Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд. Страница 29

Провизор стоял бледный, с поднятыми вверх руками.

— А вот это лишнее, — раздраженно бросил Фен. — Давайте, я жду.

Не упуская провизора из вида и периодически давая ему указания по поводу лекарства, профессор дождался, когда тот протянул небольшой флакон с бесцветной жидкостью.

Он немедленно передал его Адаму:

— Поторопитесь. Сейчас уже половина седьмого.

Адам глубоко вздохнул и проглотил содержимое флакона залпом. Лекарство начало действовать почти немедленно.

— Берите велосипед моей жены, — сказал Фен, — и поезжайте в театр.

Проводив Адама, он убрал пистолет и строго посмотрел на провизора:

— Надеюсь, вы не полный идиот и не станете обращаться в полицию из-за такого пустяка?

Провизор испуганно закивал.

— То-то же. — Фен одобрительно кивнул в ответ и зашагал прочь.

Увертюру оркестр начал исполнять, когда Адам прошел две трети пути до своей гримерной. Значит, ему надлежало быть на сцене через пять минут. Переодетым и загримированным. Он побежал, на ходу снимая пальто. Задержавшаяся хористка едва увернулась от него, иначе он бы сбил ее с ног.

Поскольку пуговицы на брюках уже были расстегнуты, то, чтобы снять их, потребовалось несколько секунд. Еще минута, и он был в костюме. Осталось загримироваться, на что Адам много времени не потратил.

Выскочив в коридор, он ринулся вниз по лестнице и был на своем месте, когда оркестр за занавесом исполнял предпоследний аккорд.

Адам как ни в чем не бывало махнул рукой Джоан, и тут же подняли занавес.

Фен нашел телефонную будку и позвонил Маджу:

— Извините, я не смог приехать. Возникли неожиданные обстоятельства.

— Что за обстоятельства? — спросил инспектор.

— Потом объясню. А сейчас, пожалуйста, немедленно отправьте двоих людей в оперный театр, за кулисы. Я думаю, будет попытка убить Лангли.

— Лангли?

— Да. И приезжайте туда сами как можно скорее. После спектакля нам нужно будет серьезно поговорить. И захватите, пожалуйста, скелет. Не обязательно тот же самый. До встречи.

Повесив трубку, Фен отправился в оперный театр, где прослушал первый акт из-за кулис. Спектакль шел хорошо. Вскоре после него прибыли подчиненные инспектора Маджа, и Фен обсудил с ними некоторые вопросы. Они сказали, что инспектор придет позднее.

В антракте Фен поздравил повеселевших и воодушевленных артистов, затем получил от Адама кое-какую информацию и направился в одну из гримерных. Отыскав там то, что ему было нужно, Фен на такси поехал к себе домой и, не тревожа домашних, прошел в мансарду, где у него была оборудована лаборатория.

Два часа ушло на манипуляции с соляной кислотой, некоторыми другими химикатами, горелкой Бунзена и прочим лабораторным оборудованием. Наконец профессор изучил полученные результаты с помощью микроскопа и остался доволен. Его предположения подтвердились.

Затем он вернулся в театр, как раз к происшествию, повергшему антрепренера Леви в почти предынфарктное состояние и заставившее его ругаться на нескольких малоизвестных языках.

Примерно через двадцать минут после начала действия Адам, исполняя свою великолепную состязательную песнь, взглянул за кулисы и увидел дуло направленного на него револьвера.

Публика же увидела, как молодой франконский рыцарь Вальтер фон Штольцинг, видимо передумав жениться на Еве, как предписывало либретто, оборвал на середине состязательную песнь и исчез со сцены. Затем последовал оглушительный звук, похожий на взрыв, усиленный акустикой зала, из-за кулис послышались крики, после чего занавес опустился.

Публика не успела опомниться, как он снова поднялся, — примерно через пять минут, — и спектакль продолжился с начала состязательной песни Вальтера и до финального аккорда.

Некоторые зрители были в смятении, потому что видели направленный на Адама из-за кулис револьвер, искаженное от ярости лицо Джудит, а также как ее уводили люди инспектора.

Глава 24

Пока артисты переодевались и снимали грим, Фен успел объяснить существо дела сэру Ричарду Фримену и инспектору Маджу.

Примерно в четверть двенадцатого Адам, Джоан, Пикок, Карл, Чарльз Шортхаус, Беатрикс Торн и Элизабет, которая все же пришла на спектакль, собрались в артистической гостиной, переговариваясь приглушенными голосами.

Маэстро подошел к Адаму:

— Лангли, я вас поздравляю. Вы вели себя очень Достойно. Кстати, я хочу, чтобы вы пели Эгисфа в нью-йоркской постановке моей «Орестеи». Вы или Мельхиор [29]. Других в этой партии я не вижу. Вы согласны?

