Песня цветов аконита - Дильдина Светлана. Страница 68

— Такая жизнь немногого стоит. Высока цена за оскорбление Дома.

Улыбка — и легкий жест рукой: сверкнул золотой браслет.

— Тем более. Честь Дома бесценна.

— У вас есть бесценное сокровище? — голосом, полным яда и бессилия от того, что не может не уступить, произносит Хоу Стриж.

— Есть. Я повторю — вы останетесь довольны. А сейчас я заберу мальчика.

Заметив изумленное выражение на лице Хоу, поправился:

— Его заберут и проводят ко мне.

У Йири было не так уж много вещей, которые он мог счесть своими. Повелитель мало что дарил ему. Его попросту окружала роскошь — чужая. Но книгу мудреца, жившего три века назад, переписанную его учеником — бесценную — Йири считал своей по праву. Повелитель подарил ее любимцу, находясь в удивительно благодушном расположении духа, и прибавил — можешь делать, что хочешь.

С книгой Йири расстался без сожаления — жизнь человека дороже. Не любая, конечно, — иная старой циновки не стоит. Но сейчас цена показалась не такой уж высокой.

Хоу не стал возражать — сокровище ему отдавали взамен уже обреченного на смерть мальчишки. Лишь с досадой сказал Аоки:

— Повезло тебе, недостойному. Надеюсь, новый твой господин не будет к тебе снисходителен и найдет тебе занятие, подходящее для такого, как ты, вздорного ничтожества! Полагаю, имя его ты слышал.

Тот еще пасмурней стал, губу закусил. Слышал, как же иначе… К нему — идти? В доме Хоу говорили, Аоки не упускал ничего. Все слова за чистую монету принимал. И ныне готов был утопиться с тоски — вот ведь судьба играет…

Его привели. И тот, кому отныне служить, — на скамейке в маленьком садике. Сидит, руки сложены аккуратно — статуэтка храмовая. Одежда цвета хвои, вышита серебром; черные гладкие волосы уложены просто. Аоки подходит, раз уж деваться некуда.

— Ты будешь слушать меня.

Мальчишка стоит, землю рассматривая. Э, нет, не землю — узорными плитками выложенную дорожку. Губу прикусил.

— Я знаю, кто ты, — угрюмо сказал мальчишка.

— Весь Островок знает. И дальше?

— Думаешь, о тебе много лестного говорят?

— А разве меня это касается? — ответил он вопросом на вопрос.

— Считаешь себя выше всех?

— Тебя это волнует, малыш? — голос звучит почти по-дружески, ровно — и это особенно больно.

— Зачем я тебе? Уж лучше сдохнуть, чем служить такому, как ты.

— Почему?

— Не люблю тех, кто стелется перед высшими.

— Язык у тебя все еще длинный, — заметил тот и поднялся. — Перед высшими? А ты — нет? Или ты равен Небу?

— Нет! Зато такие, как ты, лишнего слова не скажут — а вдалеке от господ себя невесть чем считают! А те рады держать возле себя кукол! Охх… — схватился за щеку. Не сильно ударил тот, но все же чувствительно, хлестко.

— Сам? Надо же… проще было позвать кого! — он понял, что сейчас расплачется.

— На первый раз хватит. О тех, кто выше — не говори. Думаю, этот урок ты усвоишь скоро. В остальном — зря стараешься, — спокойно сказал тот. — Ты принимаешь то, что я предлагаю тебе? Ты будешь служить мне?

— Дда… — с запинкой выдавливает мальчишка, и ненавистью к самому себе светятся его глаза. Но сказать «нет» — умереть. А жизнь хороша…

У поворота показался слуга, за мальчишкой пришел. Аоки бегом кинулся к нему, не дожидаясь позволения уйти. А то и впрямь получит такое — это было бы слишком.

Иримэ кормила уток в пруду. Улыбалась, когда те принимались драться за очередной кусок лепешки.

— Ты хорошо поступил. Хоу — жестокие люди. У тебя мальчику будет лучше.

— Боюсь, у меня ему будет куда хуже, — выдохнул Йири чуть слышно.

— Почему? — тонкие брови женщины поднялись удивленно. — Из таких, как он, каждый должен счесть за счастье служить тебе.

— Не этот. Он другой. Потому я его и забрал… — Он знал — Иримэ не поймет. Но объяснить попытался. — Таким, как тот мальчик, не место на Островке.

