Кровь невинных - Дикки Кристофер. Страница 13

— Я вступал в рейнджеры, — возмутился Дженкинс, — а не в гребаный спецназ. Меня не обучали арестовывать людей и зачитывать им права.

— Послушай, — сказал капитан, — сейчас я объясню тебе цель нашей миссии. Мы проникнем в здание, осмотрим его, разоружим и нейтрализуем всех, кого нужно, и вернемся оттуда живыми. Последнее — самое важное: вернуться живыми.

Здание было двенадцатиэтажным, жилой массив. Некоторые окна заколочены досками, в других висело белье, развевающееся по ветру. Краска на стенах дома облезла. Бетонная основа прогнила из-за сильной влажности. И над всем этим летали пули пятидесятого калибра. Создавалось впечатление, что основные боевые действия разворачивались на крыше.

План был прост. Основная часть отряда проникнет в здание. Сначала нужно захватить центральную лестницу, занять коридоры и нейтрализовать вооруженных людей на крыше, потом начать поиски.

Боже, какая это была дыра! Я занял позицию на четвертом этаже, просматривая длинный коридор. Все лампочки там перегорели, а окно в его конце было разбито. Пара дверей выломана. Трудно сказать когда. Стены разрисованы граффити, и на одной из них — красно-бело-синий флаг Панамы. Один из его концов оторвался, и ткань раздувалась и хлопала на сквозняке. Еще одна дверь сделана из железных решеток. Место напоминало тюрьму, только решетки предназначались для того, чтобы удерживать людей снаружи, а не внутри. Стоя около лестницы, я не видел квартир и не знал, что там творится. До меня доносились разные запахи: дерьма и моря, мочи и вареной кукурузы, и все это одновременно. Люди готовили. Наверное, собирались есть. Я бы и сам не отказался от еды.

Одна из решетчатых дверей в коридоре налево открылась в десяти ярдах от меня, и, прежде чем я смог что-либо предпринять, передо мной возник маленький мальчик в грязной полосатой рубашке и без штанишек. В руках он сжимал тарелку кукурузной каши. Красный огонек моего лазерного прицела дрожал у него на лбу. Мне показалось, что он не понимал, кто перед ним находится. Потом он начал плакать. Как странно звучал детский плач среди всего этого шума. Несмотря на пальбу на улице и на крыше, плач заполнил коридор и отдавался эхом у меня в голове.

— Заткнись, парень! — прикрикнул я. — Заткнись!

Лазер плясал по его лицу, а мальчик продолжал плакать.

Справа в коридор вышел взрослый человек, но тут же спрятался, когда я выстрелил в потолок.

Теперь ребенок уже не плакал, а орал. Но при этом он даже не сдвинулся с места.

— Кто-нибудь, уберите ребенка! — заорал я изо всех сил, жалея, что не знаю, как это будет по-испански.

Никакого ответа. Я сделал жест рукой, потом — винтовкой. Лазер чертил линии по его телу, но мальчик по-прежнему не двигался.

Я видел, как из той же двери справа появилось две руки, которые тянулись к мальчику. Руки безоружной женщины. Больше я ничего разглядеть не смог. Кем бы ни была эта женщина, малыш знал ее. Он бросился навстречу рукам и исчез из моего поля зрения. Я слышал, как ребенок всхлипнул еще пару раз, потом все стихло. И лишь тогда я понял, что перестрелка на улице прекратилась.

Резкая смена обстановки вызывает тревожные чувства. Тишина раздражала. Потом сработал звуковой сигнал на моих часах. Четыре пятьдесят. Джози ждала звонка, а я не мог ей позвонить.

— Как ты себя чувствуешь?

— Разве родители не передали тебе, что со мной все хорошо?

— Да. Но они еще сказали, что ты позвонишь мне в пять.

— Дорогая, не сердись. Не хочу нагонять лишнего пафоса, но все-таки у нас здесь война.

— Я видела по телевизору. Но похоже, она заканчивается.

— Сегодня был довольно напряженный день. По крайней мере для меня.

Повисла пауза. Я слышал разговор другой пары на параллельной линии, но голоса звучали слишком тихо, и я ничего не мог разобрать.

Джози нарушила молчание первой:

— Хочешь узнать, как я провела день?

— Конечно, хочу.

