Джек Мэггс - Кэри Питер. Страница 39

Тогда она вспомнила, что он оставил на столе свое недописанное секретное письмо.

Глава 43

У Сайласа и Ма Бриттен (писал Джек) была одна чрезвычайно смелая задумка: серия хорошо продуманных краж: даже без прикосновения к вещам. Как только они научат Софину и меня действовать на уровне искусства, обещал Сайлас, кража для нас станет похожей на охоту с хорьками-ищейками, только не будет необходимости носить с собой клетку для них.

С его точки зрения, это будет неплохой бросок вперед. Прежде всего ваш покорный слуга влезает в дымоход, – а я к тому времени умел это делать так же легко и быстро, как спрыгнуть с кровати, – и зажигает свечу, а затем осматривает все замки на буфетах и горках. Если необходимо, я открываю дверь в кухню и свистком вызываю взломщика, здоровенного придурка, бывшего боксера, по имени Вексхолл, получившего в свое время слишком много ударов по голове. Ему же надо сделать сущий пустяк – взломать замки и поскорее исчезнуть с глаз долой; за это он получит свои шесть пенсов серебром. А затем приходит очередь Софины, она входит в дом с маленьким букетиком цветов в руке, – я и сам не знаю, для чего это, – в премиленькой шляпке. Именно ей доверялось отобрать самую дорогую серебряную посуду, я же, ее черномазый помощник, должен был упаковать нашу добычу в мешок с сажей. Мы с Софиной, счастливые восьмилетки, всегда работаем вместе и при этом без умолку болтаем,

Сайлас тем временем договаривался со старым мусорщиком мистером Фиггсом о доставке мешка, который я всегда оставлял для него за дверью. Сайлас говорил мне, что мистер Фиггс уверен, будто он таскает мусор и золу, и был рад таскать их к себе на свалку в Уэппинг, получая за это по пенни за мешок. Возможно, это была ложь, но тогда я верил этому.

Летом 1801 года нам удалось выполнить двадцать таких «заданий». Дела наши шли настолько хорошо, что до того, как в лондонских особняках стали разжигать камины ежедневно, мы успели покинуть наш гнилой маленький дворик у Лондонского моста и переселиться вместе с Сайласом и Софиной в Айлингтон. Мы сняли весь этаж над табачной лавкой на Верхней улице, и здесь Ма Бриттен продолжала свою деятельность так же успешно, как всегда, изготовляя чудодейственные «колбаски» и помогая своим клиенткам. Если раньше она врачевала в отгороженном занавеской закутке у печки, то теперь пользовала их в небольшой комнатке в дальнем конце дома.

Никто из нас больше не промышлял на бойнях в Смитфилде. Ма Бриттен, дав записку и полкроны на расходы, посылала меня в лавку приличного мясника, где краснолицые парни, каждого из которых звали мистером Айресом, завертывали мне в бумагу несколько отбивных из молодого барашка или кусок печенки.

Моя жизнь стала намного лучше, Я ел много мяса с тушеным картофелем. Том редко бывал здесь, но приходя, больно выкручивал мне руки или другим образом причинял мне боль. Если нам не разрешали играть с приличными детьми, Софина и я никогда не скучали вдвоем. Сайлас, надо отдать ему должное, часто водил нас в парк, где мы играли в прятки, серсо или прыгали через обруч.

Увы, жизнь Тома не была такой веселой, он тосковал по дому. Каждое воскресенье на рассвете он покидал дом своего мастера и направлялся в Айлингтон еще до того, как зазвонят колокола к заутрине. Я просыпался от громкого стука его больших башмаков по лестнице. Попав в наш новый дом, он тут же шел в комнату матери, залезал к ней в кровать и начинал плакаться.

Том не любил ни Сайласа, ни Софину. Мне как бы повезло от этого, потому что он перестал ненавидеть меня. Теперь я был его приятелем и в свои воскресные визиты он старался все время проводить со мной, делясь секретами, надеждами и планами.

В одно сентябрьское утро, когда я не успел еще озябнуть после теплой постели, он потащил меня в Сент-Джеймс-парк. Здесь он купил мне стакан молока у лотка с коровами, где всегда продавали парное молоко; возле него всегда было много девушек-служанок, которым кто-то сказал, что нет ничего лучше для цвета лица, чем стакан молока. Но Тому было не до девушек.

