все горло младенца в руки собравшихся. Вознесли его на ладонях, передавая из рук в руки, точно крохотный плот по волнам бесконечного моря. Никогда еще овации не рождали подобных вибраций. Каждый старался коснуться чуда, пытаясь передать ему частичку собственной силы и, быть может, почерпнуть чуточку счастья, даже касаясь того, кто передавал корзинку с новорожденным в другой конец поля, где на небольшом возвышении ожидали своего первенца плачущие от счастья родители. И когда он достиг их, - необузданный вопль пронесся над гомонящей толпой и орган заиграл сильнее, застучали барабаны, и толпа в едином порыве стала отплясывать нечто совершенно дикое и похотливое.

Крупный мужик обеими руками схватил огромный молот и вдарил по семьсот литровому баррику; пробка от удара вылетела с сильным хлопком, угодив одному из стоящих неподалеку прямо в лоб, породила дикий ор и хохот. Он придет в себя только утром, пропустив все веселье, а алая жидкость тем временем хлынула наружу, кто-то подставлял ведра, кто-то тазы, особо умелые - разинутые в искреннем счастье рты.