Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 96

Она вышла из дома, не прощаясь — вероятно, привычка Хатори оказалась заразительной — и сошла с крыльца ровно в тот момент, когда ворота распахнули для нового экипажа. Иннин сама не успела понять, зачем это делает, однако ноги её как будто сами собой шагнули в сторону; она проскользнула за угол дома и замерла, не дыша.

Из экипажа вышла Марик Фурасаку и остановилась перед крыльцом, почему-то не заходя в дом.

Иннин слышала, как она заговорила с прислугой, как с беспокойством спрашивала о Хайнэ — до неё донеслись какие-то слухи, что к нему среди ночи срочно приезжали лекари и жрицы, что случилось, неужели приступ болезни?

— Да, именно так, — ровным голосом отвечала служанка: очевидно, в доме решили не распространяться об истинной причине недомогания Хайнэ. — Но теперь уже всё в порядке.

Марик замолчала так же внезапно, как и начала разговор. А мгновение спустя спросила: может ли она увидеться с господином Санья?

— Боюсь, он всё ещё немного нездоров, — смутилась служанка, однако потом вдруг что-то — может быть, взгляд Марик — заставило её уточнить: — Вы ведь имеете в виду господина Хайнэ?

— Нет, господина… — Марик почему-то замешкалась. — Хатори.

«Неужели?! — Сердце у Иннин болезненно сжалось. — Не может быть».

Но в глубине души она уже знала, что это правда.

Она прислонилась к стене, не отрывая взгляда от Марик, и несколько минут спустя увидела, как Хатори, выйдя из дома, спрыгнул с крыльца и лёгким, пружинистым шагом подошёл к гостье. Иннин успела увидеть выражение его лица — решительное и хмурое и, в то же время, как показалось ей, полное какой-то горечи.

Ветер в этот момент подул в другую сторону, и она не услышала начало разговора — только фразу, которую Хатори сказал в ответ на какой-то вопрос Марик.

— Да, госпожа, — сказал он. — Берите в мужья одного только Хайнэ. Это он — тот, кого вы любите. Он — Энсенте Халия, и он писал вам все те письма.

Иннин мало что поняла из этих слов, но открытие, что брат и есть тот известный писатель, автор непристойных романов, потрясло её.

Едва успев прийти в себя от изумления, она снова обратила взгляд к Марик.

Та смотрела на Хатори, заметно побледнев.

— Тогда зачем же…

— Не спрашивайте, — перебил её он. — Забудьте об этом, как будто ничего не было. Не я — автор тех писем. Думаю, вы и сами могли бы догадаться. Хайнэ даже в устной речи выражается намного более вежливо и изысканно, чем я. Что же касается речи письменной, то я за всю жизнь не написал послания длиннее пяти строчек.

Долгое время Марик молчала. А потом заговорила, и голос её слегка дрожал.

— Если я скажу, что… то, что вы сказали, ничего не меняет в моих чувствах к вам…

— То мой ответ от этого тоже не изменится, — закончил за неё Хатори твёрдым голосом. — Простите меня, госпожа. Знаю, что поступил с вами плохо, но я уже говорил вам однажды, что для меня в этом мире существуют только несколько человек. На остальных мне наплевать. Теперь вы видите, что я из себя представляю на самом деле, и, надеюсь, не станете слишком огорчаться.

Марик опустила голову, безуспешно силясь скрыть свои чувства, и на мгновение Иннин даже стало её жалко — она никогда не видела её такой.

Но мгновение это продлилось недолго. Минуту спустя Марик сумела совладать с собой и вновь гордо выпрямила спину, и даже смогла улыбнуться.

— Не могу сказать, что я совсем ни о чём не догадывалась, — сказала она. — Изначально я предполагала, что это или он, или вы, но… предпочла поверить во второе. Что ж, я всегда знала, что попытки пойти на поводу у собственных мечтаний заканчиваются крахом, и лишний раз получила подтверждение. Не беспокойтесь, я справлюсь с этим. У меня всё будет хорошо. Позаботьтесь о Хайнэ… я не хочу, чтобы он страдал от всей этой ситуации, а сама, боюсь, вряд ли смогу что-то для него сделать. Думаю, что мы не должны с ним больше видеться. Так будет лучше. Честнее. Попрощайтесь с ним от меня, скажите, что я желаю ему всяческих успехов, выздоровления… и что я действительно считаю Энсенте Халию хорошим писателем.

