Комната с видом на звезды (СИ) - Шиндлер Марина. Страница 25

Впрочем, Борис не отказывал в помощи. Каждый день после школы и до позднего вечера он крутился в магазинчике и выполнял поручения отца. Вскоре Освальду предстояло уехать на пару дней за еще одной партией товара. Когда же он вернулся, то первым делом заглянул в лавку и оставил там все неразгруженные коробки. Был вечер, надо идти домой, а завтра они с сыном разберут все вещи и расставят на прилавке.

С неба редкими каплями падал дождь. Ливень ударит позже, в ночь, сейчас он лишь набирал силу. Воздух посвежел. Беспечная пыль намокла и прибилась к асфальту.

Когда Освальд вошел в квартиру, то сразу понял, что она пуста. Он знал это так же точно, как и то, что Борис сам решил уйти и воспользовался его отъездом только для того, чтобы лишний раз ничего не объяснять. Парень исчез и не оставил даже записки. Сложно сказать, что именно ощутил Креза, когда осознал, что Боря больше не вернется. Скорее, это была целая гамма различных чувств, с разными оттенками и подтонами, но над всеми этими чувствами порхало облегчение. Да, это было оно. Борис безмерно тяготил Освальда своим присутствием, своими взглядами, а еще более своим молчаливым подчинением и вместе с тем внутренним протестом. Теперь же он свободен. Так он видел себя тогда, но еще не догадывался, что его свобода сродни бросившемуся с обрыва путнику.

Первое время он этому радовался. Потом Креза посвятил себя лавке, и вся его радость доставалась новым товарам и новым покупателям. Дела завертелись. Появились неплохие заработки. Вскоре он продал квартиру и на вырученные деньги достроил лавку так, чтобы в ней можно было жить самому. Днем Освальд смеялся с посетителями, а по вечерам усиленно старался не замечать, как непроходимая тоска гложет его душу. Так он и жил все эти годы, одинокий, давно состарившийся человек в лавке антикварных товаров.

***

Рассказ Освальда Павловича тронул меня, но в то же время вызвал множество вопросов и противоречивых чувств. Теперь хозяин антикварной лавки вышел из роли доброго волшебника, каким я увидела его в нашу первую встречу. Он стал живым человеком, к тому же весьма жестким и принципиальным.

— И вы никогда не пытались найти сына с тех пор, как он ушел? — поразилась я.

— Нет, не пытался, — проскрипел Креза. — Я же сказал, мне было плевать! Он достаточно испортил мне жизнь, лишив жены и сына!

Я не могла понять, правда ли Креза так думает, или в нем говорит злость.

— Господи, да он же не виноват в их смерти! — проговорила я.

— Ты не знаешь его так, как я, — покачал головой Освальд Павлович. — Он холодный, бесчувственный и равнодушный человек. Всегда был таким. На похоронах брата он не проронил и слезинки. Как будто ничего не случилось… Он даже фамилию себе сменил! Взял фамилию своей матери, которую никогда не знал…

— Он же просто ребенок, — заметила я. — Вы были с ним слишком строги!

Креза обратил ко мне свой воспаленный, озлобленный взгляд.

— Ты будешь говорить мне, как вести себя, девочка? — поинтересовался он. — Я был его отцом и воспитывал так, как считал нужным. Его дело — помогать мне во всем, учитывая ситуацию, в которой мы оказались. А он даже не пытался нормально поговорить со мной хотя бы раз в жизни.

— Может, для подобных разговоров нужно было доверие? — поинтересовалась я не без сарказма. — Может, один из вас должен был предусмотреть это?

Освальд Павлович вздохнул и будто немного успокоился.

— Похоже, я остался на темной стороне луны, — усмехнулся он. — Тебе легко говорить, ты не была на моем месте, и не дай Бог такому произойти. Но ты должна понять меня, Кристина. Я делал то, что считал нужным.

На долгие минуты комната замерла в молчании, и мы, ее скромные гости, тонули в лунном свете. Мой взгляд бродил по предметам и заботился лишь о том, чтобы не столкнуться со взглядом Освальда Павловича. Боль. Вот чем все затянулось здесь, болью. А я не знала, как снять ее, не разрушив той скрытой от взора стены разногласий, стоящей между отцом и сыном. И вновь, единственное, что можно было сделать сейчас, это уйти.

