Песня цветов аконита - Дильдина Светлана. Страница 72

Особо крупная звезда сорвалась, на янтарь цветом похожая.

— А если исполнится желание — окажется он в твоем доме, что сделаешь?

— Не знаю пока.

— Это опасная игрушка, Ханари.

— Не игрушка, брат. Он мое сердце держит.

— Ты — как дикарь, не умеешь держать свои влечения в узде. Надо ждать. Этот мальчик не должен жить, но пока умереть ему рано. Он все же кое-что значит… хоть и немного. Я заберу его с Островка и увезу в Приют облаков, мои владения. Там он будет пока, и ты его не тронешь. Этого — не допущу. Если Благословенный поправится… посмотрим; вероятно, Йири все же придется проститься с этим миром. Если же болезнь унесет Благословенного… делай, что хочешь. Только недолго. Никто не должен узнать — или тем паче перехватить твою Ласточку.

В эту минуту Ханари ненавидел брата. Потом обрадовался. Потом ему стало совсем тяжело. Даже если и отдадут — потом вырвут из рук, или придется своей рукой эту нить перерезать.

Спал Йири чутко, а в последние ночи просыпался даже от тени шороха. Но этим утром сон наконец одолел. Виделось — он куда-то летит по бесконечным черным коридорам и не может понять, кто ждет его в конце пути. Голоса и шаги за дверью разбудили его — не сразу сообразил, что сырая хмарь за окном — осеннее утро, а сам он лежит в постели, и погасший светильник стоит на полу.

Вскочил, накинул свободное домашнее одеяние цвета топленого молока, подбежал к двери. Натолкнулся на высокого человека в форме дворцовой стражи. Испуганно вскинул глаза.

— Что случилось?

— Ничего, господин. С нынешнего утра у ваших дверей будет стоять охрана. Вам запрещено отлучаться из этих покоев.

— Почему?

— Таково повеление нашего господина.

Взглянул на знаки, вышитые на форме, сообразил, кому подчиняется дворцовая стража. Если бы не спросонья, сообразил бы скорее.

— И что еще вам приказано?

— Ничего. Только не пропускать никого — ни сюда, ни отсюда, за исключением нескольких слуг.

— А их, в свою очередь, тоже отрезали от остального мира, так? Только через людей господина Хисорэ, вашего начальника?

Высокий человек посмотрел на него, коротко поклонился и шагнул назад. Значит, и разговаривать с Йири никто не собирается.

Через пару мгновений в комнате появилась испуганная девочка-служанка.

— Что происходит, господин мой? Кто эти люди?

— Не спрашивай. Я и сам не пойму, хорошо это или плохо. Тебе разрешили приходить ко мне? Кому еще?

Она назвала имя.

— Так… Двое всего. Достаточно, впрочем.

— Помочь вам одеться?

— Для чего? — сорвалось с неожиданной злостью. — Если бычка ждет нож мясника, к чему украшать его ленточками! Я не знаю, ждет меня нож или что иное, где одежда не требуется!

Девочка, бледная, стояла на коленях, опустив голову. Опомнился, подбежал к ней, за руки взял.

— Прости, я не хотел тебя пугать. Прости. А мне… помоги мне, хочу выглядеть хорошо. Пусть делают, что хотят — это их решение, не мое.

Ханари сто раз уже проклял себя за несдержанность, глупость и высокомерие. Он ведь помочь хотел. Что тут скрывать, рад был, что мальчишка без защиты остался — не сомневался, что сам защитить сможет. Наконец-то ломалась преграда, которая не пускала его к самому дорогому, именно так — помочь, спрятать от всех и от брата — и потом не сможет не оттаять снежная птица. И все станет, как должно. Невозможно же столько ждать, ночами не спать — и впустую? Ведь не может Сущий позволить такого! И знал Ханари — не допустит, чтобы кто-то ему вред причинил. Лучше своей рукой отправить в Небесный дом. А потом уйти следом. Только так, ежели защитить не сможет.

И вот — все напрасно. Теперь его помощь не примут — разве поверит Йири теперь? Ханари сам бы — поверил?

Зол он был. Подумать только, посмел ударить!.. Тварью назвал. А потом — слова брата. И жестокость, и грязь, и надежда.

