Тёмная потерна (СИ) - "Луми Йоханнес". Страница 5

Затем мы долго, часа два, ехали по разной степени убитости дорогам, все относящиеся к категории грунтовок. И хотя подвеска у броневика была получше, чем у грузовика, но всё равно трясло в машине немилосердно, так что под конец пути меня реально мутило.

Куда мы приехали в конце концов, я из бронированного чрева укачавшего меня транспортного средства всё равно не видел. Да это уже было не столь важно, меня настолько укачало, что я был рад ступить, наконец, на «твёрдую землю». Ступил и… тут же по щиколотку погрузился в полужидкое грязное месиво, которым был равномерно покрыт почти весь двор. С грустью взглянув на погибающие замшевые мокасины, я тихо выматерился и заозирался по сторонам, надеясь увидеть чистый клочок суши и какой-нибудь кратчайший путь к нему. Такой клочок был метрах в пяти от меня, перед каким-то зданием, выкрашенным, видимо для контраста, в белый цвет. Попутно мозг зафиксировал кучу дополнительных деталей и уже занимался анализом полученной информации. Если бы не океан грязи посередине, я бы счёл это место двором военного или, по крайней мере, режимного объекта. От прочего мира он был отделён внушительным бетонным забором, увитым по верху спиралями колючей проволоки. По бокам мощных металлических ворот стояли столь массивные будки из такого же, как и стены, серого бетона, что я заподозрил в них настоящие ДОТы. Впечатление «режимности» объекта усиливала караульная вышка метров семь высотой, с довольно широкой площадкой наверху, выложенной по периметру мешками с песком. Мне даже показалось, что я увидел ствол пулемёта с раструбом на конце, очень похожего на тот, что украшал бронетранспортёре.

Меня, можно сказать, пригласили пройти в то самое одноэтажное здание с островком чистоты перед ним. При ближайшем рассмотрении его стены оказались покрыты неровным слоем штукатурки, крашеной свежей побелкой, а на высоте примерно полуметра от земли шла полоса гудрона, так называемый «сапожок». Ага, а вот и приметы цивилизации — «островок» перед входом в здание был выложен самой обычной тротуарной плиткой, вполне серого цвета. И, чтобы не нести внутрь грязь, тут же присутствовала примитивная конструкция из скребков, и утопленная в землю ёмкость, напоминающая обрезанную бочку, заполненную ржавой водой, в которой плавало несколько окурков. Папирос, отметил мозг. Мокасины очистить толком не вышло, так, потопал, пока ступни не загорелись огнём, да и прошёл внутрь, успев прочитать надпись на красной табличке — КПП N 1, выход 2. Понятно. Хотя нифига не понятно. Капитан, не пожелавший представиться, проводил меня по короткому коридору к двери с простой и лаконичной надписью «Оперуполномоченный МГБ».

— С вами тут побеседуют, ну и дальше…

Что «дальше» из жеста военного было не совсем ясно, но уточнить я не успел, тот постучал по косяку, дождался едва слышного «да?», приоткрыл дверь и спросил:

— Можно, тарищ капитан? Новенький, три часа как провалился.

— Давай, — совсем не по-военному скомандовал невидимый мне очередной капитан.

Меня подтолкнули под локоть и я вошёл в небольшой кабинет с обстановкой в стиле «минимализм».

Стол, шкаф с прозрачными створками, за которыми виднелись в основном пустоты на полках. Перед столом обычный стул с потёртым дерматиновым сиденьем и такой же вставкой на спинке. На столе допотопный чёрный телефон, какие-то бумаги. За столом сидел человек. Как я уже описал, в форме капитана НКВД, что вызвало у меня улыбку, которую я решил не демонстрировать. На всякий случай. Особист был, как и положено чекисту, среднего роста, это я разглядел, когда он вставал в ходе нашей беседы. А вот мне вставать не разрешали, и я уже весь изъёрзался, пытаясь найти удобное положение для моей пятой точки. Кроме роста, у капитана было непримечательное «среднее» лицо, серые глаза, тонкие губы и вполне нормального размера и форы нос. Голос тоже был серым и говорил он «средне» — не повышая голоса, но и без особой теплоты. Если бы не разговор, в ходе которого мне задали ряд очень странных вопросов типа «кто у нас президент» или «в каких годах началась и закончилась Великая отечественная война» я бы подумал, что нахожусь в бреду под названием «реконструкция СССР 1940-1950-х годов». Обстановка, мебель, телефон, графин с неизменным гранёным стаканом, даже чернильница на столе, всё было, скажем так, аутентичным. Соответствующим эпохе, как и портрет вождя народов на стене, над головой НКВДшника, разумеется.

