Предтеча (Повесть) - Лощилов Игорь. Страница 43

Челюсть у мухтасиба непроизвольно отвисла и тоже затряслась. Он вспомнил, как несколько лет назад один честолюбивый темник был обвинен в непомерном властолюбии и по приказу хана лишился жизни, имущества и чести. О нем часто говорили, когда хотели предостеречь зарвавшегося, но имени несчастного не упоминали — имени он тоже лишился. Мухтасиб пал на колени, придержал рукой отвисшую челюсть и сумел выдавить первое, что пришло в голову:

— Неверно тебе сказали, князь… Какие это лазутчики, так, воришки… Решил проучить для острастки…

— А среди тех воришек, слышал, и тот, кто прошлой осенью меня охромил…

— Ох, наговор! — тонко выкрикнул мухтасиб. — Да будь таков злодей, стал бы я его просто так держать?!

— Вот и приведи его ко мне, — приказал Темир, — сам разберусь!

После этого разговора мухтасиб поспешил в подземелье, где томились московские купцы, У него был такой жалкий вид, что Василий вместо обычной ругани съязвил:

— Долгонько тебя не было — эк перевернулся весь, от скукоты, что ли?

— Мине на тибя надоел посмотреть, — буркнул мухтасиб, — типер на тибя князь Темир будет посмотреть…

— Мне все одно: что князь, что грязь, — махнул Василий в его сторону, — А тебе жалко? Пусть смотрит.

— Мине жалка, што язык тибе оставил тада, мала болтал бы тепер.

Василий собирался было продолжить перепалку, но Матвей оборвал его и спросил у мухтасиба о причине Темирова интереса.

Тот пояснил:

— Темир сыказал: обидшик мой у себе держишь, кито сытырлял мине. Я говорил, какой обидшик, просто воришка. Он не верит, дай мине нада…

— Воришка? Еще чего! — вклинился Василий. — Коли помирать, то уж лучше в доблести, а не в воровстве.

— Ты гылупый совсем, — сказал мухтасиб, — за воровство бить попка нада, за Темир садить на кол нада. Гиде сидет больнее?

— А у тебя о моем заде что за забота?

— Он о своем бережется, — объяснил Матвей. — Какой расчет ему московских лазутчиков в своих друзьях иметь? Уж лучше с ворьем дружить! Так ведь?

Мухтасиб грустно кивнул.

— Так что ж, я этого живодера спасать должен?! — удивился Василий. — Нет, не согласный, еще и донос какой ни есть на него сделаю — сам помру и его под степь сведу…

— Не нада под степ, — сказал мухтасиб, — молшать будешь, тывой товарищ пущу тада…

— Он молцать не может, — неожиданно подал голос Семен.

— Пуст не молшит, а вирет тада… Ты не лазутшик — говори, просто плут мала-мала, а? И Темир не ты сытырлял. Будешь сыказать так, сибя и их сыпасай.

— Опять, поди, обманешь? — усомнился Василий.

— Клянусь аллах, пущу! Только болтай мала-мала, а?

В тот же день Василия привели к Темиру. Вертлявый толмач подбежал к нему и презрительно сказал:

— Сиятельный князь хочет знать, каким путем ты, русская собака, прибежала в наш город?

Василий, мигом забыв о своем намерении быть покладистым, гордо ответил:

— Передай, вонючая падаль, своей мурзе, что я приехал в ваш богомерзкий город по реке.

Толмач повернулся к Темиру и перевел:

— Русская собака повергнула свое ничтожество к стопам избранного аллахом с помощью следования по водному пути.

— А теперь, навозный червь, расскажи князю о своем пути подробнее, — потребовал толмач.

Василий разразился замысловатой бранью.

— Что он там болтает — переводи! — приказал Темир.

— О сиятельный, у этих неверных очень многословный язык. Смысл его слов сводится к тому, что он плыл но матушке-Волге — так они называют нашу Итиль.

— А спроси его, был ли он в Коломне и много ли там русского войска?

— Тьма! — сказал Василий.

— Десять тысяч, — уточнил толмач.

— А велика ли там крепость и много ли в ней пушек?

— Сунься — узнаешь, коли голову не потеряешь.

— Спроси еще, толмач, зачем он в меня стрелял?

