Fleurs d'orange (СИ) - Пузыренко Оксана. Страница 61

Он демонстративно отодвинул камзол, представив нашему взору шпагу, висевшую в ножнах. Интересно, она настоящая, или дань костюму? Мужчина был в образе мушкетера. В любом случае, эта металлическая зубочистка даже меня не испугала, а вот нервные барышни справа от меня что-то зашептали друг другу. Дюк осклабился, довольный произведенным эффектом.

— Боюсь, что носить оружие и уметь постоять за себя — разные вещи.

— На что ты намекаешь? — Огрызнулся мой оппонент.

— Я говорю вам прямым текстом: будьте осторожны со своим ножичком. С оружием надо уметь обращаться, тем более мужчина должен владеть им, а не использовать как средство привлечения дам. Думаю, мятежникам это известно. А вам?

— Ты так заступаешься за мятежников, это подозрительно. Может, ты одна из них?

— А может это вы один из них? И пороча повстанцев, вы пытаетесь снять с себя подозрения? — Мило улыбаясь предположила я.

Девушки лишь ахнули, а я еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Эти кисейные барышни вот-вот рухнут в обморок от простого диалога, театрально раскинув руки и требуя флакон нюхательной соли. Было у нас парочка таких в академии. Они падали в обморок до тех пор, пока на одну из них я не высыпала весь запас соли директрисы.

— Какая дерзость! Что ты себе позволяешь?

Если он еще раз мне «тыкнет», я выхвачу его сабельку и нашинкую его на канапе, в попытке вдолбить хорошие манеры.

— А разве не вы первые себе это позволили? Я лишь вернула вам ваше предположение. Как видите, в эту игру можно играть вдвоем. А если вы так смущены тем, что я заступаюсь за отступников — я этого не делаю. Но также я не делаю опрометчивых выводов о их положении и силах. Только глупый человек способен на такое. А еще я считаю, что у медали две стороны, и мы не знаем всех мотивов отступников. Они просто хотят жить, а каждый в мире имеет это право. — Я говорила с жаром, все больше заводясь и чувствуя, что Брендан не отрывает от меня взгляда. Мне следовало остановиться, определенно.

Дюк вернул себе самообладание и своему лицу скучающих вид:

— Твои речи лишены здравого смысла. Рассуждаешь как юная девочка с романтическим складом ума. Каждый имеет право на жизнь? То есть ты за «мир во всем мире»? Утопия — это сказки.

— За утопию никто не борется. Они борются за свободу и равноправие. Когда-то давно эти понятия были больше, чем «пшик». Они были высшим благом.

Не успел он мне ответить, как голос подала одна из девушек, подобострастно смотря на Дюка:

— Не знаю как вы, а лично я считаю, что нам просто нельзя спать спокойно, пока андабаты не зачистят всех. — Я еле сдержала усмешку. Знали бы они, что львиная доля молодых Защитников давно перекочевала во вражеский стан. И я, хоть не видела сама, но слышала, в правящих кастах есть те, кому не по душе нынешняя политика. Они тоже встали на сторону мятежников. — Я вот, например, практически лишилась сна, узнав про восстания! А когда прочитала о Вороне, мой аппетит…

— Восстания? — Оживилась я, перебивая девушку, которая явно пыталась перевести тему на себя любимую.

Она сморщила личико, отчего обилие блесток на нем заискрилось:

— Ну да, восстания. Бунты вспыхивают, особенно в дальних районах. Говорят, поэтому Король и не приехал на этот бал, а также не позволил появиться здесь принцессе. До коронации остался год и ее стали беречь как зеницу ока. Хотя по официальной версии они отъехали по делам государственной важности.

— А возможный мезальянс между принцем Севера и принцессой играет в этом какую-то роль?

Здесь две из трех подруг вообще оживились, и наперебой стали потчевать меня свежими сплетнями на тему возможного брака между принцем и принцессой и их выгод. Затем их унесло в сторону предположений о том, какие слухи о принце Севера вымысел, а какие быль, и предположения о его неземной красоте. Здесь мой мозг отключился и пополз в сторону полученной информации.

Я сделала несколько глотков виноградного сока, который все еще держала в руке. Люди бунтуют и правящие кланы начнут делать шаги к их подавлению. Принцессу любят и уважают больше, чем короля, а принцем Севера пугают детей, так что…

Я открыла рот, чтобы задать еще один вопрос, как Дюк, который, оказывается, все еще изучающе смотрел на меня, повернулся лицом к Эйдену:

— Эйден, друг, ты считаешь, то разумно было приобретать такую… — По его лазам я видела, что он точно знает, откуда меня взял Эйден. — Диковинку? Говорят, она влетела тебе «в копеечку».

— Чтобы посмотреть на то, как она ставит тебя на место, Дюк, я готов отдавать ей такую сумму ежедневно. И неужели дела твоей семьи так плохи, что вы считаете наши траты?

— Сложно игнорировать такое сенсационное событие. В последний год ты вел себя как затворник, а потом производишь фурор и приходишь на бал в честь Основателей в обществе прислуги да еще и танцуешь с ней не переставая. Это вызывает толки.

— Вам не кажется, что это невежливо, обсуждать положение девушки при ней. — Спросила Анжелика Эванс, чем вызвала два удивленных взгляда: мой и Эйдена.

Причем последний посмотрел на нее едва ли не впервые за вечер, чем вызвал смущение блондинки. Она явно благоволила наследнику клана Батори.

Я слегка улыбнулась девушке и получила такую же улыбку в ответ, а затем снова посмотрела на Дюка:

— Нет, я не против, продолжайте. Лучше обсуждайте меня здесь, чем за спиной. Но хочу отметить, что мы с вами, господин, находимся на одном и том же приеме, едим одну и ту же еду, танцуем под одну и ту же музыку. И прямо сейчас, как бы вы меня не назвали из чувства злости, между нами нет отличий, кроме одного: вы настолько заинтересованы моей историей и жизнью, что знаете меня и мое имя. Я же не имею ни малейшего понятия, кто вы такой и считаю эту информацию лишней. Но я думаю, хорошо, что на вас маска. Вы можете прятать за ней свое гнус…

— Элеонора, тише. — Рука Эйдена обняла меня за голые плечи.

Анжелика тихо хихикнула, отчего понравилась мне еще больше. От дальнейшей перепалки меня отвлекла тишина, ознаменовавшая смену оркестра. Как и обещала Брендану, я посмотрела наверх.

На центровой площадке стояла девушка в золотом платье и золотой маске. Даже волосы ее, собранные в прическу, и прочих членов оркестра, украшал толстый слой золотых блесток. С моего места нельзя было разобрать как она выглядит, но в том, как смиренно она наклонила голову и сложила перед грудью руки, как будто в беззвучной молитве, было что-то искреннее, пронзительное. А еще что-то очень знакомое. Я прищурилась, силясь понять, где я могла видеть эту девушку, сейчас напоминающую скульптуру из сусального золота, и тут она раскрыла рот и запела.

Все внутри меня замерло.

— Стелла… — Вырвалось из моих губ имя лучшей подруги.

Это была она. Манеру исполнения девушки нельзя спутать ни с чем, услышав единожды. Ее голос был сильным и нежным одновременно, он с несравнимой легкостью доставал до любых нот. Девушка пела о счастье и любви, но я не понимала текста. Я просто смотрела на свою горячо любимую подругу, которую я так боялась потерять, а в глазах моих стояли слезы.

Отвлеченная этим зрелищем и обуреваемыми меня эмоциями, я не заметила, что атмосфера вокруг медленно изменялась. Создалось впечатление, что кто-то одни резким движением вычерпнул всю непринужденность и радость вечера. Дюк перестал говорить что-то злое. Люди вокруг замирали и поворачивались ко входу, как зачарованные марионетки. Музыка все еще лилась из верхних ярусов, пока и музыканты не заметили перемен в зале и то, что все танцующие пары остановились.

Наверху главной лестницы стоял Ворон.

Человек был в черном одеянии, плечи длинного плаща были украшены иссиня-черными, блестящими в свете люстр перьями. Его лицо прятала маска, похожая на маску врачевателя чумы.* Он просто стоял, как замершая статуя, и смотрел на толпу ряженых перед собой.

Нельзя было сказать, кто это: мужчина, женщина. Каков его возраст, раса или клан. О чем я? Глядя на него, с трудом можно было определить, человек ли это. Суеверный ужас сковал движения окружающих. Он распространялся по залу как бубонная чума, будто этот человек действительно был заражен, стал носителем самого страшного вируса, от которого нет антидота: страха.