Трени-ян (с иллюстрациями) (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич. Страница 11
— Ничего себе! — неподдельно изумляется учитель музыки и делает предположение, — Она жила в Японии?
— Представьте себе — нет! — с явным удовольствием отвечает Катигава, — Сказала, что ни разу ни была за границей!
— Как же это у неё так получилось? — сам себе, вслух, озадачено задаёт вопрос учитель музыки.
— Мне тоже это интересно, — отзывается Катигава-сама.
(школа Кирин, подвальное помещение, склад)
— Сонсен-ним, простите меня, я была невнимательна…
Кладовщик неодобрительно смотрит на кланяющуюся девушку, которая притащила «сдавать» порванный ею барабан.
— Даже не знаю, как это получилось…
Кладовщик — пожилой кореец в неважном настроении, смотрит, поджав губы на то, что ему принесли, не торопясь принимать обратно испорченный инструмент. Я тоже смотрю на невезучий чангу. Судя по форме повреждения, похоже, на него просто сели сверху, перепутав с табуреткой. Вот он и лопнул…
— Наверное, кожа сильно натянулась, — уверенно вешает лапшу на уши девушка, — воздух был слишком сухой, кожа высохла ещё и от натяжения — лопнула, сонсен-ним… Сонсен-ним, замените, пожалуйста… А то мне играть не на чем…
Сухо?! Слишком сухо?! Да тут каждый день дождь идёт! Смоет скоро всё тут ко всем чертям!
Между тем девушка смотрит на дедушку, взглядом, в котором присутствует одновременно и честность, и мольба. Пожалуй, мне никогда не повторить такой взгляд. Это надо быть женщиной, от рождения, чтобы уметь так смотреть.
Кладовщик, не говоря ни слова, берёт сломанный чангу, нагибается, ставит его у себя за стойкой вниз, на пол, затем идёт вглубь склада и приносит новый барабан.
— Последний целый, — говорит он, ставя его на стойку, — больше за новыми не приходите. Пока не починю всё, что вы сломали, — ничего не дам.
— Ой, спасибо, сонсен-ним! Вы такой замечательный человек! Я вам так благодарна!
Прижимая к себе барабан за его «узкую талию» пятясь задом и кланяясь, просительница, получив нужное, исчезает в дверном проёме лестницы. Тоже, чисто по-женски. Раз! И нету… Ничего нету! Остался только сломанный барабан… На память…
— Ну, а ты чего? — недовольно спрашивает меня хозяин склада, переводя взгляд с опустевшего дверного проёма на меня, — Долго ещё выбирать будешь?
Я припёрся сюда с целью взять себе в пользование гитару, раз уж так легли звёзды. Правда, не электро, а обычную, акустическую. Это по указанию учителя так. Сначала акустика, а потом — видно будет. Вот, юзаю уже третий предложенный мне образец местного столярного творчества. Все три — «гроб с музыкой и бубенцами».
— Сонсен-ним, — по-деловому обращаюсь я к дедушке-хранителю, — у вас есть что-то получше этих дров, которые вы мне дали?
— Зачем тебе? — недовольно гундосит в ответ дедушка, — Ты же только учишься… Испортишь…
Фига се! Он что, спецом мне это «Г» — подсовывает? В целях сохранения хороших инструментов?
— Я не собираюсь уродоваться, учась на этих… Этом… в общем, если у вас ничего больше нет, то я пойду и скажу учителю, что мне не на чем играть! Пусть школа покупает мне новый инструмент! Вот!
Дедуля пристально смотрит на меня, потом недовольно цокает языком и осуждающе качает головой. Поджимает губы, разворачивается и, шаркая ногами по полу, уходит куда-то в недра своего склада. Минуты три его не видно, потом он возвращается, держа в руках тёмного цвета гитару.
— Пробуй эту! — командует он, аккуратно кладя на стойку чуть слышно загудевший от удара об неё инструмент.
— Совсем другое дело, сонсен-ним! — довольно говорю я, взяв гитару в руки и «попробовав», — Очень хороший звук! Где вы только такую нашли?
— Не испорть, — напутствует меня кладовщик, не став распространяться про место обнаружения «качественного артефакта», — это не барабан. Не починишь.
— Не волнуйтесь, сонсен-ним! — ободряю, его я и обещаю, — Верну, как новенькую!