Адам пробормотал что-то невнятное. После произошедшего сегодня он плохо соображал.

Вскоре вошли Фен с сэром Ричардом Фрименом и инспектором Маджем, и все затихли.

Фен шумно откашлялся.

— Если кто-то из вас думает, что Эдвина Шортхауса и Бориса Стейплтона убила Джудит, то спешу сообщить: вы ошибаетесь.

Он замолк, обводя взглядом присутствующих. Адам сидел, понурив голову, в кресле. Рядом были измотанный Пикок в концертном костюме, Чарльз Шортхаус с безразличным видом, засунувший руки в карманы черного пальто, с неизменной шляпой «хомбург» на голове, насупившаяся Беатрикс Торн, как всегда элегантная Джоан Дэвис и Элизабет.

— Но она дважды пыталась меня убить, — нарушил молчание Адам. — Почему?

— Все очень просто, дорогой Адам, — ответил Фен. — Она решила, что это вы убили ее мужа.

Адам Лангли побледнел. Этого еще не хватало. К нему быстро подошла Элизабет и взяла его руки в свои.

— А как быть с Эдвином? — спросил Адам сдавленным голосом. — Может, его тоже убил я?

— Нет, его вы не убивали. Но косвенно к этому причастны. И пожалуйста, успокойтесь. Вы ни о чем таком не ведали. — Он помолчал. — Сегодня днем Джудит посетила университетскую библиотеку. Видимо, у нее были какие-то подозрения, и она решила их проверить. После просмотра соответствующих книг ее опасения, судя по всему, подтвердились. Оказалось, что мышьяк может попасть в организм наружно, через кожу. И она вспомнила, как Борис каждый день подолгу возился, втирая себе крем. Это был тот самый крем для снятия грима, который подарили ему вы, дорогой Адам. И вот Джудит, недолго думая, возвращается домой и посылает вам записку от моего имени. Вы приходите, и она сначала бьет вас по голове чем-то тяжелым, а потом пытается отравить газом. Если бы инспектор Мадж случайно не обронил, что она ходила в библиотеку, в научный отдел, то мне было бы трудно догадаться. Потерпев неудачу, Джудит не успокоилась и решила вас застрелить из револьвера, который вы беспечно оставили в незапертом ящике стола в своей гримерной. Вот вам пример, что может натворить человек, обезумевший от горя. — Фен замолк, давая собравшимся подготовиться к главной новости. — Итак, — объявил он, — имена убийц известны. Их двое. Но правосудие преступников не настигнет, ибо оба они мертвы. Это… Борис Стейплтон и Эдвин Шортхаус.

— Боже мой, — прошептал Пикок.

— Стейплтон убил Шортхауса, — продолжил профессор, — а Шортхаус с помощью крема, которым пытался устранить вас, Адам, отправил на тот свет своего убийцу Стейплтона. Не правда ли, ирония судьбы? Шортхаус как бы отомстил за свою смерть.

— А кто пытался убить меня? — спросила Элизабет.

— Это дело рук Стейплтона. Утром в баре «Птичка и дитя», когда обсуждалась версия убийства Шортхауса, вы высказали соображение, что могли его повесить, только если на время отменили закон гравитации. Стейплтон встревожился, и у него были на то основания.

— Но я по-прежнему не понимаю…

— Я все объясню чуть позже. А пока позвольте мне вернуться к гибели Стейплтона. Это была настоящая загадка. Действительно, человек умер от отравления мышьяком, хотя не имел никаких контактов при приеме еды и питья ни с кем, кроме своей жены. Но нельзя же в самом деле подозревать Джудит в убийстве мужа, которого она любила. К сожалению, я поздно вспомнил, что мышьяк может быть введен в организм не только перорально. В литературе по криминалистике описаны случаи, когда людей травили, добавляя мышьяк в крем для лица, депиляторы, мыло и прочее. Хорошенько подумав, я вспомнил слова Джудит о том, что Стейплтон регулярно втирал себе какую-то мазь, и связал это с рассказом Адама о креме для снятия грима, который он подарил Стейплтону. И вот сегодня, совсем недавно, вначале выяснив у Адама название этого крема, я в гримерной хористов нашел баночку с остатками именно этого вещества, которым, несомненно, пользовался Борис Стейплтон. Поехал домой, чтобы сделать анализ на присутствие мышьяка. Выяснилось, что даже в этом небольшом количестве крема имелась смертельная доза мышьяка. Получается, что Стейплтон убил себя сам — рукой Шортхауса, который предназначал этот яд для своего врага, Адама Лангли.