Все мои женщины. Пробуждение - Вишневский Януш. Страница 22

Поэтому Ему надо было положить эти бутылочки в чемодан, старательно обложить со всех сторон вещами – пиджаком, рубашками, штанами, трусами и носками – и потом сдать в багаж в аэропорту в Лиссабоне и нетерпеливо ждать чемодан в Берлине. И когда в конце концов чемодан появился на ленте – Он бросился к нему и, не глядя под ноги, споткнулся о тот алюминиевый чемоданчик, лежащий непонятно почему на полу около багажной карусели. Падая, Он ударился головой о металлический край конвейера, по которому двигалась лента. В глазах у Него потемнело, на губах появился вкус крови, Он услышал, как хрустнули очки, висевшие на шнурке на шее. Тут же около Него возникла какая-то испуганная женщина и подала Ему руку, помогая встать. Она вытащила из сумочки упаковку одноразовых салфеток и начала вытирать кровь, текущую у Него из носа. Рядом с женщиной переступала с ноги на ногу заплаканная девочка лет десяти, явно испуганная тем, что происходит. Женщина вынула из упаковки очередную салфетку и спросила по-немецки:

– Может быть, вызвать врача? Вы сильно побледнели. Может быть, было бы лучше вызвать. Вы ударились головой о металлический поручень. У вас болит голова? Не кружится? Не тошнит? Если да – то ведь в аэропорту должен быть врач! Пожалуйста, никуда не уходите! Я пойду спрошу у полицейского у выхода из зала…

Она повернула голову к девочке и строго, приказным тоном бросила:

– Доминика, не двигайся с места! Ни шагу отсюда! Слышишь, что я сказала?! Стой тут, рядом с этим господином, пока я не вернусь! Ты поняла?

Она уже побежала было в сторону выхода, но Он успел схватить ее за руку и закричал:

– Бога ради, не надо этого делать! Ничего со мной страшного нет. Просто чуть-чуть кровь из носа. Я просто упал. Такое бывает.

– Правда, мне интересно, какой дурак безмозглый поставил свой чемодан на дороге к карусели, – добавил Он со злостью в голосе, прижимая салфетку к все еще кровоточащему носу.

Женщина взглянула на Него и, помедлив, тихим, грустным голосом призналась:

– Это я и есть та самая безмозглая дура. Это об мой чемодан вы споткнулись и разбили голову. Я вдруг потеряла из виду в толпе свою дочку и запаниковала. Бросила чемодан и побежала ее искать. Просто не подумала – в тот момент не до того было. Я прямо разум потеряла, когда она исчезла, и все остальное мне было… до задницы. Простите мне эту вульгарность. И временную потерю соображения тоже простите.

Она посмотрела на него умоляюще и через секунду отвернулась, взяла за руку все еще всхлипывающую девочку и сказала строго по-польски:

– А ты, Доминика, успокойся уже! А то пан про тебя подумает, что ты маленькая плакса.

– Разумеется, я покрою все ваши убытки, – снова повернулась она к Нему. – Вы лишились очков. – Она протянула Ему ладонь, на которой лежали поломанные очки и несколько осколков стекла. – Это все, что мне удалось собрать с пола.

– И ваша белая рубашка с этими пятнами крови выглядит довольно кошмарно. И пиджак тоже… – добавила она, оглядев Его с ног до головы.

Он смотрел на нее, вспоминая, как однажды во время первой весенней прогулки по многолюдному Кудамму [11] около фонтана Сесилька вдруг исчезла. Этот жуткий момент, когда они с Патрицией заметили, что ее нет, Он и сегодня помнит во всех подробностях. Патриция начала истерически кричать, а Он бросился на поиски, расталкивая локтями толпу и снова и снова обегая фонтан кругом. Он был готов снести каждого, кто вставал у Него на пути. И тоже ни о чем, кроме как о поисках дочки, Он тогда не думал. И точно так же все и всё Ему были в тот момент до задницы, как выразилась только что эта женщина. И если бы надо было, к примеру, чтобы найти Сесильку, перегородить своей машиной улицу – он бы, не задумываясь, это сделал.

