Любя, гасите свет - Андреева Наталья. Страница 2

– Какая тебе теперь разница? Выйдешь замуж как миленькая! В твои двадцать пять не привередничают.

Пашина мама действовала также энергично, и на следующий день мы с ним пошли в кино. Поскольку мне скоро должно было стукнуть двадцать пять, а ему ударило тридцать, процесс его ухаживания надолго не затянулся. Куда уж дальше тянуть? И наши мамы обо всем уже договорились. Обе давно копили на свадьбу. Чтобы все было, как у людей. Оно и было, как у людей. Ничего плохого не могу сказать по поводу своей свадьбы, кроме того, что в лимузине я опять, дура такая, села на солнечную сторону! И уныло подумала: «плохая примета». Окна в лимузине были затемненные, да еще и с занавесками, но я-то знала, что мне досталась солнечная сторона! Что я по-прежнему, увы, неудачница! Несмотря на свое замужество.

Предчувствия меня не обманули: мы с Пашей скоро развелись. Кто тут виноват, не понятно. У нас все было, как у людей, начиная со свадьбы. После которой мы переехали к Паше, в его квартиру. Она была в часе езды от Москвы, где я работала, зато своя. И даже двухкомнатная.

– Повезло тебе с мужем, – сказала мама. – Проблема с жильем у вас решена.

Мне кстати, все так сказали: повезло. И с мужем, и с квартирой, и с тем, что я не осталась старой девой в свои двадцать пять. Всего в часе езды от Москвы.

А теперь прикиньте. Час идет электричка. До которой надо еще дойти или доехать. Пять остановок на автобусе, или двадцать минут пешком, если срезать. И идти быстрым шагом. Электричка приходит на Ленинградский вокзал. Далее метро, пять остановок. И еще минут десять пешком до моей работы. Учитывая, что общественный транспорт это не конвейер, с паузами ожидания очередного турникета набегает все два часа. Два часа туда, столько же обратно. Итого четыре часа в день!

Когда я подсчитала, сколько времени трачу на дорогу, то пришла в ужас. Я уж молчу об этих пригородных электричках, набитых торговцами, попрошайками, доморощенными музыкантами и просто бомжами. Хорошо, если вам охота слушать «Таганку» под аккомпанемент бубна с баяном, или скупать всякое барахло. А если вы видите этих людей изо дня в день?

– Люди добрые, помогите! Сын со снохой поехали в Тамбов за картошкой, по дороге попали в аварию. Я бедная пенсионерка, инвалид второй группы. У меня нет денег, чтобы забрать детей из морга, внуки плачут, хлеба купить не на что…

За те три месяца, что я видела эту тетку, ей (надо заметить, потрясающей актрисе) столько надавали, что можно было весь морг вывезти из Тамбова и похоронить на Новодевичьем. Я, кстати, тоже дала сотню. Мужчина, который сидел рядом, посмотрел на меня с осуждением. Через месяц и я стала смотреть с осуждением на тех, кто после этого заунывного теткиного монолога на слезах, лез в карман за сотней или полтинником. И отворачивалась к окну, потому что мне было стыдно за эту женщину. Но не все были такие застенчивые, как я. Однажды моя соседка не выдержала и выпалила:

– Женщина, да как у вас только совести хватает! Вы уже полгода здесь ходите! Вас уже все в лицо давно знают! И ваше вранье!

– А ты меня не стыди! – огрызнулась попрошайка. – Знали бы – не подавали. А я и сегодня не внакладе. – И в доказательство своих слов она тряхнула целлофановым пакетом, полным бумажных купюр. Мелочь «на похороны» подавать почему-то стеснялись. Люди жмутся при жизни и на жизнь, а «гробовые» – это святое. Совершенно непонятная мне логика, но человек вообще существо загадочное.

Можно, конечно, нацепить наушники и слушать хоть Моцарта с Вивальди, хоть галимую попсу. Да хоть «Анну Каренину», если охота. Все так и делают. Мы постепенно превращаемся в страну глухих. Каждый сам по себе и не обращает никакого внимания на окружающих, просто-напросто их не слышит. Он в наушниках.