К такому вопросу Василий был готов, поэтому сразу же переменился:

— Скажи своему господину, что я такое злодейство и в мыслях не держал. И зачем мне его стрелять? Я купец, а не стрелец!

— А где так метко стрелять выучился?

— Да нигде. Как сказал мне мухтасиб, что на волю отпустит, ежели в веревку попаду, так призвал я к себе в помощь господа нашего — он мне стрелу и направил. Только обманул меня брюхатый и на волю не отпустил.

— Ты саблей владеешь?

— Где там, господин? Я человек торговый.

Темир махнул рукой, и Василия обступили несколько стражников. К его ногам упала кривая татарская сабля.

— Подними и защищайся, — указал на нее Темир. — Защитишься — получишь волю. Посмотрим, как тебе поможет твой бог на этот раз.

Стражники расступились и, выставив вперед копья, образовали широкий круг. В него вошел приземистый и коротконогий татарин, вооруженный такою же саблей. Он двинулся на Василия прямо и несокрушимо, как стена. И тому пришлось принять бой. «Не пропадать же зазря! — подумал он. — Хоть одного басурманца жизни лишу, и то польза будет». Татарин оказался сильным, но малоопытным бойцом. Он сразу же бросился в бурный натиск. Василий отступал до тех пор, пока в его спину не оперлось копье стражника — пути назад не осталось. Между тем татарин продолжал отвешивать тяжелые удары, будто дрова рубил. Один из них оказался таким сильным, что прорубился через защиту. По плечу Василия стало расползаться кровавое пятно.

— A-а, урус-шайтан, мин сины [59]! — вскричал татарин и взмахнул саблей, чтобы нанести окончательный удар.

Но Василий в стремительном броске опередил его и всадил саблю в живот своего противника. Тот вскрикнул, обмяк и стал валиться на пол. А Василий неожиданно бросился под ближайшего стражника, сбил его и, вскочив на ноги, рубанул по голове. Тут же напал на другого и сшибся с ним в новой сабельной схватке. Стражники пришли в себя, и вскоре ловко брошенный аркан свалил Василия на землю. Его быстро связали.

— Так где же обещанная тобою воля, Темир?! — крикнул Василий.

— А зачем обманул и сказал, что саблей не владеешь? А зачем обманул, что купец? Зачем купцу так метко стрелять и так ловко владеть саблей? Он лазутчик московского князя! — повернулся Темир к стражникам. — Забить до смерти!

Толмач подбежал к Василию и радостно перевел:

— Тебе приказано умереть красивой смертью, лживый шакал. Посредством кнута твое тело будет изукрашено самыми яркими узорами. Князь желает тебе насладиться красотой своей смерти!

Прошло всего несколько минут, и полуголого Василия прикрутили к длинной скамье. Два палача деловито разложили кнуты и принялись за привычную работу. Первые удары Василий стерпел молча, а потом вскричал:

— Подлые басурманцы, лживые змеи! Пусть каждая капля моей кровушки пойдет на вашу погибель! Хлещите сильнее, пусть больше будет крови!

Ему сразу же стало легче. Сначала подумал — от крика, потом понял, что его перестали бить. А палачи в это время распластались на полу у ног самого хана Ахмата— тот вошел, привлеченный громкими криками истязуемого.

К скамье подбежал толмач и старательным, дрожащим от волнения голосом сказал:

— Великий хан спрашивает, за что ты называешь нас лживыми и почему грозишь нам карою?

— А за то, что ни одному вашему слову верить нельзя! — облизнул Василий пересохшие губы. — Тут же обманите. Трижды отпустить меня обещали и трижды рушите свое обещание.

— Это правда? — обратился хан к Темиру.

И тому пришлось рассказать все.

— Коран запрещает нам поступать против обещанного, — покачал головой Ахмат. — Что подумают о нас неверные, если мы станем нарушать заповеди пророка? Развяжите его и верните ему силы. — Он подошел ближе и пристально посмотрел на Василия: — Мне сказали, что ты храбрый и искусный воин, урус. Хочешь служить в моем войске?

— Лучше смерть! — гордо ответил Василий.

Палачи оживились, но Ахмат их успокоил:

— Преданность не должна наказываться. Ты свободен, урус! Иди и скажи своему князю: я иду, чтобы сокрушить его!