Товарищи китайские бойцы - Новогрудский Герцель Самойлович. Страница 34

Не раскрыл. Когда мы приехали в Беслан и встретились с Син-ли, выяснилось, что он знает о Пау Ти-сане ровно столько, сколько знает о нем любой старый владикавказец. Не больше и не меньше.

Син-ли рассказал нам о себе. Он жил с родителями недалеко от Порт-Артура. Шла русско-японская война. Весь гаолян на их крохотном поле начисто вытоптали солдаты. Как быть? Син-ли ушел в город, попался на глаза генералу Фидарову, чем-то приглянулся ему, и тот увез его в Россию, в свое близкое от Беслана имение.

В генерале говорило не столько человеколюбие, сколько трезвый расчет. Син-ли был крепким трудолюбивым парнем. Из него получился старательный и безответный батрак.

Потом генерал, совсем как в добрые старые дореформенные времена, решил сделать из Син-ли повара. Сина отдали в учение. Он стал тем, кем захотел его видеть барин.

Потом революция освободила молодого китайца от благодетеля генерала. Но годы почти крепостной зависимости сказались. Син-ли не был борцом, не вступил в Красную Армию, не пошел воевать за свободу, как воевали тогда в стране десятки тысяч его земляков. Он присмотрел во Владикавказе на Надтеречной улице подходящее помещение, нашел компаньона осетина, и скоро к десяткам ресторанов, духанов и шашлычных бойкого города прибавилось еще одно заведение подобного же типа.

Торговля шла неплохо. К Син-ли нашли дорогу солдаты Пау Ти-сана, — те, которых отпускали по увольнительной в город. Он готовил для них рис, пампушки, лапшу, овощи по-китайски, заваривал чай, как положено в местах, откуда чай взял свое начало, и китайцы красноармейцы охотно просиживали у него свободные часы. Син-ли перезнакомился так почти со всем батальоном.

Знал ли он Шоу Чжен-вуана?

— Шоу Чжен-вуан… Шоу Чжен-вуан…

Старик пытался вспомнить названное нами имя среди многих других имен, занимающих свое место в памяти. Стараясь ему помочь, мы задали наводящий вопрос, единственный, который вообще имели возможность задать: «У этого Шоу была какая-то неприятность из-за фальшивой николаевской пятирублевки. В комендатуру человек попал, может, помните?»

Син-ли оживился.

— Фальшивые деньги, говорите?.. Что-то было… Я одного такого знал, который на фальшивой николаевке попался. Только фамилии не помню. В августовские дни я как раз для его пулемета воду носил.

Это на вокзале было. Белые сильно бьют, а он лежит за пулеметом и стреляет… Один остался. Рядом убитые. Кровь кругом…

Я не воевал. Я на вокзал тогда случайно попал. Но вижу, плохо будет человеку, подполз, говорю: «Земляк, зачем не уходишь?» Он мне отвечает: «Не твое дело. Воды принеси. Очень горячий пулемет».

Я вижу: надо помочь. Пополз за водой. До крана далеко, кругом стреляют, еле дополз. Потом достал воду, с ведром обратно ползу. Сильно стреляют опять.

Хотел бросить все, убежать, но не убежал. Земляк совсем ведь один остался. Дополз, говорю: «Вот тебе вода».

Он бледный весь, кровь на нем… Говорит: «Хорошо. Давай сюда». Взял ведро, куда-то воду налил, опять стрелять стал. Два с половиной дня человек держался, пока с Курской слободки наши не подошли, не отогнали белых.

Потом, когда все спокойно стало и он пришел ко мне в столовую, я ему сказал: «Это я тебе на вокзале воду принес». А он так ответил: «Кто-то, говорит, принес, но кто — не помню». Конечно, не помнил. Очень усталый был, не спал, не ел, пока с белыми дрался.

И с ним же потом неприятность из-за пятирублевки случилась. Это я точно помню.

Тогда в городе много разных денег по рукам ходило — терские, пятигорские, астраханские, краснодарские, бакинские, грузинские, керенские, деникинские… И еще были николаевские. Те больше ценились. Кто торговал на базаре или в лавке, только николаевские с охотой брал, а про другие говорил: «Это не деньги!»