— Это старая гитара, — возражает мне он, — поэтому и говорю, — не испорть…
(столовая, школа Кирин. ЮнМи разговаривает с женщиной на раздаче)
— Ачжумони, — вежливо обращаюсь я к женщине, работающей на раздаче, — а у вас есть — европейская кухня?
Ачжумони, похоже, от «внезапной неожиданности» вопроса на мгновение теряется.
— У нас корейская кухня, — через секунду собравшись с мыслями, отвечает она.
— Но Кирин ведь международная школа? — недоумеваю я, — Значит, тут должны учиться иностранцы. Разве для них вы не готовите специально?
— Первый раз про такое слышу! — изумляется тётушка и добавляет, — Ничего мы специально не готовим!
— Но почему?! — недоумеваю я.
Неужели они едят корейскую еду, эти иностранные студенты? Которых, кстати да, я тут так и не видел.
— Зачем отдельно готовить? — не понимает ачжумони, — Корейская кухня — это лучшая кухня в мире. Разве ты этого не знаешь? Откуда ты приехала, девочка, что требуешь европейскую еду? Из Европы?
Я вздыхаю, вспомнив про корейский местечковый патриотизм. Что-то я расслабился. Можно было даже не спрашивать.
— Так откуда ты приехала? — не отстаёт от меня тётушка.
— Кореянка я, — ещё раз вздохнув, сознаюсь я, — ниоткуда я не приехала…
— А что ты тогда тут привередничаешь? Смотри сколько тут настоящей корейской еды!
Слышу за спиною смех. Оборачиваюсь.
А-а, знакомые всё лица! Недалеко от меня, тоже стоя с подносами у раздачи, ЁСыль и две её подруги смеются явно по поводу моего общения с аджумой. Лица её подружек помню, видел, но, как звать — до сих пор не знаю. Да оно мне надо, это знать? Отворачиваюсь. Тётушка! С той стороны — ЁСыль, с этой — тётушка! Ну и обед у меня сегодня… Ещё к еде не притронулся, а уже — изжога…
— Возьми кимбап, — продолжая со мной общаться, предлагает мне ачджума, видимо не заметив, как я оборачивался, — пибимпаб, чо-коги погым, чемпени, камди-ча…
Тётушка, энергично тыкая издали рукой в называемое, перечисляет названия представленных на раздаче блюд.
Камди-ча? Салат из полусырой картошки? Знаем, жовывали…
— Твенжан, — щедро предлагает аджума…
Без всякого энтузиазма смотрю на предлагаемое к поеданию. Твенжан — тёмно-коричневая, густо сделанная паста из сои. Вид у неё — ну совершенно не к столу! Да и на мой вкус, тоже… Не к столу.
— Ачжумони, — обращаюсь я к женщине, — а у вас есть — рамён? Просто рамён? Без всяких соусов и приправ. Просто рамён. Можно немного добавить сливочного масла.
— Да что же это такое?! — всплёскивает руками тётушка, — Ничем тебе не угодишь! Посмотри, сколько вкусной еды, а ты просишь голый рамён! Без всего! Что с тобой такое?
— Диета у меня такая, тётушка, — в третий раз печально вздохнув, отвечаю я, — для очистки кожи. Нельзя ничего острого и пряного. А европейская пища вся такая… пресная… Поэтому, я её и спрашивала…
— Вон оно, в чём дело! — поняв, кивает тётушка, — Так бы сразу и сказала! Погоди, я сейчас схожу, возьму на кухне рамён…
Сердечно поблагодарив женщину, принёсшую мне с кухни тарелку макарон «без всего» я двигаю свой поднос дальше, подхватывая по дороге известные и «безопасные» для моего вкуса блюда. Беру компот, кусок курицы, ляпаю кусочек масла в макароны, беру булку с изюмом и иду со всем этим своим «бохатством» от раздаточной в зал, ища, куда сесть. Замечаю посреди зала свободный стол, рулю к нему, сажусь, занимаю. Начинаю размешивать в макаронах тающий кусочек жёлтого масла.
— Это наш стол! — недовольно сообщают мне справа.
Поднимаю голову — рядом, с подносами в руках, всё те же — ЁСыль с подругами.
— На нём это где-то написано, сонбе? — вежливо интересуюсь я.
ЁСыль нахмуривает брови.
— Мы всегда тут сидим! — возражает в ответ она, как будто этот факт является неоспоримым основанием для сваливания меня в туман.