Он заботился обо мне. Все время следил за мной. С его длинного костлявого лица не сходила настороженность и недовольство.

– Сайлас покупает тебе молоко?

Но правде говоря, Сайлас часто угощал нас с Софиной молоком, но я знал, что мне надо отрицать это.

– Этот злодей держит вас в черном теле, – заявлял решительно Том. – Он использует вас, забирает у вас все деньги и даже стакан молока не купит.

Я пробовал было возразить и сказал, что он многому меня научил.

– Нам совсем не нужно, чтобы посторонние люди ночевали в нашем доме, – проворчал Том в ответ.

Я сначала подумал, что он говорит об одной из клиенток Ма Бриттен, которую всю ночь рвало в маленькой комнатушке в конце дома, и согласился с ним, сказав, что мне тоже это не нравится.

– Нам надо спустить его с лестницы, – продолжал Том, – вместе с его латинскими книгами.

– Кого?

– Сайласа, дурная твоя голова, о ком мы еще говорим?

Я напомнил Тому, что это Сайлас устроил нам такую хорошую новую жизнь, без него мы бы по-прежнему жили в одной комнатенке на Пэппер-Элли-стэйрс.

– Зато мы были там счастливы, – упорствовал Том, – до тех пор, пока он не появился и не сунул свой длинный красный нос в нашу жизнь. Ты и я, и Ма, у нас были хорошие денечки. У нас не было этого свинячьего храпа по ночам.

– И все же, Том…

– И все же мы должны избавиться от него.

– Софина моя подружка.

– Я никогда ничего не говорил против нее, – ответил Том. – Если хочешь знать мое мнение о ней, то она просто глупая коза, но я не собираюсь ссориться с ней. А вот от него мы должны избавиться.

– Как же мы это сделаем, Том?

– Я не говорю, что прямо сейчас. Я вообще говорю, – и он внезапно приблизил ко мне свое грубое лицо. – Сайлас обманщик и лжец, и он не из нашей семьи.

В тот день Том порядком напугал меня. Когда мы возвращались из Хаймаркета, я подумал, что он мне больше нравился тогда, когда мы были врагами.

Гуляя со мной, он почти вплотную прижимался ко мне, и мы все время сталкивались. Тогда он начинал шептать мне на ухо о своих планах; говорил, что может достать много денег и подумывает бежать в Бристоль. Рассказывал, что у его мастера есть железный сундук, полный золотых слитков, и я должен пойти с ним, влезть в дом через дымоход и открыть ему дверь.

Когда я сейчас пишу все это, то вижу перед собой то, чего тогда совсем не замечал. У Тома было не все ладно с головой. Наверное, это было с самого рождения. Или на него так повлиял отказ матери жить вместе с ним, и от этого он окончательно тронулся. В тот день я совсем не мог понять, что он говорил, но винил в этом самого себя, ибо считал, что я и вправду туп и глуп, как всегда твердил мне Том. Когда я попытался убедить его, что если он живет в доме мастера, то мне незачем лезть в дымоход, чтобы открыть ему дверь изнутри, он так рассвирепел, что успокоился, лишь когда я пообещал ему бежать с ним в Бристоль. К счастью, он вскоре сам забыл об этом.

В этот раз он пришел к нам в середине недели. Я не знаю, как он проник в дом, только я проснулся от того, что он тряс меня за плечо. Низко склонившись надо мной, он велел мне молчать и побыстрее одеться. Из его рта на меня пахнуло чем-то гнилостным.

Я выскользнул из кровати, где спал с подружкой, и Том вывел меня во двор. Там мы стояли в тени грушевого дерева, и Том крепко держал меня за руку, то и дело дергая ее, а сам молчал и весь трясся.

Я спросил его, чего мы здесь ждем.

Вместо ответа он дал мне подзатыльник и прижал палец к губам. Так мы прождали добрые полчаса, как вдруг раздался громкий стук, затем крики, в доме зажглась свеча, и вскоре я увидел под окном людей с фонарями. Это была полиция.