Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд. Страница 27

— Я просто хотела сказать…

— Молчите. Вы мешаете сосредоточиться.

— Хорошо, маэстро.

— Что вы сказали?

— Я сказала…

Карл Вольцоген сел в автобус, следующий до Карфакса. Там вылез и медленно двинулся в сторону Уитли, засунув руки в карманы поношенного пальто. Он его купил очень давно где-то в Германии или в Австрии. Карл остановился посмотреть засаленную этикетку внутри обшлага. «Фридрих Йенсен, Веттинерштрассе 83D, Дрезден».

Он вдруг отчетливо вспомнил ту девушку. Она жила на Веттинерштрассе, темноволосая, наверняка не арийка, может быть, даже еврейка. Удалось ли ей пережить этот кошмар? Наверное, нет. Они встречались. Говорили об опере — а о чем еще он мог говорить?

Боже, как давно это было. Он постарел, живет в основном прошлым, с холодным безразличием ожидая приближение конца. Хотя судьба была к нему благосклонна и дала ему все, что он желал, кроме семьи, хотя это, возможно, было расплатой за его талант. Поэтому есть все основания быть довольным.

Проходящий мимо рабочий как-то подозрительно посмотрел на Карла. Он усмехнулся. Они нас недолюбливают — немцев. Их можно понять. А нас? Дрезден лежит в руинах. Нет больше оперного театра, где звучали творения Вебера, Вагнера, Штрауса. Но Штраус жив, живет в Гармише [27]. Перенес операцию. Хорошо бы его навестить. Он, наверное, был бы рад пообщаться с родственной душой, у них общие воспоминания. Там в центре, на Брюльской террасе, наверное, по-прежнему полно голубей. А маленькие золотистые свастики на мачтах в углах Пост-платц, конечно, уже сбили. И слава богу. А какой славный горячий шоколад они пили в ресторане на Ноймаркте, и как внимательно слушала Фрида его рассуждения об опере. В тот вечер они наконец оказались с ней в постели. О боже, какой он был тогда неуклюжий, неловкий… Впрочем, чего теперь об этом вспоминать. А как он потом голодал. Зато теперь уже будет сыт до самой смерти… А то, что Эдвин Шортхаус нашел свой бесславный конец, так это правильно. Теперь уже никто не будет отравлять людям жизнь.

Джудит Стейплтон свернула за угол и вошла в подъезд университетской библиотеки. За ней на почтительном расстоянии следовал неприметный мужчина. В научном читальном зале она, отворачивая опухшее от слез лицо, быстро прошла к полкам с книгами по судебной медицине.

В зале было всего несколько человек. Джудит взяла нужную книгу, села за стол и, отыскав раздел, посвященный пищевым отравлениям, начала медленно перелистывать. Дошла до главы «Мышьяк», и здесь ее внимание привлекли слова: «прогрессирующая кахексия (общее истощение)», и она начала читать дальше.

…следствие — физическая и умственная усталость. Язык обычно обложен, часто бывает красным. Раздражение полости рта сопровождается постоянным кашлем и ларингитом. Наблюдается покраснение слизистой оболочки глаз и припухлость век.

В области желудочно-кишечного тракта раздражение приводит к рвотным позывам и диарее, потере аппетита, отвращению к пище… На коже наблюдается экзема, пигментация, кератоз, чрезмерное ороговение эпидермиса на ладонях и подошвах. Белые полосы на ногтях рук и ног.

Могут быть также обнаружены разнообразные неврозы. На первом этапе онемение и покалывание рук и ног, сопровождаемое слабостью мускулатуры и болезненностью при пальпации. За периферическим невритом следует атрофия мышц, затем неполный паралич и наконец полный.

Джудит продолжала чтение, а следовавший за ней человек сидел неподалеку, листая снятую с полки книгу. Она его не замечала.

Молодой прозектор сделал в брюшине лежащего на лабораторном столе Бориса Стейплтона длинный разрез, после чего, брезгливо морщась, осторожно удалил желудок и кишечник.

— Боже, какой отвратительный запах.

