Где правда, там и ложь (ЛП) - Гир Керстин. Страница 22

– У Карла деньги были всегда, – сказала Мими. – Он просто тебе об этом не говорил. Он, кстати, снял складское помещение в Дюссельдорфе – вероятно, для мебели и картин. Адвокаты хотят как можно скорее каталогизировать их, но я сказала, что ты ещё к этому не готова. Возможно, среди этих предметов есть личные вещи Карла, письма, дневники – и я считаю, что в этом случае ты должна быть первой, кто их увидит.

– А какую, собственно, роль играет во всём этом дядюшка Томас?

Мими пожала плечами.

– Мы с папой попытались воссоздать картину по имеющимся документам. Видимо, речь идёт в первую очередь о наследстве его тёти Ютты. После её смерти оно отошло к её брату, то есть отцу Томаса и Карла, который, в свою очередь, оставил его своей жене, а та – Карлу. А Карл тебе. Но Томас считает, что наследство тётушки Ютты с самого начала предназначалось ему. И он хочет его получить, всё до последней табакерки. Он уже трижды сюда звонил, чтобы поговорить с тобой, гадкий слизняк.

– Правда?

– Во всяком случае, он считал, что разговор с тобой поможет избежать передачи дела в суд. Если я хорошая сестра, сказал он, то я уговорю тебя на разговор с ним. Кроме того, он всё время спрашивал, болван этакий, было ли у Карла для тебя ласковое прозвище. Твой адвокат написал после этого его адвокату, чтобы его клиент прекратил третировать звонками его доверительницу. Это помогло.

Я отпила апельсинового сока и задумалась.

– Будет немного странно, если я получу всё, что когда-то принадлежало родителям Карла. – Даже если я употреблю это на детёнышей ягуаров и тетрадки для индийских детей.

– Ты получишь не всё, – ответила Мими, снова углубляясь в свою газету. – Тебе придётся поделить наследство с детьми Карла. А это может длиться годами.

– Хм. – У способности ясно мыслить был недостаток. Я начала испытывать страх. Перед встречей с Лео. Последний раз мы виделись пять лет назад.

При мысли о встрече с Лео у меня по коже пошли мурашки.

И тут Мими громко вскрикнула.

Я от испуга опрокинула свой апельсиновый сок.

– Ты что, с ума сошла? – вскричала я, хватая рулон бумажных полотенец.

– Не я! – крикнула Мими, судорожно переводя дыхание и тыча пальцем в газету. – Они!

Она показывала на страницу с объявлениями о рождениях и смертях, и я подумала, что кто-то опять назвал своего ребёнка Нина-Луиза.

На самом деле Мими тыкала пальцем в объявление о смерти.

– А кто умер? – спросила я, промакивая разлитый апельсиновый сок. И тут сама увидела имя.

КАРЛ ШЮТЦ.

– Ох, – поражённо произнесла я. – Какой плохой год для людей с именем Карл Шютц. Отчего умер этот и сколько ему было лет?

– Каролина! – Как всегда в минуты возмущения, глаза Мими были широко раскрыты. – Не строй из себя дурочку. Это не какой-то там Карл. Это твой Карл!

– Но мой умер больше пяти недель назад, – возразила я, по-прежнему ничего не понимая.

Мими взяла газету и расправила её перед собой, как транспарант.

– Пожалуйста! Убедись сама.

Объявление о смерти Карла занимало добрых полстраницы, это стоило, наверное, целое состояние.

Я таращилась на объявление не меньше минуты. Затем Мими опустила газету и устало сказала:

– По крайней мере они не изобразили тут венок и руки в молитве. Или сломанную розу. Карл пришёл бы в бешенство.

– Да, но что значит «неисповедимы пути господни»? Карл был атеист!

– Да, но его семья, очевидно, нет, – ответила Мими. – В четверг будет сорок дней со смерти Карла. Они, похоже, собираются отмечать сорок дней.

– «Неисповедимы пути господни»?

– На языке католиков это означает: поскольку он бросил свою семью и нашёл себе новую молодую жену, он был наказан ранней смертью и на довольно длительное время попадёт в чистилище, аминь.

– Жизнь для искусства и семьи. – У меня пересохло во рту и участился пульс. – Это почти смешно.

– Тем не менее. Они бы могли написать наоборот: сначала семья, потом искусство, – сказала Мими. – Но нет, это вообще не смешно! – Она так сильно ударила кулаком по газете, что посуда на столе зазвенела. – Честно говоря, я этого не понимаю. Это самое бесстыдное, что я когда-либо видела. Они действительно устраивают… альтернативные похороны.

– А это вообще можно делать?

– А кто им может запретить? Наш адвокат? Папа Римский?

– Но они… они же не имеют права!.. – вскричала я. – Карл у меня! – Несколько тише я добавила: – По крайней мере его прах.

– Я считаю, что они даже способны выставить пустой гроб. – Мими снова посмотрела на объявление. – Моника – это, наверное, бывшая жена. Любимый отец, брат и муж – алло? Какая наглость!

– Вряд ли в подобном объявлении можно было написать «нелюбимый бывший муж». – Я пододвинула свой стул ближе к Мими. Моника Ланге-Шютц. Я не знала, что у матери Лео двойная фамилия, но это меня не удивило. Очень подходит к Оер-Эркеншвику.

– А что это за Шютц-фонд? – спросила Мими. – Вряд ли они могут вот так просто основать фонд имени Карла. Я немедленно позвоню нашему адвокату.

– Наверное, это идея дядюшки Томаса. Карл не имел ничего общего с кинематографом, тем более с немецким кинематографом. А вот дядюшка Томас Кувшинное рыло выбросил миллионы на производство каких-то подозрительных фильмов. Только подумать! Он не только хочет урвать кусок от наследства Карла, он хочет ещё и набить карманы деньгами, которые люди потратили бы на венки.

– Вот крыса, – пробурчала Мими.

– Преступники, – сказала я. – Сплошь преступники и прожжённые лицемеры.

– Так бы их и… пнула в зад! Я бы охотно появилась на этом торжестве и высказала бы им всё, что я о них думаю!

– Я тебя благословляю. Можешь взять для подкрепления баллончики с краской. И бомбы-вонючки.

– Я серьёзно. Это нельзя просто так оставлять! У Карла уже было поминальное торжество! Пять недель назад. У нас был прекрасный ведущий, трогательные речи, белые розы, огромные свечи – а ещё в большой чаше плавали маленькие огоньки и лепестки цветов!

В самом деле? Я ничего этого не помнила. Я просто смотрела перед собой и подсчитывала всё, что можно. 46 рук, которые мне пришлось пожать. 68 ног в чёрном. 14 мужчин с бородой. 87 раз прозвучавшее слово «тяжело».