– Прошу прощения за «дурака», – ответил Он, смутившись, застегнул пиджак, чтобы спрятать пятна крови на рубашке. – Я очень невежливо выразился… не имея… не имея всей полноты информации, – добавил Он через мгновение. – Я сам в свое время пережил нечто подобное, хотя и в другом месте. С моей дочерью, – сказал Он тихо и улыбнулся. – А очки – это ерунда. Они мне с самого начала не нравились.

– Оказывается, вы говорите по-польски…

Из багажного отделения они вышли вместе. Он зашел в первый попавшийся туалет и холодной водой тщательно умыл лицо. В зеркале внимательно разглядел слегка припухший нос, разбитую верхнюю губу и несколько царапин под левым глазом. Белая рубашка с пятнами подсыхающей крови выглядела на самом деле пугающе. Женщина с прижавшейся к ней девочкой ждали Его снаружи. Он не спешил домой – помимо всего прочего, Он помнил, что если не считать половины бутылки белого вина, в холодильнике у Него совершенно пусто. И кофе Он забыл купить перед отъездом. Он неуверенно спросил женщину, не выпьет ли она с Ним кофе, она взглянула на Него со смущением и удивлением, но охотно согласилась. За столиком в кофейне Он узнал ее имя.

– На самом деле бабушка назвала меня Изабеллой, но все знают меня только под вторым именем, Юстина. Это претенциозное «Белла» мне никогда не нравилось.

Стоя в очереди за кофе, Он украдкой ее разглядывал. Невысокая, худенькая брюнетка, короткие, слегка волнистые с боков волосы, маленький, чуть курносый нос, глубокие круглые глаза, поразительно белые зубы, аппетитные пухлые губы, длинная шея. Около тридцати с чем-то лет. Одета в желтое воздушное муслиновое платье с декольте и широким кожаным ремнем, подчеркивающим ее узкую талию. Высокие сапожки с бахромой цвета натуральной кожи, длинные загорелые ноги.

Когда Он вернулся к столику с двумя чашечками кофе и мороженым для Доминики, они начали разговаривать. Она прилетела с дочерью из Варшавы. Навещали бабушку Доминики, живущую в Дрогичине на Подлесье, мать ее бывшего мужа. Погода все время была отвратительная, каждый день лил дождь, они, кроме ежедневных походов в костел, из дому почти не выбирались. Доминика постоянно капризничала, а она сама на бабушкиных харчах поправилась на три килограмма. Живет она в Берлине с девяти лет, работает в отделе маркетинга автомобильного производителя из Азии и давным-давно ненавидит свою работу. В свободное время фотографирует и проектирует мебель. Некоторые проекты даже удается иногда продать – доброму коллеге, «гениальному художнику-столяру» из Хойнице. Голос у нее был слегка хрипловатый, глаза блестящие, со слезой, и нежные, узкие ладони, которые она непрерывно то сплетала, то расплетала.

На выходе из аэропорта Он спросил, где она живет. Оказалось, что очень близко от Него, в соседнем квартале. Молодой таксист гнал как сумасшедший, но в какой-то момент рядом с Берлинской филармонией и парком Тиргартен резко сбросил скорость.

– Тут надо осторожно, – пояснил водитель, – тут часто посреди дороги лебедь стоит.

– Лебедь? – переспросила удивленно Юстина. – Я думала, в Берлине, как пишут в газетах, по улицам бегают только дикие лисы и зайцы, – с улыбкой сказала она.

Водитель взглянул в зеркало заднего вида и произнес с серьезным видом:

– Он тут потерял свою пару. Ее какая-то машина переехала. И вот с того времени он постоянно топчется на этом месте…

Он вдруг почувствовал, как Юстина нежно дотронулась до Его ладони и положила голову Ему на плечо.

Он вышел из машины около своего дома и заплатил таксисту за всю дорогу. Она поехала дальше. И только уже дома Он начал жалеть, что не осмелился попросить у нее номер телефона. Хотя очень хотел. С одной стороны, такая просьба могла бы означать, что Он вроде как рассчитывает действительно получить от нее возмещения финансовых потерь, что было совершенно немыслимо и абсурдно, а с другой – что Он пользуется ситуацией и ведет себя как престарелый кобель.

Через три дня поздним вечером Он услышал звонок в домофон. Сильно удивился и немного встревожился: сколько там жил – домофон срабатывал у Него только тогда, когда почтальон приносил Ему выписанные журналы. Но почтальон приходил обычно около девяти часов утра.