— Сюда стремится любой низкорожденный…

— Может быть, — Йири чувствовал усталость. Он был привязан к Иримэ, словно к старшей сестре, но говорили они всегда о разном. Иримэ покачала головой — зазвенели подвески черненого серебра.

— Тогда отпусти его. Пусть идет, куда хочет.

— Я не могу нанести столь сильное оскорбление дому Хоу.

— Да, ты прав… — она призадумалась. — Тебе придется несколько лет продержать его при себе или дождаться какого-то случая… Иначе выйдет нехорошо.

«Несколько лет». Йири усмехнулся про себя. Неужто Иримэ забыла? Что с того, что у Йири ныне высокая должность? Неужто повелитель так привязан к нему?

Вздохнул прерывисто. Хорошо, если так… Только не верится.

Аоки понемногу обживался на новом месте. Если обживался — подходящее слово. Он засыпал и просыпался с мыслью — опять придется видеть его! Работу мальчишка выполнял совсем не тяжелую, и остальные слуги относились к нему хорошо. Если бы еще господина убрать…

Аоки знал, что вызывает в нем столь сильную неприязнь, почти ненависть к Йири. Такой же, как Аоки, рожденный внизу, тот, будучи не сильно старше годами, смотрел на людей взглядом высшего существа. Мальчишка прекрасно понимал, как подобный Йири может подняться наверх. Уж точно не гордостью. И строить из себя существо, недоступное смертным…

Называть его господином? Да ни за что. Язык не повернется. Проще проглотить жабу.

И Аоки ощетинивался, когда слышал рядом легчайшее шуршание шелка, и шаги, столь же легкие.

Кукла эта словно не испытывала вообще никаких чувств. С легкой беззлобной усмешкой, чуть печальной всегда:

"Облик твой — птица — асаэ, Возрожденная. Я думал, ты и душой похож на нее. А ты… цыпленок, который только пытается клюнуть. Что ж… я ошибся".

Аоки старался придерживать язык, о Высоких или повелителе не упоминал. Однако со своим господином вел себя не в меру дерзко. Но даже Аоки бы в голову не пришло, что тот позволяет, поскольку боится. Нет. Он просто не слышит. Ему все равно — и это разжигало злость. Ведь даже Высокие, от рожденья имеющие право на власть, не ведут себя столь надменно.

И все же иногда бывало иначе. Старший спрашивал, младший отвечал — пока вдруг, забывшись, не начинал рассказывать сам — взахлеб, то с обидой, то с нескрываемой гордостью.

…Он родился в Алом квартале столицы, мать была танцовщицей или ашринэ — он и не знал толком. Она оставила его еще младенцем. Кем был отец, он и вовсе не ведал — догадывался, что чужеземцем. Придумал сказку о наследнике трона или герое, не знавшем о сыне, — и сам в нее верил. Мать видел и после — красивую женщину с длинными русыми волосами. Но ни разу не подошел. А после она исчезла с улиц Сиэ-Рэн.

Аоки рос как сорняк, занимался грязной и тяжелой работой, огрызался, иногда воровал мелочевку, шлялся по бедным кварталам. Но его волосы цвета солнца сияли золотой новенькой ран.

Потом «благодетели» продали его в один из Садов Квартала. Да он и не против был — смеялся над ними, зная, что теперь всегда будет сыт и одет. Он оказался не худшим учеником, но огненного нрава — и через год ушел, поссорившись с хозяином Сада. «Это несносное существо, видеть его не желаю!» — в сердцах заявил человек. Мальчишка прибился к цирку, лучшему в Сиэ-Рэн. Там его и заметили — и забрали на Островок. Аоки уже научился казаться паинькой — и ради такого места постарался особо. Но как бы он ни был хорош, его репутацию нельзя было назвать безупречной, хоть и не случилось ничего зазорного, пока он был в цирке. Но ему это припоминали.

А там огонь взял свое…

— Ты просто дитя, — говорил Йири. — Ты, как одержимый, стремишься к тому, что называешь свободой, стоит тебе только подумать, что ее пытаются у тебя отобрать. Ты бьешься головой о прутья выдуманной тобой клетки — но, если вдруг решишь, что свободен, тут же кидаешься на поиски новой клетки. Зачем? Что ты хочешь доказать и кому?