13 кофейных историй (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 73

– Не знаю.

Изнеможенное бесконечным днем солнце медленно склонялось к горизонту. Лучи его приобретали все более насыщенный ржавый оттенок и ползли вверх по стене; в медово-прозрачном свете парили легкие пылинки. Мне казалось, что при каждом вдохе они царапали горло, но это, конечно, была просто иллюзия.

Как и равенство людей, сидящих за этим столом.

Детектив Управления спокойствия, свободный художник, бывший аферист – и дурочка графиня, возомнившая себя сыщицей.

Поделом тебе, Гинни.

– …Леди Виржиния? – Слова Лайзо донеслись как через вату. Я повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Зеленые, что у кошки, глаза следили за мною пристально. – Что-то случилось?

– О, нет, – опустила я ресницы. – Просто вспомнила об одном деле, не терпящем отлагательств. Прошу прощения, мне надо перемолвиться словом с мистером Белкрафтом.

– Идите, идите, – махнул рукой Эллис, так и не посмотрев на меня. – И пришлите, пожалуйста, несколько листов бумаги и карандаш, мне нужно сделать кое-какие пометки.

– Вызовите Мадлен, – указала я на серебряный колокольчик и поднялась. – Покидаю вас, господа. Если вам понадобится что-то еще – просите Мадлен или Георга.

Держа спину ровно, как учили монахини в пансионе, я пересекла помещение. В галерее между залом и кухней остановилась. Здесь было сумрачно и тихо. От черного входа, с улицы, доносились негромкие голоса – это Георг что-то втолковывал слугам. Мэдди бойко стучала каблучками наверху – то ли убиралась, то ли раскладывала вещи. Я прислонилась к стене и медленно выдохнула сквозь зубы, чувствуя спиной все изъяны дерева – каждую трещинку, каждый скол.

Эллис не сказал ничего особенного. Он вел себя как обычно. Отчего же чувствую себя так глупо? Слишком увлеклась, пожалуй, поверила в свою ценность, открыла душу… и позволила сесть себе на шею. И кому – безродному выскочке из Управления, возомнившему о себе невесть что?

Ученые мужи пишут, что наш век сломал сословные предрассудки. Возможно, так и есть. Деньги нынче стали важнее титула, скандальную известность ценят выше скромности и благопристойности, а практичность и умение сколотить состояние любой ценой, невзирая на средства, уважают больше меценатства.

Может, Эллис считает меня благородной бездельницей, великосветской пустышкой и потому позволяет себе такие выходки?

Право, не знаю.

Да, возможно, мой ум не так изворотлив, как у него; я не так смела, не умею обращаться с оружием, за исключением шляпной шпильки и старинного револьвера. Но и Эллис вряд ли справится с управлением кофейней, с нерадивыми арендаторами, с фабриками, с объединенными землями графств Эверсан и Валтер, в конце концов! А ведь мне приходится помнить еще и о светских обязанностях – о непременных званых обедах и ужинах, о появлении на балах и прочих публичных мероприятиях «в сезон», о ежегодном посещении «Старого гнезда» особами королевских кровей, о налаживании свежих и поддерживании давних связей среди знати. На плечах моих лежит ответственность за судьбы Мадлен и мисс Тайлер, Магды и миссис Хат, Георга – в меньшей степени, нужно признать, и многих, многих слуг в особняке, загородном поместье и в замке Валтеров.

И все это – лишь часть моих обязанностей, наложенных происхождением и положением в обществе. Пусть я не великолепная леди Милдред, чья слава гремела по всей Аксонской Империи и за ее пределами, но и меня уважают среди аристократов – так же, как Эллиса уважают среди тех, кто связан с Управлением спокойствия.

Можно сказать, что у нас обоих – особое положение. Только для меня оно – как корсет, заставляющий постоянно держать спину прямо и стараться быть лучше и сильнее, чем я есть.

Звание леди обязывает.

А Эллис… Эллис свою исключительность использует как некое орудие, позволяющее подняться над правилами и плевать на головы тем, кому бы он в ином случае кланялся до земли. Получается, что гений его… развращает?

– Леди Виржиния, простите великодушно, но вы уже с полчаса стоите тут камень камнем. Не случилось ли чего? Если вам дурно стало или еще что приключилось, вы скажите – чем смогу, тем и помогу.

Я подняла глаза. Против света мало что можно было увидеть, но то, что Лайзо искренне обеспокоен, чувствовалось и по голосу. Мой водитель остановился на подобающем расстоянии от меня, в трех шагах, не пытаясь, по обыкновению, сократить его до одной вытянутой руки. Сквозь широкие рукава белой рубахи просвечивало оранжевое солнце – или, вернее, его рассеянные, отраженные от стен кофейни лучи. Лайзо скрестил руки на груди, а голову по-кошачьи наклонил вбок.

– Очень любезно с вашей стороны проявить заботу, мистер Маноле, но не беспокойтесь. – Губы у меня вновь растянулись в той же пустой улыбке. – Я всего лишь задумалась о том, что же отличает людей благородных от низких.

– И к каким же выводам вы пришли, леди Виржиния? – Кажется, Лайзо улыбнулся, но мой ответ заставил его помрачнеть:

– К такому, что рождение в определенной среде и надлежащее воспитание во многом определяют наше поведение в дальнейшей жизни. Не зря люди разделяются на аристократов и чернь, и порой пропасть между леди и выходцем из трущоб – не только в титуле.

– А эту пропасть… – Лайзо запнулся. – Ее можно преодолеть как-нибудь?

– Чаще всего она непреодолима.

– Леди Виржиния, я…

– Ступайте в зал, мистер Маноле, – безразлично махнула я рукой. – Этим вечером вашими услугами будет пользоваться мистер Норманн. А я, пожалуй, вернусь домой.

Этот диалог словно отрезвил меня и вернул ясность рассудка. Обижаться на Эллиса или ставить расследованию палки в колеса было бы неразумно и недостойно леди. Но и помогать детективу как ни в чем не бывало – тоже. Поэтому я, как и сказала Лайзо, вернулась в особняк на Спэрроу-плейс и посвятила остаток вечера личным делам, выбросив из головы всех художников, актеров, убийства и самоубийства.

Следующий день вышел у меня крайне насыщенным. С утра я провела деловую встречу с одним из поставщиков какао, взяв с собой ассистента мистера Спенсера в качестве секретаря. Потом написала письмо леди Клэймор, в котором намекнула на то, что изрядно соскучилась по ней и не прочь была бы посетить ее поэтический салон. Позже, в кофейне, размышлять на печальные темы и вовсе было некогда – после вечера памяти Патрика Мореля и посвященной ему статье в «Бромлинских сплетнях» мое «Старое гнездо» стало в некотором роде местом паломничества. Многим посетителям пришлось отказать, а потом и вовсе ввести на время заказ столиков только по предварительному письму – разумеется, это не касалось постоянных клиентов.

В таком же быстром, не терпящем пауз и заминок темпе прошла и оставшаяся неделя.

Утром – личные дела, днем – кофейня, вечером, изредка, – визиты к друзьям или посещение интересных мероприятий. Время свое я старалась планировать так, чтобы не сталкиваться с мистером Норманном и мистером Калле, до сих пор приходившими в «Старое гнездо» после полуночи для обсуждения расследования. Лайзо совсем перестал со мной заговаривать и развозил по делам исключительно молча.

Взгляд у него день ото дня становился все более задумчивым и мрачным.

Не знаю, сколько времени могло бы продлиться это затишье. Две недели я старательно держалась в стороне от расследования и постепенно привыкла к размеренной, не отягченной загадками и кровавыми тайнами жизни. Скучать было некогда – о, нет, только не в Бромли, пусть бы и жарким летом. Но в тот самый момент, когда я почти уже выкинула Эллиса из головы, он появился на пороге моего дома.

– …Сказать, что вас туточки нету, леди Виржиния? – переспросила Магда с робким недоумением. – А ежели спросит, куда вы изволили отправиться, что отвечать?

– Говорите, что не знаете. Он не имеет права вас расспрашивать. Будет настаивать на ответе – позовите Стефана, пусть выведет мистера Норманна из дома, – пожала плечами я. – Ступайте, Магда. Мистер Норманн ничем не отличается от других излишне навязчивых гостей.