Песня цветов аконита - Дильдина Светлана. Страница 67

— Там были солдаты. Захватчики. Даже если мятежники — они знали, на что идут. Они — воины.

— А ты?

— Я… в вашей воле, мой повелитель, — мягко опустился вниз, поднял лицо. В черных глазах было то, что он сказал Ёши в саду. Вопреки всем усилиям — было. И, понимая это, юноша отвернулся и смотрел на огонь.

Повелитель написал что-то, кликнул слугу, передал бумагу. Тот с поклоном взял скатанный лист и исчез.

— Помоги мне переодеться.

Йири проводил взглядом слугу, постоял неподвижно, словно не слыша приказа. Он, не читая, догадывался, что было на листе.

Улыбнулся, когда взгляд повелителя упал на него. Привычным движением принял на руки сброшенный Благословенным тяжелый хаэн, передал ждущему за порогом слуге. Привычный ритуал переодевания — ни одного движения лишнего, и эта размеренность успокаивает. Четверть часа прошло — время само словно перетекало через руки Йири.

— Иди к себе.

Поклонился — исчез. И время с собой унес.

Как обычно в последние дни, в дверном проеме возник Ёши — справиться о здоровье повелителя. Сегодня он даже и не пытается изобразить равнодушие. Как же — до него любые слухи сразу доходят. Но слов не произносит.

— Что же так, молча?

— Слова пусты, повелитель.

— Или скажешь, подобное должно быть тут же прощено и забыто?

Ёши молчит. Потом с трудом разжимает губы:

— Что же теперь?

— Он прекрасно все понимает.

— Он понимает гораздо больше, мой господин.

В комнате — трое, лица повязаны темным. В руке одного — тяжелая плеть. Мельком взглянув, Йири расстегнул застежку — белый хаэн с торопливым шуршанием сполз на пол. Ладонь скользнула и к высокому вороту блузы-тэлеты, но движение остановили:

— Довольно. Шелк тонкий.

Крепко взяли за руки.

Потом отпустили. Ушли, не сказав больше ни слова.

Уткнулся лицом в покрывало — наверное, на щеке глубоко отпечатались складки. В воздухе плавали багровые круги. Чувствовал — ткань тэлеты мокрая. На пороге возник Аташи. Виновато смотрел, словно он тут при чем. Так на пороге и стоял.

— Сделай что-нибудь! Невозможно! — проговорил Йири через силу, не поднимая головы.

Тот подошел, склонился. Открыл один из флаконов, поднес к лицу. Перед глазами Йири прояснилось немного. Аташи осторожно коснулся тэлеты — там, где она изгибом отходила от кожи.

— Я помогу снять.

— Нет. Я не смогу поднять рук. Разрежь ее, и все.

— Да… все равно никуда теперь не годится.

Аташи аккуратно стер кровь, посмотрел, лицо осветилось:

— Следов потом не останется. Разве совсем чуть-чуть. Они знали, что делали.

— Лучше бы остались.

— Да ты что? — растерялся, возмутился даже.

— Слишком много следов, которых не видно.

— Да ты в уме? Ты не здесь сейчас должен был бы лежать, а там, — сделал выразительный жест в сторону подвалов для осужденных низкого ранга.

— Раз я здесь, значит, должен быть здесь. А не там.

Дерзкие слова сорвались с языка, хоть говорил с трудом:

— Он знает, что, если отправит меня в подвалы, обратной дороги не будет. А этого не хочет пока.

— Почему нет обратной дороги? Он мог бы простить, если бы понял, что ты усвоил урок…

— Простить и забыть — мог бы? А я?

От такого Аташи немеет и занимается делом молча, не рискуя хоть что-то еще сказать. А то ведь можно поплатиться и за то, что слышал подобные речи. Но Йири никак не уймется.

— Когда диких зверей приручают, их учат знать свое место; но ведь их не хотят убить, даже если с ними жестоки!

— Да замолчи ты, наконец! Совсем умом повредился?!

— Всё… — Йири спрятал лицо в подушках и больше не издал ни звука. Руки молодого врача были бережны — иначе он не умел, но Аташи предпочел бы сейчас слышать крики боли, чем вот такое молчание.