Но через пару лет в наушниках я поняла, что тоже глохну. Хотя лор, проверив мой слух, сказал, что все в полном порядке. Уж я-то знала: не в порядке. Потому что когда я снимаю наушники, звуки окружающего мира безнадежно тусклые, приглушенные, а еще донельзя раздражают. Я плохо слышу без своих наушников и начинаю злиться на всех без исключения за их тупость, дальше-то что будет? Ведь мне и тридцати еще нет. Я так и сказала лору, который направил меня к психиатру. Туда я, конечно же, не пошла, просто попыталась приспособиться. Слушать музыку одним ухом, а другим – всю ту белиберду, которую несут окружающие меня люди. Вот им точно к психиатру.

– Так мы хоть куда-то выйдем, а туда, куда мы пойдем?

– А ты ему сказала, чтобы он тебе этого не говорил?

– Классно сделать селфи в смерче, и чтобы подкинуло повыше…

– Меня все в нашей группе бесят. Кроме тебя. И ты меня иногда бесишь, но другие бесят больше, поэтому я с тобой и езжу. А тебя кто бесит? Я? А почему ты со мной ездишь? Потому что все бесят? Вообще все?

Тут уж я не выдерживала и закрывала уши полностью. Чтобы кого-нибудь не убить. И так по четыре часа в день!

Раньше я жила с мамой у метро. Там тоже маргиналов хватает, но с пригородной электричкой не сравнить. Туда набивается столько алкоголиков и сумасшедших, что начинаешь видеть мир как одну огромную лечебницу для всякого рода извращенцев и поневоле тосковать по отдельной палате. В конце концов, мое везение меня достало. И Пашу тоже. Хотя поначалу муж против моей работы не возражал. Ему даже нравилось, что я работаю в офисе. И мне нравилось.

Работать в офисе – это работать в офисе. Не на морозе, не на кассе и не за прилавком. Все мечтают работать в офисе. Сидеть в тепле и целый день таращиться в компьютер. А что там, в мониторе, квартальный отчет или пасьянс «Косынка», по выражению лица офисного работника ни за что не поймешь. У всех вид деловой, все гонят план.

Первые полгода работы в офисе я еще была наивной дурочкой. Я действительно работала. Офисная работа вся состоит из авралов.

– Соня, это срочно! – И мне на стол ложилась грозная бумага. Или начальник вызывал к себе и начинал орать, что все вы здесь ни хрена не делаете, а работа меж тем стоит на месте. И ему надают по шапке, а премии никому не будет. И я кидалась гасить пожар.

Вечером я, чрезвычайно гордая собой, докладывала об успехах, уверенная, что теперь-то, благодаря мне, у всех будет премия. И слышала в ответ:

– Аа-а-а… Сонечка, это уже не срочно. Займись-ка лучше этим. – И новая грозная бумага ложилась ко мне на стол.

На следующий день, где-то к обеду, опять разражалась буря:

– Как?! Ты это еще не сделала?! А чем же ты весь день занималась?!

Как будто неизвестно, что рабочий день в офисе начинается с кофепития! Утомительная дорога, толпа в метро, промозглая погода, или, напротив, аномальная жара. Москва – город природных катаклизмов. То снег, то ветер, то звезд ночной полет. И все они норовят упасть тебе на голову. В Москве чего только не падает с неба! При мне идущей впереди женщине упала на голову оторвавшаяся от карниза сосулька. Я сама вызывала «скорую». С тех пор хожу, съежившись и озираясь по сторонам. И даже время от времени снимаю наушники, чтобы услышать падающую сосульку или съезжающую с карниза снежную глыбу. И так чуть ли не каждый день! Залить пожар негодования утренней чашкой кофе – это святое. Потом начинается бурное обсуждение новостей.

Подумать только! Эта серая, суетная, беспросветная с точки зрения каких-нибудь перспектив унылая жизнь, оказывается, до отказа наполнена событиями! Где-то женятся, разводятся, отчаянно скандалят, убивают и даже взрывают. Выбирают президента, проводят глобально значимые референдумы, воюют, ловят террористов, расстреливают заложников, насилуют и грабят… Причем делают это каждый день! Иной раз по нескольку раз в день! Я уж не говорю о наводнениях и землетрясениях. Словом, народу есть что обсудить. А вы говорите:

– Чем ты весь день занималась?

Хорошо бы успеть обсудить все самые горячие новости к обеду. А потом, о сладкий миг! Магнитная карта касается турникета и раздается самый радостный в мире звук. Открываются врата рая, выпуская тебя на свободу. Целый час в торговых рядах, глазея на витрины, или поедание салатика в кафе, глазея на прохожих. Кто как во что одет.