Иосиф Грозный (Историко-художественное исследование) - Никонов Николай Григорьевич. Страница 21

Сталин с побледневшим лицом слушал телефон из Смольного. На пороге кабинета, забыв о докладе, неустанно торчал Поскребышев.

— Ждат… камысыю… Тэло Кырова… в болныцу. Вэздэ ввэсты чрэзвичайное положение. Смольный окружить войсками НКВД. Провэрить улыцы, крыщи, чэрдаки… Всо!

Трубка красного телефона, не положенная на рычаг, издавала томительно стонущий зуммер. Сталин раздраженно хлопнул по рычагу. Стоявшему по стойке «смирно» Поскребышеву:

— Ко мнэ… Ягоду… Эжева, Молотова, Ворошилова… Жьданова…

Через час уже было готово написанное Сталиным и Молотовым положение о борьбе с терроризмом, давшее страшную власть людям, не умевшим и не хотевшим разумно ею пользоваться. И в тот же час поднятая по тревоге парадная дивизия имени Дзержинского уже растягивалась вдоль всей дороги-стрелы Москва — Ленинград, агенты ОГПУ заняли все вокзалы и станции, Ягода уже отбыл в Ленинград. Поехал раньше не случайно. Надо было подготовить убийство Сталина. За станцией Бологое на линии был заложен фугас, а в Ленинграде Сталина ждала группа снайперов и метателей гранат.

Ночью 2 декабря, ближе к утру, правительственный спецпоезд из трех вагонов летел по охраняемой линии. В поезде были Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Ежов, Поскребышев, Вышинский и — Валечка Истрина, с которой вождь теперь не расставался.

Сталин ехал в третьем вагоне, всю ночь не спал, пил крепкий чай, читал и делал пометки в своей записной книжке — ее он носил теперь в левом кармане френча. А под френчем на Сталине была надета броневая защита. Не так давно доставили из Америки. Сталин на даче примерил «кольчугу» — так назвал ее сам и сразу снял: «Тажило! Нэудобно…» Но 2 декабря кольчугу он не снимал. Тайная разведка, поднятая на ноги, предупреждала: за станцией БОЛОГОЕ в пути может быть взрыв! Но и здесь Сталин опередил Ягоду. Саперы осмотрели каждый километр пути и действительно нашли взрывчатку. Из-за этого поезд останавливался, зато потом проскочили Бологое без остановки и рано утром прибыли в Ленинград. Добавлю, что впереди спецпоезда с вождями шел бронепоезд! Сталин умел охранять себя и мгновенно сделал выводы из случившегося.

На вокзале, оцепленном войсками, встречали Сталина Чудов, Кадацкий, Медведь и прибывший ранее Ягода, прятавший собственную ярость: вождь опять невредим! А Запорожец, исполнитель поручений, тем временем катил «лечиться» в Крым. Рапортовал Сталину Филипп Медведь, но Сталин не стал его слушать, а яростно со словами: «Нэ убэрэглы!» — ткнул его кулаком в лицо и молча пошел к машинам. Вместо Смольного, как предполагал Ягода и где машину вождя должны были забросать гранатами, Сталин, приказав оцепить Смольный войсками, сразу поехал в больницу. Так он еще раз избежал нового покушения. А спасла все та же слушающая разведка.

Постояв в отдельной палате возле уже соборованного, подготовленного к перевозке в Таврический для прощания с ленинградцами Кирова (казалось, он просто уснул), Сталин сморщился, торопливо вытер кулаком лицо и усы и, повернувшись резко к стоящему за спиной Власику, бросил:

— В Смольный!

Теперь уже все улицы по пути следования, а возле Смольного и в пределах винтовочного выстрела были оцеплены войсками. Террористы, тайно предупрежденные Ягодой, едва успели скрыться.

В вестибюле Смольного Ягода вытащил револьвер и пошел впереди процессии, вероятно, сожалея, что нет возможности выстрелить в вождя. Сам Ягода очень любил жизнь и рисковать ею ни за что бы не решился, хотя, конечно, и не знал о том, что еще в поезде личная охрана Сталина и ее командир Николай Сидорович Власик получили приказ особо следить за Генрихом Григорьевичем Ягодой и за Медведем и стрелять без предупреждения, если возникнет необходимость. Слева от Сталина и чуть заслоняя его, готовый прикрыть, шагал Власик, справа — помощник начальника охраны Хрусталев, державший наготове наган, чтобы выстрелить в Медведя. Сам Сталин, слегка прищурясь, держал руку в кармане шинели, и теплая рукоять «браунинга» удобно вкладывалась в ладонь. Слава богу, правая рука была абсолютно здоровой и сильной, а стрельбой Сталин увлекался всегда. В Кремле был хороший «ворошиловский тир», где вожди упражнялись в стрельбе (преуспевали Жданов, Каганович, Власик, но отнюдь не Ворошилов!). Сталин всегда тренировался один (Власик не в счет), а в кунцевском парке для стрельбы была особая, отдельная площадка. Сталин был неплохим стрелком, куда Ворошилову, хотя с именем этого наркома было связано похвальное и обязательное увлечение стрельбой в Осоавиахиме, были и значки, похожие на ордена, — «Ворошиловский стрелок». Об еженедельных, если не ежедневных тренировках вождя в стрельбе хранилось абсолютное молчание.

