Товарищи китайские бойцы - Новогрудский Герцель Самойлович. Страница 37

— Вы сами видели и в Гойтах, и в Грозном, и во Владикавказе, — говорил он, — как хорошо борются китайские добровольцы за наше дело. А сейчас им нужна наша помощь. В военном госпитале лежат двадцать шесть китайцев красноармейцев. Их нужно вывезти в горы. А без коней как вывезешь? Вот я и спрашиваю: что мы ответим раненым китайским братьям? Найдутся среди нас двадцать шесть человек, которые согласятся отдать им своих коней?

Гарцует лошадь под Асланбеком, переступают с ноги на ногу и звенят уздечками стройные сухощавые кони горцев. На поляне с минуту стоит тишина. Бойцы будто колеблются. Но вот один, другой, третий спешились, протянули поводья Шерипову:

— Возьми моего коня, Асланбек, — слышится голос. — Отдай Пау Ти-сану для его бойцов. Мой конь везет спокойно, как в колыбели. Раненому на нем будет хорошо.

— Вот мой конь, Асланбек, — говорит другой. — Пусть спасет жизнь китайского товарища.

— И моего коня возьми, Асланбек!..

— И моего…

На следующий день перед зданием госпиталя, где находились раненые бойцы Пау Ти-сана, стояли на привязи двадцать шесть коней, тщательно вычищенных, с расчесанными гривами, с седлами, специально приспособленными для транспортировки раненых.

Их эвакуировали в горы. Некоторые из них попали в Гойты — тот аул, куда «русская мама» — Надежда Артемовна Хохлова — переправила спасенного ею бойца. Вместе с ним в гостеприимных саклях нашли приют еще не один десяток китайских добровольцев и несколько сот других больных и раненых бойцов Красной Армии, партийных работников, партизан.

В грозненском архиве мы обнаружили документ — свидетельство того, как реагировал на это белогвардейский генерал Шатилов, захвативший Грозный. Он предъявил гойтинцам письменный ультиматум: красноармейцев не горской национальности выдать, всех до единого, в первую очередь — большевиков и китайцев. На обдумывание давалось 24 часа. По истечении этого срока белогвардейский генерал грозил снести аул с лица земли.

Горцы ответили: «Обдумывать нечего, ответ у нас один: „Не выдадим!“».

На рассвете белоказаки выступили против гойтинцев, поддержанных соседними аулами. Поднялась вся Чечня. «Полицейская операция местного значения», как именовался бой у Гойты в сводках белогвардейского штаба, переросла в сражение, результаты которого обескуражили белых. Генерал Шатилов после первого боя вынужден был писать в своем обращении к горцам:

«Сегодня я предпринял наступление на аул Гойты для захвата скрывавшихся там большевиков и для ликвидации там большевизма. Однако… все окрестные аулы поднялись против меня и стали нападать на меня со всех сторон…

Если чеченский народ не хочет одуматься и если селение Гойты не пришлет своих представителей для принятия моих условий, для выдачи большевиков и других, to я буду принужден беспощадно карать всякое сопротивление».

Белогвардейский генерал напрасно ждал. Чеченский народ не прислал к нему своих представителей и не принял его условий. Четыре дня жители аула Гойты и соседних аулов, не имея в руках ничего, кроме винтовок и охотничьих ружей, сдерживали натиск регулярных белогвардейских частей, четыре дня вели они смертельный бой, воодушевленные одной-единственной мыслью: спасти тех, в ком видели своих друзей и братьев.

Сражение в Чечне прекратилось лишь тогда, когда все, кому гойтинцы оказали приют, были переправлены в горы.

Оставив Владикавказ, батальон Пау Ти-сана участвовал в боях за железнодорожную станцию Терек. Мы узнали об этом из воспоминаний участника гражданской войны И. В. Гобидашвили, присланных нам из архива Кабардино-Балкарского обкома КПСС.

И. Гобидашвили рассказывает о выступлении командующего XI армией М. К. Левандовского на красноармейском митинге, созванном на станции Терек.

Командующий армией призывал любой ценой задержать наступление белых, чтобы спасти больных и раненых бойцов.