А потом узнал, что Хисорэ выставил стражу. Теперь — все. Сейчас он — сильнейший.

Так — из рук ускользает, болотный огонь. Только с ума сходить и остается.

Только в первое утро слуги видели Йири потерявшим самообладание, и то недолго. После — передвигались по коридорам с опаской, а к нему в покои входили и облегченно вздыхали. Он не расспрашивал ни о чем, но взгляд был теплым, утешающим. Девочка-служанка немного играла на ахи, и порой он просил ее поиграть. Конечно, до искусных музыкантов девчонке было далеко, но незамысловатые мелодии устраивали юного господина, и благодарность его была искренней. Но все же предпочитал сейчас одиночество. Думал.

Он понимал — умные не будут спешить. Некуда. Если они захотят, чтобы Йири не жил, — он жить не будет. За него некому вступиться. Да если и будет кому… Найдут способ, не выдав себя — другой, медленный яд или нечто иное. А те, что боятся Благословенного, спешить не станут тем более — вдруг смерть пройдет мимо Юкиро.

А долг обязывал его оставаться здесь. Долг — и покорность судьбе. Она вознесла, пусть и решает теперь. Даже если… не один ведь Ханари. Вряд ли кто вступится — он не больше, чем пыль, если умрет Юкиро. Пыль, которая знает много, и успела нажить врагов — пусть не желая того.

Потом Хисорэ поставил охрану, умно сделал, и защитят — пока, и сбежать наверняка не дадут.

…Никто не знал, как пальцы сжимали флакончики с краской — и краска оставалась на них. И он, аккуратный до безупречности, не замечал ее.

Стража сменилась четыре раза, когда пришел Хисорэ. Короткий высокомерный кивок. Ответное приветствие было вежливым и спокойным — заметив, что Йири не собирается подчеркивать свое положение — ни страхом, ни ложной надменностью, — Хисорэ усмехнулся. Так, краешком губ. Но заметно.

Йири повел рукой, приглашая — долг хозяина. Хотя трудно считать его хозяином даже этой маленькой комнаты. Однако Хисорэ принял предложенный тон. Значит, побудет гостем…

«Да он же почти мальчишка», — подумал внезапно, взглянув на грустную складку рта, затененные печалью глаза.

— Тебе доставляют вести о нем? — спросил сам для себя неожиданно. «Ты» получилось не оскорбительным, а почти дружеским. Сейчас с ним можно не церемониться — однако только варвары позволяют себе примитивную грубость.

— Иногда.

— Пока ему ни лучше, ни хуже. Но Сущий непостижим — любая радость может обернуться бедой, и напротив.

— Я знаю.

Хисорэ опустился на сиденье, обтянутое синим бархатом. Йири остался стоять — так, словно хотел быть у окна. Не то низший, не то равный. Но не слуга.

Он никогда не рассматривал Йири — незачем было. А на совете тот и вовсе сидел за ажурной, обвитой зеленью перегородкой. Зато голос его хорошо изучил — теплый, по-северному певучий, негромкий. Тих, но отчетлив — шелест ветра в тростнике.

Хисорэ не питал к этому юноше недобрых чувств. Даже удивлялся порой, что тот умеет думать — а как-то и отчаянности его удивился. Не то чтобы он считал своим долгом охранять Йири, пока не станет ясно, каким дальше будет путь Золотого Дома. И выгоды не искал. Однако и поводья отпускать не хотел. Вот перед ним — то ли человек, то ли безупречная кукла. Аккуратно сложены руки — поза отточенная, свободная в меру, собранная, готовая измениться в любой момент. Уж язык тела Хисорэ — военный — знал хорошо. Понимал — такое даже у избранных вряд ли с рождения, этому надо учиться, чтобы и волос не качнулся, выбиваясь из намеченного рисунка жестов, всегда уместного, всегда — лучшего.

И в бешенство может привести такая гармония, когда подсознательно ждешь — вот он ошибется, а ошибки все нет.

Хисорэ глянул ему в глаза. То, что под ресницами прячется, и есть истина. Остальное — мираж.

— Делать что думаешь?

— Ждать.

— И не боишься… дождаться?

— Какой в страхе смысл?

Голос и вправду ровный.

— Ты знаешь — тебе не позволят жить, если умрет он.

— Знаю.

— И не сделаешь ни шага к спасению?