— Утром я ездила в Саванну, собиралась купить украшения к Рождеству в магазине «Алтар-гилд». Хотела украсить ими весь дом. Но потом решила ничего не покупать.

Я снова услышал голоса на другой линии. Наконец я ответил ей:

— Мне казалось, ты хотела, чтобы у нас была своя елка. Представлял себе, как ты наряжаешь ее, и мне сразу становилось хорошо.

— Я подумала, что буду наряжать ее в одиночестве. Это очень грустно.

— С чего ты взяла?

— Мой жених попал в «горячую точку». Я могу стать вдовой прежде, чем мы поженимся, а он собирается рассказать мне, какое это захватывающее событие в его жизни. Скоро Рождество. А его нет со мной рядом. Ладно... но он не может сдержать самого простого обещания: позвонить мне!

— Я же сказал, что мне очень жаль.

— Я еще не все рассказала тебе о моем сегодняшнем дне.

— Что еще?

— Звонила Селма.

— Что случилось? Маме по-прежнему плохо?

— Кажется, ничего серьезного. Ее перевели из палаты интенсивной терапии, но Селма сказала, что мама ждет твоего звонка. Ты звонил ей?

— Нет, по-моему... знаешь, эти больничные коммутаторы. Иногда туда трудно дозвониться даже из Штатов. Думаю, ее скоро выпишут...

— Да, но ей хотелось бы поговорить с тобой.

— Но я звонил тебе.

— Возможно, тебе лучше позвонить ей.

Дозвониться до Канзаса нетрудно. Но, слава Богу, никто из Канзаса не имел возможности позвонить мне. Со времени болезни матери семья не давала мне покоя. Селма могла в любой момент позвонить Джози и начать делиться своими проблемами с будущей «сестрой». Я даже получил весточку от Джоан, моей старшей сестры, перед тем как покинул Америку. Она говорила о деньгах своего мужа. Я был вежлив, но не более того.

— Пожалуйста, соедините меня с миссис Гудселл. Палата Б-302.

Ответа не последовало, и коммутатор снова переключился.

— Как зовут больного? — спросил оператор.

— Гудселл, — сказал я, — или, может, Куртовиц.

— Гудселл. Да. Ее перевели. Я соединю вас.

Пока я ждал, играла мелодия песни «Домик в степи».

— Алло? — послышался низкий и слабый голос.

— Мама? Мама, это Курт.

— А, мой Курт. Я... я думала о... я... я... здесь медсестра. Она может... Ты не перезвонишь?

— Мама, что случилось?

На другом конце провода послышался шум и стук телефонной трубки. Потом я разобрал голос матери, она не то кричала, не то задыхалась.

— Кто это? — Незнакомый голос, судя по всему, принадлежал медсестре.

— Это ее сын Курт. Что случилось? С ней все в порядке?

— У нее небольшой рецидив. Мы должны оказать ей помощь. Можете перезвонить позже?

— Да, да. Когда?

— Позже. — И она повесила трубку.

Рутина спасает жизнь, когда ты не способен думать, а иногда — и рассудок, когда ты думаешь слишком много. Несмотря на усталость, я почистил ружье и разобрал свой походный рюкзак. Помимо Корана, который я непонятно для чего взял с собой, у меня почти не было личных вещей. Я не умел читать его, поэтому стал прятать в нем памятные для меня бумаги. Поздравительную открытку от родителей Джози. Пару корешков от билетов. Регистрационную карточку отца с той же фотографией, что и на армейском удостоверении. Меня раздражало, что болезнь матери и проблемы сестер вторглись в мою жизнь. Я полагал, что избавился от всего этого благодаря армии и Джози. И я хотел снова оказаться подальше от моей семьи, как только маме станет лучше. Но меня интересовала тайна, связанная с отцом. Я ждал, когда мама поправится, чтобы поговорить с ней об этом. Что бы там ни было.

Я изучал цифры, которые отец написал на Коране, и смотрел на них снова и снова, надеясь понять значение: 114, затем 29 = 3(1) + 10 (2) + 13(3) + 2(4) + 2(5) (42 = 2 или 5). Казалось, разгадка очень простая, но я никак не мог ее понять. Иногда я засыпал, пытаясь разобраться в этих цифрах. Я любил спать. Но той ночью заснуть не сумел. Как не мог найти в себе сил встать. Вопреки всему я переживал за маму и был в ярости из-за того, что Джози сердилась на меня.