Морские солдаты Российской империи (Очерки истории морской пехоты) - Данченко Владимир. Страница 38

Штаб офицер Гвардейского экипажа. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/40.

Контраст между тем, что наблюдали русские офицеры и солдаты в Европе и российскими реалиями произвел на них тягостное впечатление. Там прогресс в промышленности и сельском хозяйстве, отсутствие крепостного строя — здесь все наоборот. Пожалуй, именно это обстоятельство послужило эмоциональным фоном: все познается в сравнении, а оно было не в пользу русской действительности.

В ней вчерашним победителям над Наполеоном, освободителям Европы было не очень приятно себя ощущать. А тут еще командование закрутило гайки, чрезмерно увлекшись шагистикой, фрунтоманией, тем, что заставляло с испугом и горечью вспоминать павловские вахтпарады. Корпоративная солидарность офицеров и нижних чинов, укреплявшаяся на войне, в мирное время ослабевала. Жесткие предписания офицерам подтягивать, «жучить» своих подчиненных воспринимались некоторыми командирами буквально. Гвардия в этом смысле не была исключением, доказательством чему стало возмущение нижних чинов в Семеновском полку в 1820 г. Что уж было говорить о других гвардейских и армейских частях, где телесные наказания, зуботычины, издевательства стали обычным явлением, невзирая на заслуги и награды. К сожалению, и в Экипаже обстановка изменилась не в лучшую сторону.

Обер-офицер и унтер офицер Гвардейского экипажа. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ.

Обычные в других полках воровство, мздоимство и здесь цвели пышным цветом. Просьбы, ходатайства, жалобы нижних чинов только вызывали ожесточение к ним со стороны командования. Обстановка накалялась день ото дня, но об изменениях к лучшему или уступках со стороны командования говорить не приходилось. Имело место дезертирство, хоть и не массовое, показатель смертности среди нижних чинов, в том числе и самоубийств, был стабильно высоким. Положение усугублялось длительным сроком службы, после которой люди не часто возвращались в полном здравии. Недовольство рядового состава росло, и оно могло вылиться в самые радикальные формы.

О деятельности тайных обществ и выступлении на Сенатской площади написано немало, поэтому остановимся на отдельных моментах, касающихся Гвардейского экипажа.

Многие его офицеры вместе с матросами возмущались установившимися порядками. К ним относились и те, кто сравнительно недавно пришел на службу, и ветераны 1812–1814 гг. (хотя таких было меньшинство). Лейтенанты А.П. Арбузов, М.К. Кюхельбекер (оба — члены Северного общества), Е.С. Мусин-Пушкин, Б.А. Бодиско, мичманы М.А. Бодиско, В.А. Дивов, П.П. Беляев и другие с возмущением следили, как Экипаж перестает быть полноценной боевой единицей, превращаясь в аморфное, но взрывоопасное образование. Оппозиционность части офицерского сообщества, представители которой вели среди л/с агитационную работу, в соединении с накопившимися обидами нижних чинов в конечном счете вывела Экипаж на Сенатскую площадь.

Путаница с престолонаследием помогла этим офицерам облечь призывы не присягать Николаю в легитимную форму, с учетом того, что Константину уже присягнули многие. Пришлось, правда, прибегнуть ко лжи, уверяя, что в случае присяги Николаю в Петербург явится Константин с польским корпусом и покарает неверных. Присяга «незаконному» царю Николаю представлялась как небогоугодное, греховное дело. Некоторые офицеры (например А.П. Арбузов) были настроены решительно и стояли за убийство Николая, что, по их мнению, могло решить все проблемы разом, но таких радикалов было немного.

Рано утром 14 декабря в Экипаж прибыл его командир капитан 1 ранга П.Ф. Качалов, который до этого был в Зимнем дворце и принял присягу Николаю вместе с командирами других гвардейских полков. Он привез печатные экземпляры Манифеста о вступлении на престол нового императора и отречении Константина. По прибытии в Экипаж он послал 1-й взвод 1-й роты в Зимний дворец за Георгиевским знаменем, и вскоре знамя было принесено. Собрав штаб-офицеров и штабных командиров, он объявил им о произошедшем в Зимнем дворце, а также и о том, что в 10 ч утра для принятия присяги в Экипаж прибудет командир 2-й бригады 1-й Гвардейской пехотной дивизии генерал-майор С. Шипов 2-й. Для этого весь л/с был выведен во двор и выстроен в колонну без оружия: вооружен был лишь взвод, принесший знамя.