«Левандовский, — пишет Гобидашвили, — заявил, что на помощь должны прибыть Ленинский полк и китайские бойцы, хорошо вооруженные и подготовленные в боевом отношении. Ночью подкрепление прибыло. Ленинский полк находился на правом фланге, китайские бойцы— занимали центральную линию фронта. Они держались стойко, отбивали одну атаку за другой. Израсходовав запасы патронов, унося с собой раненых, китайские бойцы отступили к Кизляру, а оттуда вместе с XI армией — на Астрахань».

В то время, когда батальон Пау Ти-сана дрался за станцию Терек, небольшое ингушское селение Долаково продолжало отчаянную неравную борьбу с врагом. Бой за Долаково вошел героической страницей в историю гражданской войны на Северном Кавказе.

В Северо-Осетинском музее С. М. Кирова и Г. К. Орджоникидзе и в Грозненском краеведческом музее хранится немало материалов, посвященных долаковской обороне. Тут и записи воспоминаний, и альбомы с фотографиями, и многочисленные архивные документы. Из них явствует: в бою за Долаково участвовали курсанты Владикавказской школы красных командиров, грозненские дружинники и все от мала до велика жители героического селения.

Мы пытались найти в музеях упоминание о китайских бойцах, но не находили. Создавалось впечатление, что китайцы в сражении за Долаково не участвовали.

Но это не так. Ясность в вопрос внес Курмен Козырев. Сорок лет назад он был курсантом Владикавказской школы красных командиров, дрался за Долаково и сам пришел к нам, узнав, что приезжие люди собирают материалы о китайских бойцах.

На третий этаж гостиницы Курмен Магометович поднялся не без труда. Отдышавшись, он сказал:

— Вы насчет китайцев пишете? Пожалуйста, мои слова тоже запишите. Я про Долаково расскажу. Там мало китайцев было. Сейчас точно не помню — может быть, двенадцать человек, может быть, пятнадцать. Но записать все равно надо, потому что — герои. Каждый за десятерых воевал.

Курмен Магометович сообщил нам о китайских защитниках ингушского селения не так уж много. Помнил только, что они были там, что хорошо воевали, что Серго Орджоникидзе беседовал с ними. Зато он сумел передать дух братства и беззаветного самоотверженного героизма участников долаковской обороны. И об этом стоит рассказать.

Защитники Долаково держались своей спаянностью. Русские, ингуши, осетины, грузины, китайцы — они все были как одна семья, все считали себя молочными братьями.

Побратимство сопровождалось древней ингушской церемонией, которая произвела на всех бойцов неизгладимое впечатление.

Выглядела она так. Все носящие оружие собрались на площади и поклялись защищать Долаково до последней капли крови. После этого старейший из воинов восьмидесятилетний седой горец высоко поднял над головой большую чашу, наполненную молоком. Он первый приложился к ней и, отпив глоток, передал чашу кому-то из грозненских рабочих, стоявших поблизости. От грозненца она перешла к осетинскому бойцу, затем к китайскому добровольцу и дальше по кругу. Все отведали молока из общей чаши, все стали братьями.

Серго Орджоникидзе, который не ушел с XI армией, а остался на Тереке, чтобы вместе с горцами продолжать борьбу, приехал в Долаково на следующий день после церемонии всеобщего побратимства. Когда ему рассказали об этом, он попросил принести ту самую чашу, из которой пили бойцы, и тоже отведал из нее молока. Чрезвычайный комиссар и защитники ингушского села стали братьями.

Он так и обращался к бойцам, когда несколько позже обходил окопы. «Держитесь, братья, — говорил Серго, — дадим врагам почувствовать, что такое советское Долаково».

Увидев в наспех отрытом капонире нескольких китайских бойцов, Орджоникидзе удивился и обрадовался.

— Здравствуй, брат китай! — громко произнес Серго, здороваясь с бойцами за руку. Потом, повернувшись к сопровождавшему его горцу, Серго добродушно заметил:

— А ты говорил, будто все китайцы ушли в Астрахань, что в Ингушетии ни один из них не остался.

Среди китайских бойцов лучше других объяснялся по-русски молодой китаец, о котором Козырев помнил, что долаковцы звали его Сеня. Услышав слова чрезвычайного комиссара, Сеня обратился к Орджоникидзе, назвав его «большой капитана».