Кстати, он-то как раз представился — капитан Петров. Да-да, а майоры у них, наверное, Сидоровы, а лейтенанты сплошь Ивановы. Правда, неким диссонансом в этой попытке воссоздать картинку из эпохи сталинских времён был портрет ещё одного человека — мужчины в костюме, при галстуке, взиравшего на меня со странной смесью заботы и некоторого удивления. Лицо у мужчины было упитанным, хотя и без второго подбородка, глаза немного навыкате, пухловатые губы сложились в почти суровую, волевую складку. Если бы не размер портрета, я бы счёл его каким-нибудь местным партийным деятелем, хотя во времена культа личности даже портреты Ильича висели не везде. Но странность была в том, что портрет пучеглазого был несколько больше и новее, что ли, чем репродукция с изображением Иосифа Виссарионыча. И да, рожа на портрете мне была абсолютно незнакома. В какой-то момент мысль о том, кто это, стала просто навязчивой и я решился:

— Извините, тарищ капитан, а это кто?

— Это? — повернулся гэбэшник к стене и воздел руку с зажатым в ней карандашом к лику лучшего друга физкультурников.

— Не, это я знаю кто, а вот рядом?

Капитан Петров проницательно посмотрел на меня, постучал тупым концом карандаша по столу, посмотрел в окно, забранное, как я заметил, мощной и частой решёткой и, наконец, сознался:

— Это наш президент — Орлов Виктор Сергеевич.

— Президент чего? — решил я докопаться до правды. — Президент клуба любителей исторической реконструкции?

— Вы и в самом деле не поняли, куда вы попали, Константин Александрович? — спросил капитан вместо ответа.

И я впервые заметил некий намёк на сочувствие, проскользнувший в его голосе. Знаете, нелепо говорить воображаемому собеседнику, что я нахожусь в своём же бреду, так что я принял правила игры и заявил:

— Не имею ни малейшего представления.

— Ну-ну, — поджал тонкие губы особист, и подпустил загадочности, — это вам объяснят после.

Но это «после» всё никак не наступало, меня натурально мурыжили, задавая одни и те же вопросы, часть из которых поражала своей нелепостью. Про нашего президента я уже упоминал. А как вам первый чернокожий президент США? В смысле — кто? Или первая женщина-президент? Или президент Объединённой Европы? Я устал. Устал морально, физически и умственно. Как-то мой разум совсем уж не щадил меня. Под конец нашей беседы, когда я подтвердил, что всё пересказанное капитаном обо мне правда, в дверь постучали, и какой-то военный передал гэбэшнику папку. Тот сухо поблагодарил и углубился в чтение материала, умело закрыв от меня содержимое. Один раз брови его поднялись вверх в гримасе удивления, и он кинул на меня странный взгляд. Затем на столе зазвонил телефон, да так громко, что я вздрогнул от неожиданности.

— Петров, — сказал кэп в трубку, — да, да, так точно! Понял, тарищ полковник. Да. Есть.

Трубка легла на рычаги, и НКВДшник Петров вперил в меня свои серые невыразительные глаза.

— Может не будем ломать комедию, гражданин Нагорнов? — жёстко произнёс он, но меня это не проняло.

Я так устал, что был рад любому развитию сюжета, лишь бы скорее очнуться. Но не тут то было! Убедившись, что я не собираюсь прекращать свои ломки комедий, Петров отправил меня в некий «особый отдел», расположенный в другом здании, правда, всего в десяти шагах. Ходил я туда не один, а в сопровождении вооружённого карабином солдатика. Там с меня сняли отпечатки пальцев и сфотографировали. Фотоаппарат откровенно порадовал — тренога, светлый полированный ящик, занавеска, под которой скрылся фотограф и настоящая магниевая вспышка. Не понравилось, что фотографировали меня в полный рост рядом со шкалой, обозначившей этот самый рост, затем в анфас, но с табличкой, где мелом, от руки было накарябано «Нагорнов К.А. предп. 46 л, 16.08.32 (у.г.)». Чего к чему? Третья фотка была в профиль, после чего меня вывели обратно, но, вместо того, чтобы вести в кабинет капитана Петрова, погнали в другую сторону. Я хотел перемен? Получите! Увидев, что за гостеприимно распахнутой дверью находится натуральная камера, я попытался взбрыкнуть, но военный лениво посоветовал: