Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт. Страница 54
Через пару дней я перебирала детские DVD и натолкнулась на любимый мультфильм Мадлен: «Барби: Принцесса и Нищенка». Она любила этот мультик и его главных героинь. Когда у нас был «день Эрики», она говорила: «Мама, давай ты будешь Анной-Луизой, а я буду Эрикой». На следующий день наши роли менялись. Я так и представляла себе Мадлен, как она с накинутым на голову розовым одеяльцем, завязанным под подбородком, распевает: «If I was a girl like you…»[5].
Шон и Амели теперь часто говорили о Мадлен. Я носила медальон с портретиком Мадлен, и Амели часто в него заглядывала. «Можно посмотреть на Мадлен? Баю-бай, Мадлен!» — говорила она и целовала ее фотографию.
«Опять хожу сама не своя. Страх снова вползает мне в душу. От него никуда не деться, и иногда я даже думаю, что мне будет проще, если я стану делать вид, будто Мадлен вообще никогда не существовала. Но я так не могу!»
Четверг, 30 августа, стал еще одной тяжелой для нас вехой. Для Мадлен это был бы большой день — сегодня она должна была пойти в школу. Как она мечтала об этом! Как вспыхивали ее глазки, когда она начинала с восторгом говорить о том, чем будет заниматься в школе! Я же, слушая ее, представляла, с каким удовольствием, как увлеченно она будет учиться, как будет рада новым друзьям. Но теперь все ее будущие друзья начнут учиться без нее.
Это был ужасный день. То и дело я представляла ее в новенькой школьной форме, с улыбкой на лице. Я плакала, я молилась и крепко-крепко обнимала то мужа, то детей. Мы бы смогли сделать так, чтобы ее жизнь наладилась. Господи, если бы только она вернулась к нам, мы бы сделали все, чтобы она забыла то, через что прошла. Любыми способами мы бы добились того, чтобы ее жизнь стала полноценной и счастливой, какой она и должна быть.
31 августа Клемент Фрейд вернулся в Прайя-да-Луш и в тот же день позвонил Джерри.
— Это правда, Джерри? — без вступления поинтересовался он.
— Что, Клемент?
— То, что ты на грани нервного срыва и что тебя пора лечить?
Очень смешно!
— А я вот хорошо понимаю редакторов «Экспресс» и даже сочувствую им, — продолжал он.
На какую-то долю секунды Джерри подумал, что он говорит серьезно.
— Это еще почему?
— Ну, как тебе сказать… У меня вот снизилось давление, а у них — тиражи.
Слава Богу, что есть люди, подобные Клементу, благодаря которым мы еще можем улыбаться.
В ночь на 1 сентября мне впервые за четыре месяца приснился сон про Мадлен. Я была поражена, что до сих пор этого со мной не случалось. Работа человеческого мозга непостижима. Но я думаю, хорошо, что это произошло, потому что такого ужаса в реальной жизни я не переживала с того дня, как была похищена Мадлен. Не уверена, что я выдержала бы такое в первые недели.
Во сне нам позвонила одна из воспитательниц детского сада. «Хотите сюрприз? — спросила она. — Мадлен в садике! Она у нас уже пару дней. С ней все хорошо». Мы тут же бросились в садик. И там мы увидели Мадлен, нашу Мадлен. Она была прекрасна, точно такая, какой я ее запомнила. Я кинулась к ней, не помня себя от радости. По моим щекам текли слезы счастья. Я обхватила ее за плечики и прижала к себе сильно-сильно. Да, это был сон, но я ощущала ее тельце. Было такое чувство, будто какая-то часть моего тела, спавшая четыре месяца, вдруг зашевелилась. Холодные, темные дни уходили в прошлое, и я наслаждалась теплом и светом. А Мадлен обнимала меня. Ее маленькие ручки обвили мою шею. Как же это было приятно! Я чувствовала ее запах, я чувствовала ее каждой клеточкой своего тела, и это было истинное блаженство.
Моя Мадлен. Мне захотелось, чтобы время остановилось и это мгновение длилось вечно.
А потом я проснулась.