Работавший неподалеку пожилой прозектор нахмурился:

— Учтите, милейший, этот несчастный всего двадцать четыре часа назад был так же жив, как и вы.

— Конечно, — согласился молодой. — Так мне делать пробу Марша на мышьяк?

Около пяти портье отеля вручил Адаму записку, которую доставил какой-то чумазый мальчик. В ней говорилось:

Адам никогда не читал ничего, написанного рукой Джервейса Фена, и потому не знал, какой у него почерк. Он зашел в номер. Элизабет сидела отвернувшись. Ему показалось, что она плакала.

— Фен зачем-то вызывает меня на квартиру Джудит. Сейчас я еду туда, а оттуда прямо в театр.

— Хорошо.

— Ты, конечно, будешь на спектакле?

— Не знаю.

— Если придешь, зайди потом ко мне в гримерную. И прости меня, пожалуйста.

Она молчала.

Он постоял пару секунд, затем повернулся и вышел.

Глава 22

Джервейс Фен плотно поел, попил чаю, закурил трубку и вернулся в свой кабинет, строго наказав не беспокоить. Он намеревался как следует поразмышлять над делом, которое по-прежнему ему не давалось.

Профессор устроился в кресле у камина. Итак, что мы имеем. Джоан Дэвис, Карл Вольцоген, Чарльз Шортхаус, Беатрикс Торн, Борис Стейплтон, Джудит и даже Адам с Элизабет — все они на время гибели Эдвина Шортхауса не имели алиби, и теоретически любой из них мог быть убийцей.

Что касается Стейплтона, то возможность покончить с ним имела одна Джудит.

Покушение на Элизабет мог совершить любой, кроме Адама, Чарльза Шортхауса и Беатрикс Торн.

Но каковы мотивы?

У Фена была отменная память на детали. Он начал прокручивать в голове все разговоры, какие вел с кем-либо с момента гибели Шортхауса. Процесс был долгий и утомительный, но в конце концов ему все же удалось докопаться до истины.

Ключевыми явились три случайно оброненные фразы. Их произнесли Элизабет в баре «Птичка и дитя», потом еще Адам и Джудит в театре. Последние две фразы вместе с рассказом Элизабет о поведении Эдвина Шортхауса после ее бракосочетания с Адамом проясняли гибель Стейплтона. Первая фраза давала возможность понять причину покушения на Элизабет, а также способ убийства Шортхауса. Фен вспомнил интерьер гримерной Шортхауса и увидел, что все сходится. Сюда поначалу отказывался вписываться один незначительный факт, но, поразмышляв над этим некоторое время, Фен улыбнулся.

— Камуфляж, — произнес он вслух. — И есть подтверждение, если таковое требуется. Теперь давайте посмотрим дальше…

Минут десять профессор листал медицинские книги, снятые с перегруженных полок, затем рылся в большой картонной коробке. В конце концов сомнений у него не осталось. Методы, какими были совершены эти два убийства, безошибочно указывали на преступников.

Часы на каминной полке показывали без четверти шесть. Еще оставалось время обсудить результаты с Маджем, а потом идти в оперу. Он позвонил в полицейский участок.

— У меня есть что вам рассказать, — произнес он, как только инспектор снял трубку. — Но, разумеется, не по телефону. Я к вам выезжаю.

— Буду рад встрече, сэр. И бесконечно вам благодарен.

— Тогда приготовьтесь выразить свою бесконечную благодарность, — строго произнес профессор. — И что там с Джудит?

— Она недавно побывала в университетской библиотеке. Читала медицинские книги. Мой человек за ней следил.

— Хорошо, потом расскажете. Я выезжаю.

Фен положил трубку и отправился в спальню переодеваться.

Затем надел пальто, свою замечательную шляпу, но на пути в гараж вдруг хлопнул себя по лбу и, воскликнув: «О боже», побежал в дом к телефону.

— Соедините меня с номером семьдесят три, — произнес он, когда ответили в отеле «Булава и скипетр».

Едва дождавшись, пока Элизабет снимет трубку, он почти крикнул, не здороваясь: