Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 67

 «А ещё когда-то давно, в двенадцать лет, я любил вашу будущую жену, — вдруг подумал Хайнэ. — Она была первой женщиной, пробудившей мои чувства».

Он осёкся, смущённый этим воспоминанием.

Онхонто, судя по всему, воспринял паузу неправильно и, поднявшись с кровати, вдруг потянул Хайнэ за руку.

— Мы пойти на балкон, хорошо? — спросил он и, повернувшись к переводчице, мягко улыбнулся ей. — Без вас.

Девушка восприняла эти слова с холодной покорностью.

Онхонто распахнул двери на балкон, и ночная осенняя прохлада коснулась лица Хайнэ; ветер, наполненный запахом прелых листьев, растрепал волосы. Где-то над облаками плыла луна, светлая, мерцающая, посеребрившая прекрасное лицо Онхонто.

— Вы бояться, стесняться присутствие девушка? — спросил тот, притворив двери и наклонившись к Хайнэ. — Я правильно понимать?

Он был высоким, примерно такого же роста, как Хатори. Лёгкая ткань ночного халата облепила его тело при новом порыве ветра, и Хайнэ мог видеть, как он сложен: Онхонто был изящным, однако отнюдь не тощим и даже производил впечатление физически сильного человека. Во всей его фигуре не было ни одного намёка на неприятную взгляду угловатость, и в сравнении с ней собственная болезненная худоба казалась Хайнэ ещё более уродливой.

— Я есть сын рыбака, — внезапно сказал Онхонто и улыбнулся. — Поэтому выглядеть… как это говорят? Не изнеженный, не нежный. Я выполнять много работы: в море, в саду, а также помогать храм. Храм быть высокий, часто я поднимать вещи на высоту, руки стать сильными…

Он начал жестикулировать, как бы показывая, как взбирался на стену по лестнице, а потом вдруг осёкся и задумчиво поглядел куда-то в сторону.

Хайнэ смотрел на него, не в силах поверить в услышанное.

Сын рыбака?!

Нет, не может такого быть!

Онхонто, очевидно, бросилось в глаза его изумление.

— Да-да, Хайнэ. Я есть… как? незнатный, — сказал он и чуть развёл руками. — Меня взять только за красоту…

Он улыбнулся слегка растерянной, однако весёлой улыбкой человека, который извиняется перед собеседником за то, что ему самому  представляется не столь предосудительным — скорее, забавным и непонятным.

— Я не хотеть покидать храм, — немного грустно добавил он. — Но родителям заплатить много денег, они теперь жить хорошо. Я очень рад.

Какое-то время они постояли молча — Хайнэ не мог ничего сказать — а потом лицо Онхонто чем-то омрачилось.

— Только это нельзя никому рассказывать, — сказал он с некоторым беспокойством. — Я сделать плохо… Я рассказать вам, но вы никому не выдавать секрет, хорошо?

Тень беспокойства исчезла с его лица, как будто просьба не рассказывать никому о случайно узнанной тайне была гарантией того, что именно так всё и будет, и он снова улыбнулся.

Хайнэ был потрясён.

«Он так просто рассказал мне, первому встречному о том, что ему, несомненно, наказали хранить в глубокой тайне? — изумлённо думал он. — И он так уверен, что я никому не проболтаюсь, ни по глупости, ни по злому умыслу…»

Всё это немного напоминало ему собственное поведение с Астанико, желание поделиться с ним своим секретом, однако Онхонто, в отличие от него, никакими сомнениями явно не мучился.

Не воображал, что собеседник, которому он открылся, может иметь какие-то тайные цели или плести интриги, доверял всецело и абсолютно — человеку, которого видел в первый, или, в крайнем случае, второй раз в жизни.

— Сколько вам лет? — спросил Хайнэ неожиданно для самого себя.

Онхонто, судя по всему, не понял его слов. Подался чуть вперёд, заглянул ему в лицо вопросительно; ясные, мерцающие глаза смотрели с непониманием, но искренним желанием разобраться.

— Возраст, — Хайнэ попытался объяснить с помощью жестов, загибая пальцы. — Сколько вам исполнилось в последний день рождения?

— А. — Онхонто отвёл взгляд, казалось, задумавшись. — Двадцать три.

Хайнэ замер.

Двадцать три… он был старше его самого на четыре года, но вместе с тем, как получается, настолько наивнее.