Ледяной холод сковал все мое тело. От ощущения тепла и радости не осталось и следа. Я ничего не могла понять. Что происходит? Как такое возможно? Я все еще чувствовала ее прикосновения. В груди я ощутила тяжесть, горло сжалось, и я начала задыхаться. Меня словно душили невидимые руки. Господи, не забирай ее, пусть она побудет со мной еще! Не уходи, Мадлен! Останься с мамой! Я так тебя люблю!
Хлынули слезы. Плач перешел в безудержное рыдание. Странные звуки, подобные вою раненого зверя, исторгались из моего горла. Боль в груди стала невыносимой. Я думала, что еще минута — и я умру.
Я была с ней, со своей девочкой. И вдруг ее не стало. Снова.
16
В МИРЕ ФАНТАЗИЙ
Следующий день был очень тяжелым. Вечером я легла спать с опухшими веками. Утром 3 сентября, в понедельник, проснулась еще более отекшей.
Позвонил Рикарду. Он собирался зайти к нам позже — Джерри нужно было подписать кое-какие документы, чтобы полученное по электронной почте письмо от датского вымогателя можно было использовать на суде в качестве улики.
Сегодня и Алан Пайк снова приехал в Прайя-да-Луш, посмотреть, как мы справляемся с последними событиями и готовимся к возвращению в Великобританию в следующий понедельник. Мы несколько часов говорили о свалившихся на нас в последнее время бедах и о том, что дома нам понадобится поддержка. Он пообещал не оставлять нас и сказал, что мы будем встречаться регулярно. Мы с Джерри стали рассказывать ему о том, в центре какого безумия мы оказались: о спекуляциях прессы, о лжи, о переменившемся к нам отношении и о поведении полицейских. Я обронила довольно язвительным тоном: «Они скоро нас подозреваемыми сделают!»
«Ну, это уже из мира фантазий», — сказал на это Алан.
В 16:30 прибыл Рикарду в сопровождении женщины, его коллеги. Он привез документы, которые Джерри должен был подписать. Когда с бумагами было покончено, Рикарду спросил, есть ли у нас вопросы к нему. «Появилась ли какая-то информация для нас?» — тут же спросила я.
Он уточнил дату нашего запланированного отъезда в Англию и сказал, что следователи судебной полиции хотят «допросить» меня в среду, а Джерри — в четверг. Мы ждали этого разговора почти четыре недели, и теперь они явно организовывали нашу встречу в срочном порядке, узнав от Боба Смолла, что мы собираемся уехать из страны. Иначе почему у них дошли до этого руки именно сейчас? Насколько нам было известно, результатов экспертизы они тогда еще не получили.
Рикарду посоветовал нам прийти в полицию с адвокатом. Джерри почуял неладное. Теперь законы изменились, но тогда свидетели обычно не имели своих представителей. «С каких это пор свидетелей стали допрашивать в присутствии их адвокатов?» — спросил он. Рикарду отвечал так неохотно, будто мы не вопросы ему задавали, а вырывали зубы. Но эти зубы все равно в очень скором времени должны были выпасть. Нас будут допрашивать не как свидетелей, наконец признался Рикарду. «Так в качестве кого?» — настойчиво повторил Джерри.
«Ваш статус называется arguido», — сказал он так, будто думал, что мы не знаем значения этого термина.
Я уронила голову на руки и заплакала. По телу прошла дрожь. Я крикнула Рикарду: «Что вы творите? Почему вы так поступаете с нами? Что ж это происходит! Это смешно! Это гадко! — Переполненная эмоциями, ошеломленная, я мотала головой из стороны в сторону. — Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!»
Что это за страна такая? И пока полиция пытается убедить СМИ и публику в том, что мы виновны в исчезновении собственной дочери, кто занимается поисками Мадлен?
Помню, как я кричала сквозь слезы: «Каково будет нашим родителям узнать такое? Они переживут это? Чего вы добиваетесь? Хотите всю нашу семью погубить?» Конечно, это были риторические вопросы, но потом мне их припомнили, отметив, что это своего рода доказательство нечистой совести. Мое замечание о родителях показалось особенно странным и подозрительным. Для меня моя реакция была совершенно понятной. Мы любим своих родителей и очень переживаем об их здоровье и душевном состоянии. Они лишились внучки. Они видят, как их собственные сын и дочь мучаются, как их поливают грязью в СМИ. Они и так уже через многое прошли, а тут еще и это.