Дверь едва слышно скрипнула за моей спиной, и лавка погрузилась в сон.

Глава 5

Потекли долгие осенние дни, которые все чаще приносили с севера туман и дождь. По утрам жители нашего городка надевали кожаные куртки и плащи, прячась в них, точно во вторую кожу. Стараниями заботливых мам встречные дети были укутаны в шарфы и шапки. Машины прокладывали грязные колеи во дворе, и голуби, до этого прыгающие вдоль бордюров, теперь жались под крышами домов.

Бабушка лежала в больнице уже две недели. Я навещала ее почти каждый день, мы болтали, и она постепенно шла на поправку. Иногда со мной приходила Настя. Моя бабушка ей очень понравилась, и это оказалось взаимным. Максим тоже бывал здесь несколько раз. У них с Дашей вроде бы постепенно завязывались отношения. Я ничего не спрашивала, только шутила, если он вдруг сам заговаривал об этом, и в целом делала вид, что мне все равно. Кажется, со стороны это выглядело именно так и не вызывало сомнений у Давыдова.

По поводу того вечера в парке мы не сказали друг другу ни слова. Я не знаю, о чем думал мой друг. Похоже, он поставил точку в нашей истории. Не буду скрывать, мне было жаль нашей дружбы, но так лучше для него и для нас обоих.

Мы стали видеться гораздо реже. Стоит ли говорить о том, что у нас больше не было никаких встреч и вечерних прогулок. Максим подрабатывал санитаром на скорой помощи и брал в среднем по две ночи на неделе. Порой, встречая его в коридоре института, я по одному взгляду понимала, что ночка снова выдалась суматошной. Максим как-то рассказывал, что иногда им не удается уснуть и на пару часов, так много работы. А я продолжала пропадать за книгами, изучая эти космические объемы, которыми нас загружали, поэтому времени особо не было. За эти две недели пару раз я встретила Юрия Витальевича, который здоровался со мной хмурым взглядом и спешил уйти.

Сегодня с утра по расписанию снова были две лекции по анатомии. Константин Александрович, одев поверх своего строгого костюма белый халат, поднялся за кафедру. Он махнул рукой, и все студенты присели. Проектор уже работал, Одинцову оставалось лишь открыть свою лекцию с флешки.

— Доктора! — произнес он. — Надеюсь, среди вас нет таких, кто не слышал историю о Дедале и Икаре?

Все загудели, давая понять, что, конечно же, они о ней слышали. Наш староста Паша даже принялся растолковывать сидящему рядом парню суть мифа, и его щечки забавно подрагивали при этом.

— Замечательно, полагаю, конец вам известен? — продолжал Константин Александрович. — Старая притча о том, как человек полетел к солнцу, и любопытство сгубило его. Людям не дано летать, как и не дано все знать. Всегда помните об этом, когда хотите подобраться к солнцу слишком близко.

Все умолкли, врасплох застигнутые этими словами профессора. Сам Одинцов, опираясь руками о поверхность кафедры, оглядывал зал. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, что он едва заметно кивнул. Сразу после этого, как ни в чем не бывало, он открыл презентацию и объявил тему занятия. Это было строение мышечной ткани.

Закончились лекции на полчаса раньше, чем должны были, и у нас появилось свободное время. Насте написал Андрей. Они уже приехали с цикла по психиатрии, и ребята решили встретиться. Мне ничего не оставалось, как пойти за подругой.

На втором этаже Сажнев встретил Настю, а потом они присели на одну из лавочек, стоящих вдоль стен широкого коридора.

— Давыдов тащится сзади, — улыбаясь, сообщил мне Андрей, и я решила, что таким образом он пытается от меня отделаться. Максим и в самом деле приближался к нам. Заметив, что он один, я решила не мешать ребятам, и пошла ему навстречу.

— Привет, — он улыбался, и по этой открытой улыбке я поняла, что Давыдов рад меня видеть. — Какие дела?

— Бабушку сегодня выписывают, — сообщила я.

— Пойдешь встречать? — Максим жестом указал на свободную скамейку, и мы присели.

— Нет, сегодня пары до вечера, — проговорила я. — Встретимся с ней дома. Что у тебя нового?