Тот солдат, которому я воду для пулемета носил, один раз пришел ко мне в столовую:

— Я сегодня, — говорит, — жалованье получил, хочу поменять на николаевские. Можешь это сделать?

Я говорю: «Не могу. Иди на базар, там поменяешь».

Он поменял. Две николаевские пятирублевки получил. Я его спросил: «Зачем тебе николаевки?» Он сказал: «Пусть лежат. Война кончится, я домой поеду, матери подарок куплю».

Потом еще немного времени прошло, смотрю, приходит, просит: «Син-ли, меня на базаре не знают, тебя знают, помоги патроны купить». Тогда патронов мало было. Кто хотел воевать, патроны на базаре покупал. Горцы из аулов приезжали, продавали; казаки из станиц тоже продавали.

Я спрашиваю: «Какие деньги есть?»

«Две николаевские пятирублевки».

«Те самые?»

«Те самые».

«Зачем, — говорю, — отдаешь? Матери подарок нужен».

«Э, — говорит, — не до этого… Плохо сейчас на фронте. Надо патроны купить».

Я сказал:

— Иди к Селиму, тому, что мылом торгует. У него патроны спросишь.

Как я сказал, так он и сделал. Пошел к Селиму, обменял свои пятирублевки, а потом из-за этого у него неприятность получилась. Пятирублевки фальшивые оказались. Тогда во Владикавказе много фальшивых николаевок было. Очень ловко их делали. Совсем как настоящие выглядели. И мой земляк не разобрался.

А Селим в деньгах хорошо разбирался, сразу понял — фальшивые. И очень рассердился, думал, мой земляк обмануть хотел. А тот в чем виноват? Сам за свои честные солдатские деньги фальшивые получил…

Вот все, что рассказал нам Син-ли о китайском бойце, имени которого не помнил. Был ли это Шоу Чжен-вуан, упоминавшийся в служебной записке, написанной некогда дежурным владикавказской комендатуры, мы так и не узнали.

18. «Русская мама»

Четыре десятка лет тому назад в этом же направлении, только не прямиком через станицы, в которых хозяйничали белоказаки, а в обход, форсированным маршем шли китайцы из отряда Пау Ти-сана. Они спешили. В Грозном велись бои, те самые, которые вошли в историю гражданской войны под названием «стодневных».

Сто дней и сто ночей не умолкали в долине Сунжи грохот артиллерийской канонады и трескотня винтовочной стрельбы, сто дней и сто ночей пылал горизонт, поднималось над городом зарево, клубился дым пожарищ.

С одним из участников грозненской эпопеи, активным собирателем истории родного края Александром Филипповичем Кучиным, мы встретились в первый же день нашего приезда.

Небольшая его квартира скорее напоминает филиал краеведческого музея, чем жилище. На стенах — портреты героев стодневных боев, фотографии тех мест, где не на жизнь, а на смерть велись схватки с врагом, планы города, схемы оборонительных рубежей, списки воинских частей и рабочих дружин, принимавших участие в длительной обороне.

Александр Филиппович называет нам места, где китайские добровольцы вместе с грозненскими пролетариями защищали город. Он видел китайских бойцов в окопах Граничной улицы, за брустверами, сооруженными на Горячеводской улице; он знает, что китайские добровольцы помогали рабочим дружинникам оборонять Беликовский, Староконный, Бароновский, Железнодорожный мосты, что они участвовали в штурме вокзала.

Все изложенное грозненским историком наводило на размышления: в Орджоникидзе рассказывали, что в августовские дни на помощь грозненцам из батальона Пау Ти-сана была отправлена рота, насчитывавшая примерно сто штыков; по Кучину же выходило, что китайских бойцов было в несколько раз больше.

Как это могло быть? Не только для нас, но и для Кучина это представлялось загадкой.

Захотелось побывать в тех местах, где воевали китайские бойцы. Александр Филиппович повел нас к Железнодорожному мосту.

В боях за город этот мост играл заметную роль. Он давал возможность защитникам Грозного проникать на бронепоезде с длинным названием «Борец за власть и свободу трудового народа» в тылы белых, вести огонь по штабу мятежников, паровозному депо, по многим местам скопления вражеских сил.