Товарищи китайские бойцы - Новогрудский Герцель Самойлович. Страница 38
— Большой капитана, я скажу так: китай там, где нужно. Кому надо в Астрахань идти — пошел в Астрахань, кому надо здесь оставаться — остался здесь. Это село Долаково называется, да? Долаково для меня сейчас все равно, как место, где отец-мать живут.
— Почему? — спросил Серго.
— Потому, что здесь вчера русский, чечен, ингуш, китай вместе молоко пили, слово дали, братья стали. Тот дом, где один брат живет, для других братьев — тоже дом.
— Значит, Долаково — твой дом?
— Ага. — Сеня закивал головой.
— Крепко будешь защищать его?
— Вот так! — молодой красноармеец с силой сжал оба кулака.
Разгоревшиеся вскоре бои за Долаково показали, как верно было все сказанное китайским бойцом.
Двенадцать дней держались защитники Долаково. Хорошо написал о них Георгий Заматаев, чьи воспоминания хранятся в музее С. М. Кирова и Г. К. Орджоникидзе.
«Умирали, ясно сознавая, что на победу нет ни капли надежды, что вся задача погибающих заключается только и только в том, чтобы на день-два задержать стремительное движение белых, преградить им дорогу».
Молодой китайский боец Сеня и другие китайцы красноармейцы, что были с ним, сложили свои головы в Долаково все до одного.
20. Зима. Степь. Астрахань
Унылое серое небо, унылые серые шеренги бойцов, бесконечные обозы с обмороженными, ослабевшими, тифозными. Где-то в конце медленно одолевающего степь человеческого потока шагали солдаты Пау Ти-сана. Был среди них и наш знакомый Ча Ян-чи.
На первых порах, когда объявлялся привал, бойцы подолгу засиживались у костров, вспоминали далекие родные места, рассказывали о боях, в которых участвовали.
Но чем дальше углублялась армия в степь, тем меньше слышалось разговоров возле костров. А скоро и сами костры уже еле горели: топлива не хватало. Колючий ледяной ветер пробирал до костей. Ноги вязли в глубоком песке, перемешанном с сухим снегом. Мороз с каждым днем крепчал. Термометры на госпитальных повозках показывали по утрам 15, 20 и 25 градусов ниже нуля. Питались мясом павших лошадей. Силы людей убывали. Плохонькие шинели не защищали от холода. Каждый шаг давался с трудом.
Но идти надо. И бойцы шли, поддерживая друг друга, шли, неуклонно продвигаясь к цели.
Ни одного жилья не видно было в обледенелой пустыне от горизонта до горизонта. После дневного перехода люди валились на мерзлую землю и, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись с головой шинелью, обогреваясь спиной соседа и собственным дыханием, забывались в тяжелой полудреме. Каждое утро, когда давался сигнал подъема, на земле оставались лежать одинокие фигуры заболевших красноармейцев. Их относили на госпитальные повозки, переполненные тифозными больными. Оружие выбывших из строя сдавали в обоз.
Но вот наступило время, когда обозные перестали принимать винтовки: некуда было складывать, не было лошадей, чтобы везти.
Так армия шла в течение месяца. Потери от голода, мороза, болезней росли с каждым днем. Путь частей через степь отмечался уже не пеплом костров, а холмиками над телами тех, кто нашел в бесприютных просторах последний привал. Оружие оставалось лежать рядом.
При виде винтовок и пулеметов, заносимых снегом и песком, сердца бойцов сжимались. Кто еле держался на ногах, проходил мимо, не оглядываясь, а те, у кого силы еще сохранились, замедляли шаг и подбирали оружие, ставшее ничейным.
Так поступали русские, так поступали китайцы. Солдаты Пау Ти-сана складывали подобранное оружие на двуколку и тащили повозку, сменяясь каждые полчаса. Для удобства, кроме пары дышел впереди, они приспособили еще два дышла сзади. Таким образом нагрузка между людьми распределялась равномерней: часть бойцов, уцепившись за передние дышла, дружно тянула двуколку, другая часть, взявшись за задние дышла, с такой же добросовестностью толкала ее.