— К стене! Смирно! Руки по швам! — кричал Ягода всем встречным в коридорах. — К стене!

Но если бы грозный Генрих (почему это палачей часто зовут Генрихами? Ведь и Гиммлер, чем- то, кстати, похожий на Ягоду, был Генрихом). Так вот, если бы Ягода знал, что ждет его в недалеком будущем, он бы мог использовать подвернувшийся момент, чтобы попытаться устранить Хозяина. А Хозяин, глядя на шинель Ягоды, нащупывая взглядом самое убойное место, почему- то повторял: «Погоды… Я-года… Погоды… Я-года!»

Вызванный в кабинет Кирова, а точнее, приволоченный под руки большеголовый и длиннорукий дегенерат Николаев, похоже, даже не узнал, кто перед ним. Дико вращая глазами, он только перепуганно таращился и бормотал: «Что я наделал… Что я наделал!» (Николаеву Медведем и Запорожцем строго-настрого было приказано изображать убийцу-одиночку или даже сумасшедшего).

Были наготове и доктора, которые могли подтвердить его «невменяемость».

— Зачэм ти, цволач, убыл Кырова? — Сталин не мог сдержать гнев и сапогом пнул повалившегося на колени убийцу.

— Отвечай товарищу Сталину! — заорал Ежов. — Отвечай!

— Я… Я… Я… Они… Они… Они… — бормотал дегенерат, давясь слезами и слюной. — Я… Я… Они… Они…

— КТО ОНЫ? — рявкнул Сталин.

Николаев попытался показать на Медведя, но державшие его конвоиры дернули его так, что голова Николаева болтанулась, как у тряпичной куклы.

— Я убил… я убил… — вновь забормотал он явно заученное и приказанное и, возможно, отрепетированное в подвалах на Литейном.

Внезапно Сталин прекратил допрос и только внимательно разглядывал убийцу. Мелькнула мысль, что вот такой же, наученный и обученный, запуганный «крайними мерами», может без рассуждений убить и его, вождя… Да… Ягода явно прятал концы, а этому дураку было приказано разыгрывать убийцу-одиночку.

— Убрат! Нэ бит! Хараще накормыт. Держять строго, но… — Сталин погрозил своим известным жестом.

Ввели жену Николаева. Мильда Драуле была красивая полноватая молодая женщина типа прибалтийской еврейки или латышка, похожая удлиненным лицом на киноактрису Марлен Дитрих.

Грудастая. На высоких ногах. Женщина-картина, и Сталин, вприщур оглядывая ее, даже какую- то секунду любовался ее своеобразной красотой: умел Киров подбирать любовниц.

Сперва Мильда стояла с раскрытым ртом. Потом, видимо, узнав, кто перед ней, заревела белугой, все время повторяя: «Что он наделал! Что наделал! Я ничего не знаю… Поверьте — ничего… Ничего… Ничего…»

Когда Мильду отпустили, вбежал запыхавшийся охранник Зубцов, с порога повторяя:

— Товарищ Борисов… погиб! Разрешите доложить: товарищ Борисов погиб! При перевозке в Смольный. Автокатастрофа…

— Погыб? Катастрофа? — Сталин обвел присутствующих на допросе.

Медведь с отваленной челюстью людоеда явно не знал, что сказать. Ягода, насуровив ложные морщины, принял вид страшно озабоченного, но и, конечно, не причастного к случившемуся. Не причастного? Единственный свидетель, начальник охраны Кирова, таинственно отставший от Кирова во время убийства, конечно, мог выдать всю компанию. Вызова Борисова ни Ягода, ни Медведь не предусмотрели, и их приказ «убрать!» был выполнен явно в спешке.

Сталин снова замолчал. Он думал.

— Этого Ныколаева накормыт… Чэрез полчаса прывести ко мнэ снова… Связанного… Буду говорыт с ным сам… Остальные свободны. — И глядел, как выходят явно недовольные Ягода и ленинградские чекисты. Недоуменно вышли, повинуясь движению бровей вождя, и приехавшие с ним соратники.