Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 35

Хайнэ ничего не сказал, только глубоко вздохнул и обхватил его за шею.

Хатори вынес его во двор.

Почему-то глядеть на мир с высоты чужого роста оказалось совсем по-другому, чем со своего собственного — по крайней мере, ощущения Хайнэ испытывал странные.

Из дома уже доносился звон металлических палочек, ударяемых друг о друга, и напевы служительниц храма, приехавших для того, чтобы провести обряд очищения в помещении, которое покинул больной, и под эти звуки Хайнэ казалось, что всё вокруг вдруг стало каким-то призрачным, нереальным, и в то же время донельзя чётким.

Они видел мать, ходившую по двору и деловито отдававшую приказания; время от времени взгляд её становился задумчивым, и она как будто куда-то пропадала.

Видел Рису, которая вывела во двор младшую сестру Иннин и Хайнэ, Ниту, и теперь уговаривала девочку постоять на месте хоть какое-то время и не носиться взад-вперёд. Получалось у неё, однако, плохо — возможно, потому, что собственные мысли Рису были далеко: она то и дело прикладывала к глазам платок и украдкой вытирала слёзы.

Видел отца, который спустился вслед за слугами, выносившими из дома ящики с книгами — поездка в столицу в любом случае не должна была продлиться больше месяца, однако Райко увёз с собой чуть ли не половину своей гигантской библиотеки в Арне, занимавшей несколько залов. В руке он держал гибкий прут, и если кто-то из слуг допускал неосторожное движение, ужасно раздражался и хлестал его по спине.

По дороге к экипажу отец чуть не натолкнулся на Хатори, державшего на руках его сына, и только тогда впервые поднял на него рассеянный взгляд.

— Кто это ещё такой? — спросил он таким тоном, как будто сам Хатори не находился рядом и не мог слышать его слов.

— Хатори, — сказал Хайнэ.

— Какое отвратительное имя, — поморщился отец. — Впрочем, у простолюдинов всё всегда грубо, некрасиво и пошло. Невежественные свиньи. Как ты можешь позволять, чтобы он до тебя дотрагивался?

Хайнэ не знал, что ответить, но Райко и не ждал ответа. Болезненно искривив своё красивое лицо, он пошёл дальше.

«Значит, мама даже не сказала ему», — понял Хайнэ, и в душе его поднялись противоречивые чувства.

Очередное унижение отца по-прежнему причиняло ему боль, и в то же время он никак не мог простить ему вчерашнего равнодушия и слов о счастье.

— Госпожа, всё готово, можно выезжать!

Слуги раскрыли ворота.

Суета, наконец, утихла, несколько экипажей выстроились в ряд. Хатори отнёс Хайнэ к последнему из них, усадил его на подушки и сам сел рядом.

После того, как экипажи выехали за ворота, возникла какая-то заминка — из разговоров слуг Хайнэ понял, что главная улица закрыта для проезда, поскольку там проходит репетиция праздничного шествия, и придётся ехать долгим кружным путём мимо дворцовой стены.

В первое мгновение в душе у Хайнэ вспыхнула радость — он снова увидит Храм, пусть даже издалека — однако потом он вспомнил всё, что произошло, и неприязненно пожал губы.

Теперь он еретик, и кара Великой Богини уже на него обрушилась.

— А где же моя книга?! — вдруг всполошился он. — Я забыл её!..

Хатори молча вытащил её из-под своей рубахи.

— О, — с облегчением вздохнул Хайнэ.

Взгляд его упал на кинжал, который лежал рядом с Хатори, вложенный в ножны.

— Зачем он тебе? — спросил он.

С точки зрения Хайнэ, клинок мог представлять ценность лишь в трёх случаях: для старшей дочери, которая должна была использовать его во время церемонии, для утончённого ценителя красоты или для человека, который желал получить выручку, однако Хатори точно не был первым, ничем не напоминал второго, да и продавать полученный «подарок», кажется, тоже не собирался.

Хатори ничего не ответил, однако продолжал глядеть на клинок с выражением, похожим на то, которое появилось на его лице во время огненной казни. Хайнэ вспомнил об этом, и его начало знобить.