Бойцы несли на себе не только оружие погибших товарищей. Екатерина Кузьминична Черненко, сообщившая нам фамилию «комиссара четыре глаза», в другом письме поделилась с нами воспоминаниями о героическом походе через степь.
«В китайском батальоне, — писала она, — было восемьсот китайцев и двадцать русских. Я и Надежда Михайловна Генфер были медицинскими работниками. Людей разных национальностей объединяло одно желание — защитить молодую Советскую власть. Китайцы и русские жили дружно, как родные братья. Во время тяжелого перехода в Астрахань медицинская сестра Н. Генфер заболела сыпным тифом. Транспорта не было, и китайские бойцы, сделав из своих шинелей носилки, десятки километров несли ее на своих руках».
Так шли день за днем.
Однажды на привале Ча Ян-чи был свидетелем разговора между Пау Ти-саном и командиром роты Лю Фа-ляем. Комбат спросил, сколько оружия в роте.
— Винтовками двуколка доверху забита, — ответил Лю Фа-ляй, — а пулеметов сейчас десять.
Так много пулеметов в роте никогда не было. Комбат сказал, что излишки оружия придется в Астрахани сдать.
Тогда бойцы, сидевшие поблизости, вмешались в беседу командиров. Они заявили, что оружие, подобранное в степи, все равно, что найденное. Нужно, чтобы командование оставило им пулеметы насовсем.
Пау Ти-сан не понял.
— Что это значит — «насовсем»? — спросил он.
Бойцы ответили ему:
— Мы думаем так, товарищ Пау. Когда гражданская война в России кончится, революция победит и мы вернемся домой, там оружие нам. тоже понадобится. Винтовки — ладно, обойдемся, на месте раздобудем, а пулеметы возьмем с собой. Пулеметы в Китае нам очень пригодятся.
Двадцать девятый день пути. Ледяной ветер по-прежнему вздымал тучи песка и сухого, похожего на песок снега, больно сек лицо, мешал идти; истрепанные, вытершиеся, обожженные у походных костров шинели по-прежнему били длинными полами по ногам и, казалось, только помогали холоду пробирать до костей; голод туманил мозг, винтовки оттягивали плечи, вконец сбитые сапоги до кровавых ран натирали ноги, ослабевшее тело тянулось к земле; все было так же, как на протяжении предыдущих четырех недель тяжелого перехода, но люди почему-то выглядели сегодня бодрей, шаг был тверже, слышались даже шутки, раздавался смех.
Яндыковка. Это слово было на устах у всех. Оно звучало музыкой. Конец походу, конец нестерпимым мукам, скоро, совсем скоро, через считанные часы, впереди замаячит село Яндыковка — первое большое село на подступах к Астрахани.
— Ян-ды-ки!.. — по слогам повторяли китайские бойцы и в знак одобрения поднимали большой палец кверху. — Шанго! Шанго! Очень хорошо!
Вот уже на фоне мертвой бугристой равнины показалась высокая колокольня, купы по-зимнему голых деревьев, крутые скаты крытых тесом крыш, длинные шеи колодезных журавлей.
Пау Ти-сан шел впереди своего сильно поредевшего батальона. На виду села он приказал знаменосцу развернуть знамя, ассистентам знамени занять свои места, всем бойцам подтянуться, идти четким строевым шагом.
Так вступили в Яндыковку. На околице, возле колодца, бойцы увидели старый, отживающий свой век крытый автомобиль. Высоко поднятое сиденье делало машину похожей на карету, из которой выпрягли лошадей.
В автомобиле стоял Киров. Невысокого роста, с темными, одушевленными мыслью и энергией глазами, большим лбом и крутым волевым подбородком, он смотрел на приближавшихся к нему китайских добровольцев, и во взоре его угадывались скорбь, восхищение, радость встречи.