По прибытии в Экипаж, Шипов перед строем объявил об отречении Константина и начал зачитывать Манифест. Перед этим Качалов скомандовал: «На караул», что относилось к вооруженному взводу. Во время чтения Манифеста из задних рядов послышалась команда: «Отставить». Шипов, среагировав на произошедшее замешательство, подозвал к себе командиров рот. Несколько оппозиционно настроенных офицеров объясняли ему, что уже присягнули на верность Константину и только с письменного разрешения Его Величества смогут изменить присяге. Командиры рот явно не выражали готовность присягать, ожидая, вероятно, что со временем ситуация прояснится. Их не испугал арест, которым угрожал Шипов. Пройдя вместе с ними в канцелярию Экипажа, он, услышав отказ присягать, велел взять под арест мятежных офицеров, и те отдали ему свои сабли.

Во дворе в это время перед строем моряков выступал, пробравшийся сюда в партикулярном платье, член Северного общества флотский лейтенант Н.А. Чижов, который призывал идти на площадь, где, по его словам, уже находился Константин. Это подтвердили и прибывшие в Экипаж братья Николай и Петр Бестужевы. Более того, они сказали, что военный губернатор Петербурга убит и самое время двигаться к Сенату. Нижние чины, как будто получив сигнал, уже с оружием рванули на площадь. Офицерам удалось задержать часть моряков и увести патроны (10 тыс.) в артиллерийский магазин, находившийся на Канонерском острове.

Тем временем арестованные ранее офицеры были освобождены, и, увлекаемые Бестужевыми, с Георгиевским знаменем все двинулись с оружием на Сенатскую площадь — в строю оказались 8 рот Экипажа и артиллерийская команда. Несколько офицеров и нижних чинов остались в казармах, некоторые моряки находились в отпусках и Морском госпитале. На площади не замечалось никаких активных действий, однако было естественное для большого скопления людских масс оживление, к восставшим подходило духовенство, их увещевали петербургский генерал-губернатор, герой войн с Наполеоном, любимец армии М.А. Милорадович, вел. кн. Михаил Павлович — все было напрасно, однако восставшие части ничего и не предпринимали.

Правда, случился инцидент, когда матросы Дорофеев, Федоров и Куроптев выбили из рук В. Кюхельбекера, брата экипажного офицера, пистолет, направленный в Михаила Павловича, и вытолкнули его прикладами из середины колонны. За это им впоследствии был назначен пенсион в 200 руб. А унтер-офицер Хорошилов, выйдя из колонны, подошел к великому князю и с его разрешения возвратился в казармы (за что получил 150 руб.). За ним потянулись и другие, стали покидать площадь и офицеры.

Как известно, приведенные на Сенатскую площадь артиллерийские расчеты сделали свое дело, а довершили его гвардейские полки, оставшиеся верными Николаю. Выступление было подавлено.

В тот же день Экипаж был приведен к присяге, а присяжный лист доставлен в Зимний дворец. Ближе к полуночи были арестованы наиболее активные офицеры — командиры рот: А.П. Арбузов, Бодиско 1-й, М.К. Кюхельбекер и Ф.Г. Вишневский, а чуть позже прямо в своих казармах и другие офицеры. Впоследствии, осужденные по разным разрядам, они были лишены дворянства, наград, воинских званий и отправлены к местам заключения. Как у морских офицеров у них срывали знаки различия и отличия и бросали за борт.

На следующий день после событий на Сенатской площади знамя Экипажа было освящено, но на другой площади, Адмиралтейской, и доставлено в Зимний дворец, к месту своего хранения. Гвардейские моряки подтвердили свою верность престолу и вновь вернулись к служебным обязанностям. Характер их не изменился, и в течение зимних и весенних месяцев л/с преуспел в строевых занятиях и обучении стрельбе. Вместо арестованных офицеров, коих было достаточно, Экипаж пополнился чинами из гвардейской пехоты и корабельных команд.