«Что, если он убийца? — подумал он. — А мать взяла его в наш дом и назвала моим братом. Он будет спать со мной в одном доме и в одной комнате. Может, он захочет убить меня во сне?.. — Испуганный, он опустил взгляд, и вдруг увидел на своём запястье красные пятна, продолжавшие расползаться по его коже. — А, впрочем, какая разница. Лучше умереть, чем жить так. Меня изуродовали пятна, у меня никогда не будет возлюбленной и детей, я едва могу двигаться… Если он убьёт меня, это будет хорошо».

И, придя к этой малоутешительной мысли, Хайнэ со страдальчески искривлённым лицом придвинулся к своему предполагаемому убийце ближе.

Экипажи, тем временем неслись по улицам всё быстрее.

Впереди зазеленели деревья, рассаженные вдоль дворцовой стены, возвышавшейся над мостовой неприступным белокаменным монолитом.

Хайнэ высунулся из окна, провожая взглядом дворцовые крыши, и грудь ему сдавило от тоски. Ветер растрепал его причёску, бросил пряди волос в лицо вместе с пылью, поднявшейся из-под копыт.

Гигантская площадь перед Великими Воротами была закрыта для проезда, и вскоре экипажам пришлось свернуть на другую улицу, извилистую и уходящую по склону вниз, так что дворцовые крыши остались за спиной, зато по правую руку можно было разглядеть вдалеке кусок Срединной Стены.

Хайнэ вспомнил Нижний Город, и сердце у него забилось чаще.

Она! Девочка-птица!

Он решил, что его в столице ничего не держит, но ведь где-то здесь остаётся она… Неужели он больше никогда её не увидит?

Хайнэ так взволновался, что в голову ему даже пришла безумная мысль выскочить из экипажа на ходу, но, потянувшись к двери, он обнаружил, что по-прежнему не может сдвинуться с места, и замер.

Опустив руку и сделав вид, что просто хотел поправить растрепавшуюся причёску, Хайнэ забился в угол и уткнулся лицом в подушки, с трудом сдерживая слёзы.

Хатори смотрел на него как будто бы с удивлением, словно никак не мог понять владеющих им чувств, и под воздействием этого взгляда Хайнэ щутил странное желание оправдаться, хотя, вроде бы, ни в чём не был виноват.

— Нам ехать почти что трое суток, я умру со скуки в дороге, — пробормотал он, пытаясь прикрыть свою тоску раздражением.

— Почитай книжку, — невозмутимо предложил рыжеволосый мальчишка.

Но Хайнэ больше не хотел видеть свои любимые книги, напоминавшие ему о прежней жизни, которая теперь была безвозвратно потеряна.

Вместо этого во время остановки перед очередными воротами он попросил себе бумагу и письменные принадлежности, и, разложив их на скамье перед собой, принялся писать.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовал Хатори, заглядывая ему через плечо.

— Пишу письмо другу, — соврал Хайнэ своему названному брату, ещё не знавшему о том, что никаких друзей у него не было.

Хатори, который, судя по всему, читать не умел, удовлетворился этим объяснением, а Хайнэ продолжил писать — историю, которая могла бы случиться с ним, но не случилась.

Любовь с прекрасной принцессой, любовь с таинственной незнакомкой, встреченной на площади…

И все трое суток, проведённые в дороге, он сочинял себе жизнь, которой отныне у него быть не могло.

Этой выдуманной, иллюзорной жизнью ему предстояло жить следующие семь с половиной лет.

А потом — потом он снова вернулся в столицу.

Часть 2. Эрос и танатос

Глава 6

Волосы у юноши были, точно шёлковая пряжа — мягкие, лёгкие, длиной почти до середины бедра. Ярко-золотистые, как гречишный мёд — от природы такого цвета не бывает. Новым указом обычным мужчинам было запрещено менять цвет волос, однако актёры и танцовщики издавна обладали неотъемлемым правом делать со своей внешностью всё, что им вздумается, и их этот закон не коснулся.

Зато спрос на их услуги, и официальные, и неофициальные, возрос почти втрое, и все они, от столичных манрёсю до полунищих странствующих трупп на восточных окраинах страны, с лёгким сердцем прославляли принцессу Таик, будущую Светлейшую Госпожу, в то время как деньги текли к ним в карман рекой.