Наверное, это был недостаток со стороны Онхонто, но Хайнэ отчего-то чувствовал неправильным именно себя, неправильным и грязным, уродливым не только внешне, но и внутренне.

Он чуть отодвинулся, не в силах выносить этого ощущения.

— Хайнэ, — позвал его Онхонто. — Вы сердиться на меня? Я есть… хотеть… быть… хотеть быть ваш друг.

Он протянул к Хайнэ обе руки, как бы приглашая в свои объятия, и ласково улыбнулся.

Хайнэ захотелось плакать.

— Да, конечно, — пробормотал он, закрыв глаза, чтобы сдержать слёзы. — Конечно.

Он позволил себя обнять, однако сделать то же самое в ответ не решился.

«Неужели это возможно?» — мелькнуло у него в голове.

Неужели человек, которому нельзя приписать никаких злых умыслов, который добр и ласков, который не посмеётся над ним, не обидит — ни нарочно, ни случайно, как иногда Хатори — существует? И неужели он что-то значит для этого человека?

О, это было бы достаточной наградой за годы одиночества.

И Хайнэ, более не сдерживая своих чувств, обнял Онхонто, обхватив его обеими руками и уткнувшись лицом в тёплое плечо.

Счастье и радость заполнили его, а потом он подумал о Марик, и это счастье стало ещё более полным.

Он испугался, что потеряет это чувство, что оно растает, как утренний туман, и захотел уйти подальше, пока этого не произошло.

— Я хотел бы пойти спать. Вы сказали, что слуги приготовят для меня соседнюю комнату, — напомнил он и добавил, испугавшись, как бы Онхонто не обиделся: — Я просто привык спать один.

Это, конечно, было не совсем правдой, потому что он привык спать с Хатори, но Хатори не был неземным существом, таким прекрасным, что от него хотелось убежать подальше, пока оно не исчезло, не растворилось, не обратилось в мираж, чтобы сохранить его хотя бы в воспоминаниях.

— Что-что?

Хайнэ пришлось несколько раз повторить свою фразу, перестраивая её и подбирая другие слова, но, наконец, Онхонто понял его и, к его большому облегчению, ничуть не обиделся.

— Конечно, — сказал он. — Я хотеть, Хайнэ, чтобы вас… чтобы вам чувствовать хорошо. Говорите мне, что бы вам ни пожелайте.

Пообещав, что он так и сделает, Хайнэ отправился в сопровождении слуг в приготовленную для него комнату.

Доковыляв до огромной кровати под пологом, он с наслаждением растянулся поперёк неё и выгнулся.

Странно было сознавать, что его детские мечты вдруг исполнились. Он во дворце, у него есть друг, с которым можно поделиться чувствами, и даже возлюбленная почти есть…

Почти.

Но сейчас, после разговора с Онхонто, Хайнэ почему-то было легко поверить в то, что всё будет хорошо, что его с Марик ждёт счастье, и что исполнится давнее предсказание.

Он вдруг вспомнил про письмо Энсенте Халии, которое собирался отдать Марик, если на приёме всё пройдёт хорошо, и вытащил его из рукава.

«Завтра я это сделаю!» — подумал Хайнэ, и сердце у него затрепетало от волнения и лихорадочного ожидания.

Он понял, что не сможет сейчас уснуть.

После долгого дня, наполненного прогулками, ноги у него сильно болели, однако, как и в день знакомства с Марик, счастье окрыляло до такой степени, что эта боль не имела особого значения.

Хайнэ решил прогуляться по саду.

Выход туда, к его вящей радости, открывался прямо с балкона — значит, можно было миновать запутанные коридоры раззолоченного лабиринта.

Захватив с собой фонарь, он медленно спустился по лестнице и побрёл не по аллее, а прямо среди цветов и трав, наполнявших воздух сладковатым ароматом.

Стоял один из тех редких, таинственных дней, которые иногда случаются в переходное время года, ненадолго превращая его в противоположное: весну в осень, а осень — в весну. Вот и сейчас Хайнэ вдыхал запах прелых листьев, и ему казалось, будто только-только стаяли сугробы, и через несколько дней на деревьях появятся нежно-зелёные листья, а птицы радостно защебечут.

Сейчас, в одиночестве, никем не видимый, он позволил себе заново пережить события сегодняшнего вечера.