Эту историю не разглашали — не хотели пострадать из-за длинного языка. Но все, кто присутствовал в зале, ждали развязки. Когда Йири вновь увидели в галерее, были потрясены и уверились окончательно в его особенном положении. Кто-то шептал о колдовстве, другие посмеивались — у этого колдовства есть иное название. Но порой и сами готовы были поверить в темные чары, потому что — разве есть на свете сила, способная тронуть сердце повелителя?

Фигурка в зеленовато-голубой одежде дворцовых слуг приближается, сгибается чуть ли не втрое.

— Высокий…

Это придворные не знали, как к нему обращаться при случайной встрече, а слуги теперь очень даже знали — и предпочитали перестараться, нежели наоборот. Йири смотрит равнодушно. Что ему лесть? Что ему поклоны прислуги?

— Я слушаю тебя.

— Господин… Я пришел с просьбой. Я пришел к вам, потому что никто больше не сможет и не захочет помочь.

— Интересно.

Пришедший стоит не разгибаясь, не поднимает лица. На одежде слабо поблескивает вышивка речным жемчугом — знак Дома, которому служит.

— Высокий… Мой господин — из Хоу, Дома Стрижей, главного распорядителя праздников.

— Я слышал о нем. — Фраза незначащая. Кто же не слышал?

— Среди его людей есть мальчишка… Он тут недавно. Он — как огонь, смеющийся, яркий, — радость и свет. Никогда не встречал таких — здесь. Один из родственников господина назвал его нехорошо — мальчишка швырнул ему в голову вазу. Он будет жестоко наказан.

— И справедливо. Ты не находишь?

— Вы можете…

— Мне есть до этого дело?

— Высокий… Только вы можете помочь. Только вы.

— Зачем?

— Он хороший мальчишка. — Слуга говорит очень искренне. И верно — за плохого просить не придут. Особенно за провинившегося столь серьезно.

Слуга переминается на месте, складывает руки в жесте отчаянной мольбы.

— Ради милости Неба…

— Возвращайся на место, — снова поклон, и слуга исчезает, бросив полный надежды взгляд.

Йири прижимает к горлу холодные пальцы. Все они тут — лишь тени. Одна, другая — какая разница? Пора бы привыкнуть.

Дорожка под ногами выложена белыми камешками. На них еще блестят капли дождя — в этот месяц выпало много дождей.

К дому Хоу идти недолго — он расположен в сердце Островка, как и дома других самых знатных людей.

…А мальчишка и вправду был — золотое пламя, раскосые рысьи глаза выдавали чужую кровь. Не синну. Не сууру. Другую какую-то. Встрепанные короткие волосы. Он сидел съежившись, и, казалось, даже тень его щетинилась иглами. Ни капли смирения.

Незнакомец не казался ему опасным, Аоки не было дела до остальных — сейчас. Он даже не разглядел пришедшего. Зато пришедший понял все сразу.

Такие — слишком горячие, чтобы здесь жить. Даже будь он из высших, недолго бы протянул. А в этом — кровь чужая; видно, ее голос. Странно, что он здесь. Хотя красивое ценят в землях тхай. Выше ему не подняться. И путь его будет коротким — с такой-то душой.

Йири понимает людей.

— Я заберу его. Что вы за него хотите?

Хоу хмурится.

— У меня нет желания передавать его в другие руки.

Йири смотрит спокойно, и Хоу теряется.

— Вы убьете его. И не получите ничего. Разве что радость от чужой смерти.

— Он оскорбил моего родственника.

Хоу Стриж упрям. Но он боится Йири. Вдруг слова его — слова повелителя?

— У меня свой Дом, — произносит он глухо. — Это не понравится Благословенному.

— Ему все равно. Или мне говорить с ним?

Хоу наконец сдается.

— Пусть будет по-вашему. Но он недешево стоит.

Слова вызывают на лице Йири лишь улыбку.

— Разве я торговец? Что вы хотите за него?

Хоу смерил его взглядом, тяжелым и бесконечным. Стоит высоко эта куколка и в то же время — куда ниже его самого. Что у мальчишки есть своего? Неужто подарки от повелителя? Или своим считает то, что дали лишь на время?

Йири угадал его сомнения.

— Мои люди принесут то, чем вы останетесь довольны. Золота у вас много, нет смысла менять жизнь человека на безделушки.