Улыбнувшись, Марик легко пожала руку Хатори, развернулась к нему спиной и пошла к экипажу.

Хатори больше не мог видеть её лица, а вот Иннин видела, и это было печальное зрелище, печальное, однако заслуживающее уважения — широкая улыбка на залитом слезами лице.

Когда за выехавшим со двора экипажем закрылись ворота, Иннин вышла из своего укрытия. Бросив взгляд наверх, она успела увидеть, как в окне второго этажа мелькнула чья-то бледная тень, и вслед за этим снова плотно сомкнулись занавеси — очевидно, Хайнэ так же, как и она, тайно наблюдал за произошедшей сценой.

Хатори стоял посреди двора и глядел вслед исчезнувшему в воротах экипажу.

— Ты любил её? — спросила Иннин, подойдя ближе.

— Нет, — ответил он, не выразив ни малейшего удивления тем, что она ещё не уехала и, более того, так неприлично поступила, подслушав их разговор.

Иннин почувствовала неимоверное облегчение. И, несмотря на это, сказала:

— Жаль. Если бы любил, это было бы благородно.

Он молчал; яркое полуденное солнце заливало двор слепящим светом, и золотистые листья деревьев, качавшиеся в таком же золотистом мареве, казались какими-то призрачными, нереальными.

— Зачем ты предложил ей взять Хайнэ в мужья? — спросила Иннин, чтобы не затягивать молчание. — Любому понятно, что она этого не сделает.

— Если любит его, то сделает, — возразил Хатори. — А если нет…

— О, богиня! — воскликнула Иннин, не зная, что ей делать: то ли досадовать, то ли смеяться, то ли плакать оттого, что для него всё так просто. — Сколько тебе лет?

— Не знаю, — сказал он и наконец-то повернулся к ней. — Пойдём, погуляем?

И она почему-то согласилась — точнее, просто пошла за ним.

Он провёл её какими-то незнакомыми переулками к стене высокого дома, подпрыгнув, вскарабкался наверх и протянул ей руку уже с чужого балкона.

— Не надо, — усмехнулась Иннин. — В детстве мы излазили с Хайнэ все возможные стены в нашем поместье. Я ещё помню, как это делается.

И оправдала свои слова, хотя в глубине души боялась, что не сумеет этого сделать и упадёт в грязь лицом — и в прямом, и в переносном смысле.

На крыше было пустынно, солнечно и красиво.

Иннин улеглась прямо на неё, почувствовала спиной тепло от нагретой солнцем черепицы, увидела прямо над собой лёгкие белоснежные облака, неторопливо плывущие в бездонной голубизне.

Где-то внизу осень вступала в свои права, одевая сады в багрянец и пурпур, а здесь, высоко над землей, казалось, не существовало никаких времён года. И даже дня и ночи не существовало — только золото солнца, белизна облаков и бесконечная лазурь неба. И, изредка, крики птиц.

Хатори сидел на коньке крыши рядом с ней и смотрел, улыбаясь, в небо.

Прикрыв лицо ладонью от солнца, Иннин скосила взгляд и заскользила глазами по его залитому солнцем лицу, по золотившимся на ярком свете волосам и по таким же рыжим ресницам, обрамлявшим длинные, слегка прищуренные глаза.

Он придвинулся ещё ближе к ней, так что Иннин ощутила плечом тепло его бедра, однако не стала отодвигаться, точно леность облаков, неторопливо совершающих свой извечный путь, вдруг передалась и ей.

— Знаешь, чего я хочу? — вдруг спросил Хатори, наклонившись над ней. — Я хотел бы забрать тебя и Хайнэ и поехать путешествовать. Объездить все провинции Астаниса, побывать на Севере, и на Юге, и на Востоке, а больше всего на Западе — там, где море. Не быть привязанным ни к чему. Ни к дому, ни к обществу, ни к традициям. Находить каждый день что-то новое и показывать это тебе и ему. Встречать рассвет на вершине дерева, готовить еду из собственноручно собранных фруктов и овощей.

Иннин изо всех сил старалась не поддаваться искушению поверить, что и она тоже хочет этого.

— Почему я? — спросила она, взывая к его здравому смыслу. — Ладно Хайнэ, ты провёл рядом с ним восемь лет. Но я? Мы виделись три раза в жизни. Сегодня четвёртый.